То есть не четыре, а двенадцать. И одному тут явно не управиться.
Главное же, что неприятный разговор со старшим инспектором Сколиковым, а потом и с его подчинёнными, потом это бесконечное унылое «извините, ничего не видели», и даже «а там есть дом?», вся эта работа вечером, когда нормальные люди ужинают и пьют вино… Вся эта шелуха была абсолютно, совершенно бесполезна.
Свидетелей, видевших, кто входил в дом Майеров между тремя и половиной пятого дня, не было вообще.
Глеб попрощался с коллегами из соседнего отдела, подумал минуту и пошёл по переулку в сторону ресторана. Всё равно надо сегодня ужинать, так какая разница – где?
У ресторана, к счастью, был безобидный лацийский уклон. Никонов постарался не задумываться о том, что бы он ел в каком-нибудь супер-экзотическом заведении. Здесь можно было попросту заказать пасту карбонара, какой-нибудь десерт, рюмку граппы и не думать о том, мяукало при жизни мясо из вон той котлеты, лаяло или шуршало хитиновым панцирем.
Сделав заказ, он остановил официанта и спросил:
– Днём тоже вы работали?
– Мы, – ответил тот, не удивляясь. – У нас график трое суток через трое.
– Вы найдите минутку, мне бы поговорить с вами… и с вашими коллегами.
– Стража, что ли? – поинтересовался ничему не удивляющийся труженик салфетки. – Напротив что-то произошло?
– Убийство, – сознался Глеб. – Поговорите с народом, может, видели кого-то, кто входил во-он туда между половиной четвертого и половиной пятого?
Ему принесли пасту и белое вино, потом панакоту, потом граппу и чашку кофе.
Сытый инспектор откинулся на спинку стула. Ему невыносимо хотелось спать или хотя бы закурить, но курить он бросил год назад и снова начинать не собирался. Приходилось держаться. Возле стула напротив появился официант, положил перед инспектором меню и сказал:
– Вы просматривайте, будто ещё что-то хотите заказать, а пока слушайте меня. Значит, нашёл я, кто смотрел на интересующий вас дом ровно в нужное время. Зовут Николай. Видел он, как примерно без четверти четыре в подъезд зашла дама… ну, за сорок, и такая, корпулентная. В теле. Описать лицо не сможет, но завтра готов подойти к вам и составить словесный портрет. Надо?
– Ещё как, – тихо ответил Никонов, невидящими глазами глядя в меню. – Вот моя карточка, пусть позвонит сегодня же, в любое время. Мы заплатим!
Он рассчитался за ужин и, тяжело отдуваясь, вышел в переулок.
Стронулось с места? Или эта очередная обманка, каких уже был миллион за годы его работы?
Глава 18
15 октября 2185 года, пятница
Удивительно, но официант по имени Николай и в самом деле пришёл в городскую стражу утром и спросил старшего инспектора Никонова. То ли Глебу вчера повезло попасть на негласного старшего в этом ресторане, то ли в парне взыграло любопытство, непонятно. Но Николай честно сидел рядом со служащим в страже художником и пытался вспомнить, кто же входил в дом напротив в четыре часа дня.
А Никонов тем временем читал отчёт вернувшихся из Кинешмы коллег, и ощущение грядущей удачи грело его сердце.
* * *
Ангелина Ряхина училась в школе для девочек с первого по последний класс. Времени с тех пор прошло не так уж много, и Сазонову нашёл, и ту учительницу, которая вела этих детей в начальной школе, и классную даму более позднего времени. Поговорил он и с инспектрисой, которая руководила внеклассными занятиями юных кинешмянок, вот от неё-то удалось узнать больше всего.
Итак, Ангелина не была ни первой, ни последней в учёбе, в шалостях или в ссорах – везде девочка, а потом и девушка, держалась достойной середины. Единственное, от чего она вспыхивала огнём не хуже мага-стихийника, так это попытки сократить её имя. Никаких «Геля» или «Лина»! Постепенно все привыкли, и учителя, и одноклассницы. Правда, на пятом или шестом году обучения в этот класс перевели новенькую, и вот тут вспыхнула настоящая война.
