Несколько мойщиков по одному взгляду хозяина тут же сорвались с места и устремились вслед за Магрубетом вместе с прочими любопытствующими. Все, кто плавал в огромном круглом бассейне, возлежал на высоких каменных скамьях, опекаемый неутомимым мойщиком, или парился в теплых ароматических ваннах, вдруг повернули свои лица к нему, когда он вошел. Все беседы стихли, и воцарилось общее молчание.
Такую тишину Магрубет привык слышать в особенные моменты в окружении своего войска, когда он перед битвой медленно выступал один из сплоченных рядов, чтобы схватиться в единоборстве с вражеским воином, дерзко вызывающим самого смелого. Как и там всегда, он тут также чувствовал себя совершенно спокойно и уверенно. Пусть смотрят египтяне на свободного хеттского вождя! Может быть, они еще скоро узнают, что он убил их фараона!
Магрубет остановился около фонтана, бьющего снизу тонкой серебристой струей. Мойщики подступили к нему и начали со всех сторон брызгать горячей, пряно пахнущей водой. Затем один стал поливать какой-то едкой, пощипывающей жидкостью, другой растирать, а третий окатывать из большой бронзовой лохани чистой подогретой водой.
Мойщики прекрасно знали, как нужно стараться за ту плату, что внес этот посетитель. Здесь следовало проявить настоящие чудеса древнего и непростого банного искусства. Подхватив на руки почетного гостя, они понесли его к большой ванне, до краев наполненной водой, испускающей дурманящий цветочный запах.
Один поддерживал в ванне его голову, а другие массировали под водой его тело. Несколько раз подливалась теплая вода, несколько раз мойщики переминали, растягивали и растирали все члены. Затем его опять на руках поднесли к краю бассейна и бросили в холодную воду.
Когда Магрубет, поплавав в бассейне, вышел из него и встал посреди зала, все толпой, образовав полукруг, обступили его для рассмотрения. Отовсюду Магрубет ловил любопытствующие, восхищенные и доброжелательные взгляды. Ни одного враждебного и завистливого! Все-таки кругом были аристократы — ценители по праву мужества и силы! Красивый юноша лет пятнадцати с пылающим взглядом подошел к Магрубету и любезно похлопал его по плечам и по груди.
— Молодец! Орел! Молодец!
— Что? — не сразу понял Магрубет.
— Молодец! Я говорю: молодец! — повторял юноша, глядя на Магрубета с нескрываемой любовью.
Он встал на колено, взял руку Магрубета и поцеловал ее.
Тут Магрубет вспомнил о слышанных им раньше некоторых египетских обычаях, которых у хеттов не водилось. Он взглянул на юношу… и поскорее высвободил руку. Возможно, он почувствовал бы себя неловко, не зная, что делается в таких случаях, но как раз в этот момент мойщики с одной стороны потеснили людей, чтобы дать взглянуть на необычного незнакомца какому-то старому и, видимо, знаменитому жрецу. Тот внимательно смотрел из-под лохматых бровей, высунув бритую голову из ванны.
Но мойщики ненадолго оставили своего подопечного. Они опять схватили его и понесли в ванну. Потом положили его на скамью, политую предварительно теплой благовонной водой, и втроем принялись разминать и растирать. В своем усердии они дошли до того, что двое стали выкручивать ему руки, а третий, вскочив на спину, начал топтаться, то падая коленями на лопатки, то снова вскакивая.
Возможно, другой человек не выдержал бы этого, но мойщики понимали, с кем имеют дело.
Выдав в полную меру ровно столько старания, сколько полагалось, они затем стали устраивать своему клиенту дождик попеременно то холодной, то горячей водой. А после еще долго мыли, освежали, подносили выпить резкий кисло-сладкий напиток и в конце концов, обтерев всего, вынесли Магрубета для одевания. Хозяин бани сам лично подавал ему одежду.
В цирюльном зале Магрубет надолго попал к опытнейшему и изощреннейшему мастеру своего дела. Пожилой, серьезный человек уложил Магрубета на специальную скамью с высокой подставкой для головы. В то время как двое его молодых помощников принялись подрезать и подкрашивать Магрубету ногти на руках и ногах, натирать подошвы какими-то шершавыми камнями, сам мастер, не спеша покрыл ему голову розовой пеной и начал тихо, без малейшей боли снимать пену острой и тонкой сверкающей бритвой.
Он работал аккуратно, неторопливо и своим разговором не давал заснуть Магрубету после бани. По лучшей цирюльной традиции он должен был не умолкая беседовать, расспрашивать и развлекать клиента рассказами.
Цирюльник трудился и повествовал о прелестях своей бани, о достойнейших ее посетителях и завсегдатаях. Он не преминул сообщить о том, как много важных для всего Египта событий, встреч и свиданий произошло здесь. При этом пригласил Магрубета как славного и щедрого господина почаще приходить мыться именно в эту баню. Он чисто выбрил Магрубета, а на голове от затылка до лба по всему темени оставил узкий, ровный ряд коротко подстриженных волос, которые окрасил в темно-зеленый цвет. Так стриглись именитые люди Менефра. Но стрижкой дело не кончилось. Проверив работу помощников, мастер стал осматривать все тело Магрубета, отыскивая на коже разные царапины и повреждения. Заботливость его, казалось, не имела границ. Попрощался он со своим клиентом, как преданнейший, любезнейший друг. Магрубету, когда он вышел из бани, показалось, что душа его лишилась плоти и ее легким ветерком несет по улицам города.
Он медленно проходил мимо прекрасных дворцов, мимо городских водоемов, голубеющих между пальм под горячими лучами всемогущего светила. Со многих балконов, выходящих на улицу домов, бросали на прохожих цветы молодые красивые женщины. Оттуда доносилась музыка и пение. Казалось, здесь, в центре, город жил вечно непрекращающимся праздником. Этот город совершенно ошеломил и обескуражил Магрубета.
«Вот в чем прелесть этой страны, называемой прекрасным Египтом! Вот почему хитрый старый Ефрон бросил свой родной Палистан и пробрался сюда!» — думал Магрубет, но в чем всё же прелесть и почему стоило сюда уехать Ефрону, он точно не мог объяснить себе. Ведь, несмотря на то что люди здесь устроили себе такую хорошую жизнь, это не его страна. Это ведь Египет, враждующий со всеми другими народами и государствами. Это и им самим ненавидимый Египет, у которого он был целых четыре года в плену, с которым он воевал всю жизнь и с которым воевали его отец и дед, все предки, давным-давно кочующие в Палистане и оторвавшиеся от своего великого хеттского государства, лежащего там, в Азии, далеко на север, возле огромных гор в непроходимых лесах и диких степях. Одно слово: «Египет!» Египет фараона!
Но почему ему здесь так хорошо? Почему здешняя крестьянка не выходит у него из головы? Почему она может соперничать с его Нави и пытаться затмевать ее образ — образ умнейшей, образованнейшей и красивейшей женщины Палистана?! Почему этот цирюльник из бани внес в его душу какое-то колебание? Почему праздник этого города растворяет его в своем блаженстве, размягчает его волю и отодвигает куда-то на задний план его праздник, тот, когда он, Магрубет, неукротимо скачет во главе войска по своим суровым пустынным равнинам? На все эти вопросы Магрубет не мог найти ответа, но чувствовал, что вместе с восхищением египетской жизнью в душе у него нарастает какое-то глухое, непонятное сопротивление.
