словно влитая!
Он пошевелил плечами и помахал руками, проверяя, не стесняет ли кольчуга его движений.
– Великолепно! Просто великолепно! – Восхищался работой итальянских оружейников герцог Робер. – Надо же, как развивается оружейное дело в Итальянских городах! Уму непостижимо…
Слуги и оруженосцы услужливо и подобострастно поддакивали герцогу, льстя его самолюбию. Робер слушал краем уха их болтовню между собой. Из вооружения герцог решил взять с собой большой нормандский, его еще иногда называли византийский, щит. Он принадлежал его покойному отцу, и герцог после смерти забрал его себе, также как и меч, шлем и полные доспехи покойного Гильома Завоевателя. К несчастью для Робера, старая добрая кожаная броня его отца была слишком широка для него. Отец в последние годы своей жизни сильно располнел. Герцог Робер вывесил броню отца в парадном зале своего дворца в Руане. Там же он оставил и парадный шлем Завоевателя, украшенный двойной короной Англии и Нормандии, ограничившись боевым шлемом конической формы с короной герцогства, большим золоченым наносником и добротной кольчужной бармицей, прикрывавшей затылок и плечи.
Армия герцога расположилась в одном лье южнее города Кан, соорудив ночной лагерь. Все высшее духовенство и рыцарство Нормандии отозвалось на призыв своего сюзерена выступить в поход. Дядя Робера, старый монсеньор Може – архиепископ Руана, брат его отца Завоевателя, был вместе с ним. Кузены его покойного отца – епископы Лизьё и Авранша, убеленные сединами, но еще крепкие телом и духом прелаты, прибыли во главе своих многочисленных воинов. Сводный брат Завоевателя и дядя Робера – монсеньор епископ Байе Эд привел пятьсот тяжеловооруженных рыцарей. Епископ Эд был странной и удивительной натурой. Импульсивный и увлекающийся епископ был, пожалуй, как никто другой ближе по духу своему великому брату – Гильому Завоевателю. Епископ был мегаломан, мечтавший силой оружия своего сводного старшего брата создать мощную нормандскую империю, в которой он, ни много – ни мало, желал быть папой Римским. Об этом красноречиво говорил тот удивительный факт, относившийся к 1082 году. Папская курия была в ужасе, поверив слухам о том, что епископ Эд желает захватить престол Святого Петра в Риме, используя военную мощь неаполитанских норманнов, прочно завладевших Югом Италии. Эти слухи упорно «подогревал» страшный и хитрый король Неаполя норманн Робер Гюискар, или Робер «Хитрый», одно прозвище которого говорило само за себя.
Но, все эти грозные родичи Робера, плечом к плечу бившиеся рядом с его отцом, своим глазами говорили совершенно иное, нежели языком.
Все они, прибывая со своими рыцарями, заверяли герцога в верности и готовности вступить в бой, глаза же их говорили:
«Господи! Неужели брат пойдет на брата? Неужели нельзя миром договориться между родными братьями?»…
Робер, несмотря на мрачные сны, находился в прекрасном расположении духа. Он на совесть отстоял утреннюю службу, прослушал мессу и причастился Святыми Дарами. Понаблюдав за своим рыцарством, герцог убедился в его веселом и крепком духе, но, одна мелочь, немного огорчила его. Рыцарство сильно переживало возможность столкновения со своими братьями, имевшими земли по другую сторону Английского канала, как раньше называли Ла-Манш. Да и сам Робер, если честно, не сильно горел желанием скрестить мечи со своим братом Гильомом. Нет, герцог был не трус! Отнюдь! Вся его жизнь служила ярким доказательством того, что герцог, словно в каком-то сне, пытается доказать всему миру и уверить его в своей силе, благородстве и храбрости. Этот комплекс, его иначе и не назовешь, заставлял герцога совершать, порой, крайне необдуманные поступки. Один из таких «поступков» вылился в проклятие его отца, которое Завоеватель не снял с сына даже на смертном одре!
Все началось еще в детстве, когда молодой Робер, нежно воспитываемый своей покойной ныне матерью Матильдой – он был ее первенец и любимец, испугался щенка. Да, простого, веселого, лохматого и вислоухого создания, желавшего только поиграть с маленьким ребенком.
Гильом Рыжий, его младший брат, прогнал собачку, попутно вволю посмеявшись над испугом Робера. Именно с этого времени, будущий герцог Нормандии стал «выкорчевывать» в себе страхи. Это его «аутодафе» приняло просто чудовищные формы, изменило весь его внутренний мир и заставляло его пускаться во все тяжкие! Лишь бы доказать Гильому и остальным, что он – сын Завоевателя, не трус! Робер не задумался ни разу о том, что, может быть, Гильому и всему миру просто плевать – боится он или нет. Но, что-либо менять в сложившейся к этому времени натуре Робера было уже поздно.
Герцог Нормандии отдал приказ на марш. Лагерь свернули очень быстро, оставив для этой операции горожан ополчения Руана. Робер не сильно жаловал пехотинцев, считая их малопригодными для ведения боя. Он, куда больше, практически всецело, доверял только рыцарской бронированной феодальной коннице, способной стремительной железной лавиной смести врага с лица земли, разорвать его боевые порядки, потоптать пехоту.
Даже опыт его отца, великого покорителя Англии, не интересовал Робера. А зря, Гильом Завоеватель нанял около пяти тысяч стрелков и пехотинцев из Фландрии, Брабанта, Прованса и немецких княжеств империи специально для войны. Он понимал, что ослабить врага, проредить его ряды, внести панику могут на первом этапе боя именно они – пехотинцы и стрелки. Об осадах вообще говорить не приходится!
Армия герцогства Нормандия, насчитывающая до пяти тысяч рыцарей, медленно, чтобы не утомить боевых коней переходом, выдвинулась к окраинам Кана. Передовые отряды увидели флаги англичан.
Герцог Робер отдал приказ на перестроение в три боевые баталии, отведя пятьсот рыцарей епископа Эда в резерв.
«Как раз, сегодня наступил понедельник. Правила Мира Божьего не будут нарушены. – Подумал Робер Куртгёз Нормандский, высылая герольдов к своему брату Гильому Рыжему – королю Англии и его противнику.
– Передайте королю Англии, что мы готовы, и он может атаковать нас. Больше ничего… – коротко бросил Робер герольдам.
II глава. Договор в Кане
Равнина возле города Кан. Нормандия. 15 мая 1091 года.
Король Англии смотрел, как медленно, словно в замедленном темпе, развертываются части его брата и соперника – герцога Робера. Гильом на своем боевом коне расположился на небольшом холмике, откуда было удобно обозревать широкую поляну.
Его армия уже была расставлена в боевых баталиях. Правый фланг занимали рыцари северных графств, он был уверен в их храбрости и преданности. Как и полагалось в те времена, именно правый фланг начинал сражение, от его четкой, грамотной и сильной атаки зависела битва. На левом фланге король разместил рыцарей графств восточных земель и отряды, приведенные архиепископом Кентербери и епископами Англии. Центр армии, король оставил под свое личное командование, укрепив его рыцарством Эссекса, английскими лучниками, наемниками
