— Нет.
— Почему она не двигалась?
— Я не знаю.
— Что ты сделал дальше?
— Я тогда, кажется, на нее и лег.
— Где были твои руки?
— На ее руках.
— Что ты делал, когда лег на нее?
— Смеялся и шутил. Я сказал, что больше ее не отпущу. Она тоже смеялась и ползала по мне.
— И что потом?
— Я подполз поближе к ее лицу и сел ей на грудь. Да, я вспомнил, именно на грудь.
— Это было до или после того, как ты ее ударил?
— До.
— Что ты подумал, когда она перестала шевелиться?
— Не помню.
— Говори!
— Когда я увидел, что она не шевелится, то подумал: черт, надо же! Вскочил и побежал назад по дорожке. Я испугался, что у нее с сердцем плохо.
— Где все это происходило?
— У канавы, недалеко от живой изгороди. Я не помню, потому что я ничего этого не делал. Не помню точно.
— То есть ты утверждаешь, что не убивал ее?
— недоверчиво спросил До.
— Я имею право ходить по дорожке… Я не знаю, что произошло!
— Но ведь всего несколько секунд назад ты говорил, что сидел у нее на груди!
— Я вам говорил, что бы я хотел сделать!
Когда допрос возобновился, парень заявил:
— Я постараюсь вам все рассказать. Если вспомню.
— Давай, рассказывай.
— Ну вот, я стал щупать ее сверху. Потом дотронулся до юбки. Она сказала «не надо», но я продолжал. Она начала кричать. Одной рукой я зажал ей рот, а другую сунул ей в трусы. Она сопротивлялась. Она повернула голову и… Больше я ничего не помню. А потом она лежала и не шевелилась. Наверное, я слишком сильно зажал ей рот и нос, и она задохнулась. Я не мог оставить ее там, где она лежала, и спрятал.
— Где?
— Я набросал на нее кучу ветвей и сучьев.
— Как она лежала, когда ты ушел?
— Лицом вниз.
— На животе, на боку или на спине?
— На боку, — сказал он.
Ее действительно нашли на боку.
— Где ты взял ветви?
— На Грин-лейн.
— Тебе пришлось ее волочить, чтобы спрятать?
— Нет.
— Ты уверен?
— Да, уверен.
— Продолжай, — велел Пейнтер.
— Я говорю правду! Вы что, не понимаете, что это не я? Я даже не знаю, где она лежала. Я так и сказал вашему человеку. Я же говорил про ворота. Ее там надо искать!
В 21.37 они вставили новую пленку и в очередной раз напомнили ему о правах.
— Ты рассказывал нам о том, что произошло, — начал Пейнтер.
— Когда я дотронулся до юбки, она закричала. И тогда я зажал ей рот, чтобы она прекратила.
— А что было потом?
— Я подумал: надо как-то пометить, что ее задушили. Что я и сделал. Ее задушили.
— Как ты ее пометил? — спросил Пейнтер.
— Я схватил ее за горло и сильно сдавил. Очень сильно.
— Что дальше?
— Больше ничего не помню.
— Значит, ты был возбужден?
— Да.
— У тебя была эрекция? — добивался Пейнтер. — Что ты сделал дальше?
— Я не хочу об этом говорить.
— Но ведь ты почти все рассказал.
— Я задрал ей юбку, стащил с нее трусы и овладел ей. Вот и все.
— А потом?
— Потом я затащил ее в кусты. Я поволок ее через изгородь в поле и там спрятал.
— Как ты сбил ее с ног?
— Поставил сзади ногу и толкнул ее.
— А раньше ты говорил, что в поле ты вышел через ворота.
— Я ошибся.
— Где все это произошло? На дорожке или в поле?
— В воротах, — сказал он, предлагая компромисс.
— Ты сказал, что стащил с нее трусики. Ты их снял совсем?
— Да.
— Куда ты их дел?
— Не знаю. Выбросил.
— Но ты же только что говорил, что опять их на нее надел!
— Я все надел назад. Юбку, бюстгальтер, блузку. И все заправил.
— Ты можешь сообщить что-нибудь еще? — спросил Пейнтер.
— Нет. Больше ничего.
— Ты был груб с ней?
— Не знаю.
— Признавайся!
— Я ее ударил.
— Чем?
— Вот этим, — сказал он, показывая кулак.
— Куда?
— В лицо. И вот сюда, в подбородок.
— В подбородок?
— Да, кажется. Я ударил ее в губы.
— Что еще?
— Я ударил ее три раза.
— Это было до того, как ты изнасиловал ее? — уточнил Пейнтер.
Парень кивнул.
— Потому что она этого не хотела, так?
— Да.
— Что еще ты с ней сделал?
— Все, кажется. Ударил, потом пнул несколько раз. И все.
— Пнул несколько раз? Куда ты ее пнул?
— В ребра.
— Зачем?