– Как же её звали, – наморщила лоб инспектриса. – Вот удивительно, я ведь каждую девочку за двадцать лет работы помню, многие приходят или пишут, о себе рассказывают, а ту помню только в лицо и прозвище.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– И какое прозвище? – с долей сочувствия спросил Сазонов.
– Клюва. За длинный острый нос. А потом… Знаете, тоже необычно – всего года через два она как-то выровнялась, сделалась почти красавицей, и носик стал таким… пикантным, – это слово инспектриса произнесла слегка в нос, с намёком на галльское произношение. – А кличка осталось.
– И, как я понимаю, с Ангелиной они не дружили?
– Вот тут самое удивительное… Они воевали до предпоследнего года обучения. Представляете, в ход шло всё, вплоть до клея в сменную обувь и… Ой, не буду рассказывать, просто поверьте – ужас.
«Ужаса вы не видели, – думал Саша. – Вот если бы в туфли не клей налили, а битого стекла насыпали, тогда да…»
– И что же потом?
– А в девятом классе эти девочки пришли в школу в первый день и вдруг подружились. И не расставались до выпускного бала.
– Скажите, а у вас снимки этого класса не сохранились?
– Молодой человек, – строго сдвинула брови инспектриса, – я храню снимки всех, с кем мне посчастливилось работать!
Она подошла к высокому шкафу в углу кабинета и раскрыла дверцы. Сазонов заметил там ряды папок с годами: 2162, 2163, 2164… 2184. Дама вытащила папку с шестьдесят седьмым годом выпуска и раскрыла с явным удовольствием…
– Вот этот класс! Вот Ангелина, – она ткнула пальцем в красивую и чуть надменную девушку. – А это Клюва. Вон, здесь и имя написано, Клюева Валя. Ну да, прозвище просто напрашивалось. Здесь она уже почти красивая. Я ж говорила – выровнялась…
Саша всмотрелся в лицо загадочной Клювы: обычная девочка-старшеклассница, худая, темноволосая. Видно её плохо, потому что она стоит в тени за плечом Ангелины, яркой блондинки, освещённой солнцем…
– Можно я этот снимок возьму с собой? – попросил Саша застенчиво. – Их трудно копировать, я ещё не очень умею, а это может быть важно. Но я верну, честное слово!
* * *
Пока младший инспектор Сазонов говорил с учителями, его коллеги тоже времени даром не теряли. Пётр Шкуматов отправился к семье Ряхиных. Жили те в большом бревенчатом доме на высоком берегу Волги, Пётр даже позавидовал тому, какой вид открывался с крыльца. Впрочем, завидовать он перестал довольно быстро, как только увидел, какое хозяйство этот дом окружает. Да, отец Ангелины был купцом, но подворье держал как самый что ни на есть крестьянин: коровы, свиньи, птица, огород… На глазах Шкуматова из дома вышла небольшая девочка, лет шести, с ведёрком, полным густой каши, и понесла куда-то за дом.
Большой пёс, лежавший у крыльца, шевельнул при виде её хвостом, с неодобрением вновь уставился на незваного гостя и гулко гавкнул.
Через минуту в дверь выглянула немолодая женщина. Окинула взглядом Петра и спросила:
– Вам кого?
– Мне бы Пахома Ивановича.
– А нет его, вечером только будет.
– Тогда Веронику Николаевну.
– Я это. Проходите, пёс не тронет!
И в самом деле не тронул, хотя внимательно проследил за каждым шагом.
* * *
В большой светлой комнате хозяйка предложила Шкуматову сесть, сама устроилась напротив и поглядела на него выжидательно. Он выложил на стол удостоверение.
– Я из Московской городской стражи, следственный отдел.
– Моско-овской? Что это вас к нам в город занесло?
Она говорила непривычно, не то чтобы явственно окая, но всё же упирая на эту букву.
– Скажите, Ангелина Ряхина – ваша дочь?
– Ну, была у нас дочь Ангелина. Утонула она, давно уже. Что это вдруг её вспомнили аж в самой Москве?
– Да вот всплыло это имя в рамках расследования… Не могли бы вы найти свидетельство о смерти?
Вероника Николаевна пожала плечами, встала и вышла. Вернулась она через несколько минут, неся в руках большую обтянутую яркой тканью коробку. Поставила коробку на стол и начала перекладывать заполняющие её бумаги, что-то шепча себе под нос.
