Озорно подмигнув, Зигвальд сообщил, что ночевать он пойдет к одной хорошей знакомой, а если моя светлость желает, он запросто может познакомить с ее подружкой. Я решительно возразил – давайте обойдемся без ненужных приключений. Кроме того, я был переполнен впечатлениями и валился с ног от усталости – думал, что сразу засну, однако короткий обмен несколькими фразами с Нетико превратился в бесконечный разговор о загадках бытия. Загадок было, прямо скажем, без всякой меры.
…Зигвальд привел меня в небольшую деревню на закате – два с лишним десятка белых чистеньких домиков под соломенными крышами, огороды, вокруг поля с зерновой культурой, подозрительно похожей на всем известную пшеницу. Приметив самую обычную черно-белую корову, я окончательно убедился: местные жители используют в качестве домашних животных распространенные земные образцы. А вот откуда они взялись на планете, отстоящей на тридцать с лишним килопарсек от Солнечной системы и Сириус-Центра, еще предстояло выяснить.
Кое-что я узнал от Зигвальда по дороге – попросил объяснить, что происходило в этом мире в последние годы. В конце концов, Жучок пребывал в искреннем заблуждении, что я действительно родился на другой планете, хоть якобы и принадлежал к здешней аристократии.
Нельзя сказать, что я совсем ничего не понял, пускай Зигвальд и сыпал неизвестными названиями и именами, повествовал об исторических событиях за минувшее столетие, своей запутанной родословной (я с ужасом понял, что этому парню уже шестьдесят два года от роду «по стандарту»), а когда выяснилось, что на дворе 3273 год от Рождества Христова (повторяю: три тысячи двести семьдесят третий…), я отказался этому верить и решил, что Жучок ошибся. Да ничего подобного!
– Поговаривают, будто в дальних мирах ввели свое летоисчисление, – не заметив моего изумления, сказал Зигвальд, – но у нас на Меркуриуме свято чтят традиции, без этого никак – нельзя забывать обычаи предков! Катастрофа на Земле случилась девятьсот девяносто лет назад, но здесь все помнят – особенно Первое Поколение, хотя Первых довольно мало, всего-то девять с небольшим тысяч…
Я быстро посчитал в уме: 3273 минус 990 равно 2283. Все правильно, именно в этом ужасном году закончилась Эвакуация, Сириус стал новым центром цивилизации, началась эпоха Изгнания. Выходит, здесь и впрямь обосновались прямые потомки землян.
– Но почему… – сказал было я, однако мигом получил легкий электрический разряд от ПМК: Нетико очень недвусмысленно предупреждал, что пока стоит держать язык за зубами и не задавать вопросов, которые выдадут меня с головой. – Впрочем, продолжай…
Зигвальд нес совершеннейшую ахинею: короли и графы, раздел земель, подвиги каких-то знаменитых рыцарей, войны, маги (это уж совсем невероятно!), запрет на эмиграцию в другие миры, какая-то «общая конвенция», положившая начало тотальной самоизоляции планеты… Достоверные факты были таковы: я нахожусь в мире, называющемся «Меркуриум», первыми колонистами являлись представители «Первого Поколения» (составляющие правящую верхушку), семейство фон Визмаров больше века назад по неясным для меня причинам подняло мятеж и было частично уничтожено, немногие уцелевшие и глава семьи успели бежать…
Вот, собственно, и всё, никаких берущих за душу откровений. Начинать подробные расспросы я побоялся – если Зигвальд путает меня с одним из Визмаров-мятежников, не станем пока его разубеждать. Но, черт побери, почему Меркуриум, вернее населяющие его люди, предпочли информационно-техногенной цивилизации экономически неэффективный феодализм? А то, что на Меркуриуме царил самый дремучий феодализм, сомнению не подлежало – о равноправии и равенстве в человеческом сообществе Зигвальд сроду не слышал и был твердо убежден, что люди, рожденные в разных кастах не могут быть равны друг другу! Этот постулат подтверждался всеми его словами: он с выраженным пренебрежением отзывался о «простецах», но ко мне относился с почтением и периодически сбивался на «вы» – приходилось напомнить, что субординация сейчас не к месту и не ко времени.
Феодализм феодализмом, но в речи Зигвальда изредка проскальзывали хорошо знакомые словечки, наподобие «точка сингулярности» или «галактика», что свидетельствовало о некоторых знаниях в области физики искривленного пространства и космологии. Согласовать это с графами-баронами-маркизами я не сумел, да и не пытался – как можно думать о горячем льде или мокром огне? Попутно выяснилось, что я (как предполагаемый фон Визмар) ношу герцогский титул. Обалдеть.
Зигвальда в деревне хорошо знали. Встречные с ним раскланивались, улыбались, но в мою сторону бросали подозрительные взгляды – вероятно, их смущала необычная одежда, здесь предпочитали не сковывающие движения рубахи из натуральных тканей, у всех мужчин обязательный головной убор, у женщин длинные платья – редкая патриархальность. Пахнет дымом, навозом и свежевыпеченным хлебом. В центре деревни обнаружилось единственное построенное из камня длинное приземистое здание с башенкой, украшенной резным деревянным крестом. Неужто церковь или часовня? Для Содружества культовые здания являются отжившей свое древностью, только пять процентов из тридцати с лишним миллиардов наших граждан признают себя верующими, после Катастрофы популярность религии неуклонно снижалась…
Самый богатый двор, конечно же, был у деревенского старосты – седобородого деда, обремененного многочисленным семейством и солидным хозяйством. Меня представили как «Стефана из Аврелии» – Зигвальд предпочел не упоминать о моих «родственниках», видимо, это было чревато последствиями…
Отужинали за общим столом, собралось почти два десятка человек – родственники хозяина и молодой худенький монах в коричневой рясе с капюшоном, настоятель часовни. Перед едой помолились на латыни, я прилежно шевелил губами, стараясь делать вид, что этот обычай меня ничуть не шокирует. Нас с Зигвальдом усадили на лучшем месте, по правую руку от старосты, и выдали отдельные тарелки (деревянные!), в то время как все остальные кушали из общего котла, передавая друг другу большущую ложку, которой черпалось вкусное мясное варево. Разговоров за столом почти не велось, наверное, это считалось нарушением правил приличия. Впрочем, я бы наверняка ничего не понял – «простецы» говорили на невообразимом диалекте, по заключению Нетико, являвшимся смешением немецкого, давно вымершего фризского и какого-то из скандинавских языков. Угадывались только знакомые германские корни.
К счастью, чинная трапеза не затянулась – я чувствовал себя скованно, да и хозяева откровенно тяготились присутствием чужака, косясь на меня не то с опаской, не то с недоверием. Зигвальд наоборот, чувствовал себя как рыба в воде, ел от пуза, перебрасывался короткими фразами на вульгате с монахом (я, разумеется, ничего не понимал), а когда настало время отходить ко сну, проводил меня до сеновала, сказав, что разбудит на рассвете. Заодно уверил, что в деревне сейчас безопасно – нападения чудовищ можно не опасаться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