— Что? Ударил ее?
— Нет, я про поле. Объясни, почему ты это сделал.
— Она мне нравилась. И мне хотелось женщину, а она не давала. И я попробовал. Сначала все было нормально, потом она начала кричать. Я испугался, что она расскажет родителям, и мне каюк. Надо было что-то делать. Она начала визжать, тогда я одной рукой зажал ей рот, а другой стал щупать. Потом стащил с нее трусы и сделал то, что хотел, а в конце похоронил. Больше я ничего не помню. Кажется, я пошел по дорожке прямо домой.
— Во сколько ты вернулся?
— Около пяти.
— Тебя кто-нибудь видел?
— Мама.
— Ты можешь рассказать нам что-нибудь еще?
— Больше ничего.
— Как ты себя чувствуешь?
— Очень плохо. Я сделал что-то, чего не должен был делать.
И добавил:
— Я и сам не знаю, что я сделал.
— Что заставило тебя совершить с ней половой акт?
— Ну, у меня стоял. Даже больно было. И интересно. Вот я и сделал.
— Обычным путем?
— Да, кажется. А как еще?
Полиция быстро разыскала других свидетелей, подтвердивших, что подсобный рабочий ненормальный.
Одна молодая женщина сообщила, что он подошел к ней в пабе «Красный лев» и сказал:
— Я бы тебя с удовольствием трахнул.
И схватил ее за юбку.
А сотруднице больницы «Карлтон-Хейес» он заявил, что был последним, кто видел Дон Эшуорт живой. И эта женщина точно помнила, что видела у него на руке царапины.
Еще парень спросил у нее:
— А если они найдут эту… Дон, они смогут ее оживить?
Сперва ей показалось, что он шутит. Но зная, какой он тупой, она даже начала объяснять ему, что воскресить человека невозможно.
— А вдруг у них получится? — настаивал он со своей таинственной, глуповатой улыбкой.
Вскоре «Мёркьюри» сообщила об аресте молодого человека, признавшегося в убийстве Дон Эшуорт.
* * *
Родители Робина и Барбары очень тяжело переживали смерть внучки. Мать Барбары вообще не могла говорить на эту тему и даже призналась дочери, что с 10 августа, после того как объявили о смерти Дон, у нее прекратились менструации.
А Барбара напомнила матери, как Дон еще в пятилетием возрасте как-то ни с того ни с сего заявила бабушке:
— Когда мне будет пятнадцать, я тебя не узнаю.
Поскольку родители Барбары жили довольно далеко от Эндерби, они и вправду не видели Дон с ее пятнадцатого дня рождения — 23 июня. А теперь уже никогда не увидят.
Успокаивая мать, Барбара сказала:
— Кто знает? Может, дети умеют заглядывать в будущее? Наверное, так было предначертано.
Родители убитых детей очень быстро понимают, что им остается только одно — утешать самих себя.
16. Это трудно себе представить
В субботу утром после завтрака в камере полицейского участка Вигстона, где кухонный рабочий больницы «Карлтон-Хейес» провел сутки, ему вручили машинописный текст с его собственными показаниями и попросили прочесть и подписать. Сержант Мик Мейсон специально приехал в участок в надежде, что наконец сможет сообщить Кэт Иствуд об аресте убийцы Линды. Тут он встретил суперинтендента Пейнтера, заявившего, что показания парня содержат много изобличающих фактов и превзошли все его ожидания.
В протоколе говорилось, что семнадцатилетний подсобный рабочий признался во всем, в том числе в анальном сексе с Зеленым демоном. Подозреваемый прочитал бумаги, кивнул и сказал:
— Там все верно. Я и правда овладел ей сзади.
Пейнтер на всякий случай переспросил как, и парень заявил:
— Через анус! Вы же сами так пишете!
И добавил:
— Но она не возражала.
Родителям позволили навестить его в субботу вечером. Поговорив с сыном, они попытались убедить полицейских, что их мальчик не настолько умен, чтобы кого-то убивать.
— В четверг он весь вечер смотрел телевизор. Слышите, мой сын сидел дома и смотрел телевизор. Вы можете спросить у дочери моего брата. Она подтвердит, — заявила мать.
В тот день, когда по телевизору сообщили про Дон Эшуорт, он сказал матери:
— Я ее видел на Грин-лейн, когда обкатывал мотоцикл. Мне сходить в полицию?
— Смотри, накличешь беду. Лучше не ходи, — посоветовала мать.
— Но на работе кто-то надоумил его пойти, — добавил отец. — Ему сказали, что вам это поможет. И он пошел. Я думаю, это все из-за вознаграждения. Потом, вы же ищете блондина, который бежал по Лестер-роуд и через автостраду. При чем тут мой сын?
Однако на увещевания родителей подсобного рабочего полиция особого внимания не обратила и не стала посвящать их в подробности его показаний, а поиски преступника приостановила.
