- Так поясни, в чем проблема.
- У меня слишком большой груз прошлого. У меня противный характер, я… нервный, я плохо сплю, я… - он опять вздохнул.
- Ты мне сейчас описываешь любого среднестатистического человека. Покажи мне хоть одного парня, у которого нет таких проблем, – она улыбнулась.
- Я не могу тебе объяснить. Просто… я боюсь, - прошептал он как ребенок.
- Да чего ты боишься, скажи уже наконец, - рассердилась Стася.
- Что ты влюбишься в меня, - выдавил он из себя и отвернулся. Резко убрав руки со стола, он уставился в окно. Ветер на улице усилился.
- Хм… Ты меня озадачил. То есть я правильно поняла, ты не хочешь, чтобы я тебя полюбила? Почему? Я тебя не устраиваю в качестве возлюбленной? – Она вдруг как-то странно икнула и начала смеяться. Сначала тихо, потом все громче и громче, у девушки началась настоящая истерика. – Ты, ты… - Она смеялась, а из глаз вдруг брызнули слезы. Они катились по щекам девушки, но она продолжала смеяться. Она захлебывалась собственными рыданиями, но смеялась как сумасшедшая.
Данил развернулся к ней, поймал ее ладонь, но она вырвала свою руку и вскочила на ноги.
- Я то думала, судьба, ха-ха-ха, а я его не устраи-ва-а-ю, -провыла она.
- Стася, ты не так все поняла. Наоборот, ты заслуживаешь большего. – Он подошел к ней и обнял. Девушка начала вырываться, но он крепко держал ее. Она всхлипывала, постепенно затихая.
- Чего, большего? Зачем мне большее? Почему ты решаешь все за меня? А может, я уже… - она не договорила.
- Вот этого я и боялся. Я не хочу сделать тебе больно, понимаешь? – Даня обхватил ладонями ее мокрое от слез лицо, и внимательно посмотрел ей в глаза.
- Не понимаю, объясни, - упрямо повторила та.
- Я боюсь, что не смогу полюбить тебя, - выдохнул он.
Девушка аккуратно отвела его руки от своего лица, стерла слезы тыльной стороной ладони. Затем сделала два шага назад, повернулась к нему спиной и подошла к окну. Остановилась, я посмотрела на улицу. Ветер гонял пыль по тротуару, деревья качались под сильными порывами ветра. Она покачала головой, как будто не хотела верить чему-то, что только что услышала, а потом спокойным, ровным голосом спросила:
- Ты до сих пор любишь ее, да?
Глава 11
- Нет… Не знаю… - голос Данила как эхом отдался в Стасиной голове.
- Значит дело все-таки в девушке, да? – она горько усмехнулась.
- Да, - обреченно склонил голову он. – Я не могу объяснить. Я…
- Да не стоит, все нормально. Все, что нужно – ты уже сказал. Я не хочу разбивать чужую жизнь. Я не хочу портить ваши отношения. Тянет – забудь. Пройдет. Будьте счастливы, - она резко развернулась, и быстрым шагом вышла из кафе.
- Стася, это не то… - он хотел побежать за ней, хотел объяснить, но передумал. Устало опустился обратно на стул, на котором несколько минут назад сидела та, к которой он так тянулся. Та, что сейчас стремительно убегала от него прочь, как от изменщика. Да, в ее глазах он выглядел именно так. Но он не мог рассказать ей правду. Пока не мог. И не потому, что не хотел. Просто это было тяжелее, чем он думал. Никто, кроме Макса, не знал, почему он так боится влюбиться снова. Может быть, когда-нибудь он научится верить и доверять. Научится любить и жить мечтой. Когда-нибудь…
Наверное, Карина была бы рада, если бы он остался со Стасей. Она всегда хотела, чтобы он был счастлив. Как мамочка, которая желает своему ребенку только лучшего, она любила и оберегала его, не позволяя никому сделать ему больно. Когда матери не стало, та не стала говорить глупых слов утешения, как это делают обычно. А что тут скажешь? Слова не помогут, не вернут мать, не уберут ту боль и пустоту, которая будет жить внутри вечно. Такое чувство, будто собранный при рождении пазл вдруг распался. Пришлось заново искать подходящие друг другу детали. И вроде все встало на свои места, но та самая часть, связывающая всю картинку, куда-то потерялась. Смысл ясен, изображение сходится, но без этой детали картина так и не закончена, и становится бесполезной и никому не интересной.
Так же стало и с жизнью Данила. Ему остро не хватало матери. Как и все дети, он часто не ценил, какое это счастье – иметь маму. Маму, которая просто есть. Карина постоянно ему указывала на это. Сама она, выросшая и воспитанная в детдоме, никогда не знала, каково это – быть чьей-то дочерью. И когда Данил познакомил ее со своей матерью – она растерялась от напора ласки и любви, которые та подарила ей в огромном количестве.
«Даник, береги ее, она твой лучик солнца», - часто повторяла ему мама. Ему нравилось, когда она называла его Даником. От этого прозвища веяло домом, теплым камином и горячим чаем, вкусным завтраком на летней веранде. Всем тем, чего ему так остро не хватало все эти годы. Когда он ушел в армию, а отец бросил мать, Карина переехала жить в их дом. Они с мамой понимали друг друга, как будто девушка была ее дочерью.
Именно Карина сообщила Данилу о том, что мать погибла. Он приехал на следующий же день. Молча зашел в дом, прошел через коридор в большую гостиную. На дворе стоял конец января. На улице было необычайно холодно. Он продрог до костей, пока мчался домой, глотая слезы в душе. Девушка молча сидела на полу перед зажженным камином, смотря, как языки пламени пожирают поленья, сердито потрескивая от возмущения. Рядом с Кариной стояли стопки чистых тарелок. Даня не понял, зачем. Он молча подошел и присел рядом. Девушка повернулась в его сторону, и он увидел ее заплаканное лицо. Она была так красива, что даже слезы ей шли. Светло-русые волосы длинными ровными прядями ложились на плечи, пухлые губы были искусаны почти до крови. В ее глазах была смертельная боль.
Даня не мог больше терпеть. Парни не плачут – глупая фраза. Когда ты теряешь близкого человека, слезы кажутся единственным средством не утонуть в пучине этой боли. Он отвернулся, и вновь уставился на огонь. Затем медленно повернул голову вправо, и увидел осколки стекла. Они лежали на полу, а в стене были проколы и царапины. Внезапно он понял, зачем рядом с Кариной стояла стопка тарелок. Он встал, подошел к ней и медленно опустился на корточки за спиной девушки, обнимая сзади руками за плечи так, будто в эти объятия он хотел вложить всю свою боль, передать ей эмоции.
«Мне стало легче», - произнесла она, и он понял, что та имела в виду. Он вновь поднялся, взял верхнюю тарелку из стопки, и подошел на метр ближе к стене. Затем поднял руку с тарелкой, завел ее себе за плечо и со всей силы бросил о стену. Она со свитом пролетела по комнате, рассекая воздух и звонко ударилась о стену. Вместе с этим ударом в доме раздался крик раненого животного, а затем вновь послышались звуки разбиваемого стекла, сопровождаемые криком. После двадцатой тарелки он перестал кричать. Данил бессильно опустился на пол, слезы катились по его щекам градом, застилая глаза. И только птицы с шумом взмыли с голых веток деревьев ввысь, создавая шум в этой гробовой тишине.
