– Ты где сейчас?! Я к тебе приеду!
Антон замолчал на какое-то время, потом шепнул:
– А ты одна?
– Да, да, я одна! Все в порядке!
– Они… они тебя отпустили?
– Ты молодец, ты все правильно сделал! Я сейчас к тебе приеду! Я одна и сейчас к тебе приеду!
В последней фразе ключевым словом было одна.
Ведь не могла же я при тренере вопить: «Ты молодец, что удрал, я тоже в безопасности, и руки-ноги мне не переломали».
– Хорошо, – буркнул хоккеистик и обратился к кому-то, судя по всему стоящему рядом: – Как называется ваша улица?
Слушая Антона, повторяя каждую привязку к местности, я радостно вопила:
– Так, метро «Сокол»! Как выхожу на улицу…
– Я вас отвезу, – быстро вставил тренер, и после этого предложения я абсолютно уверовала в удачу. Пусть от ледового дворца ЦСКА до «Сокола» рукой подать, пусть я надеялась проскочить мимо «ягуара» тайными тропами, но такое везение бывает только раз в жизни!
И то не у всех.
…В приличном кондиционированном «ниссане» Владимира Яковлевича я сползла вниз по сиденью рядом с водителем и сделала вид, что расстегнулась босоножка.
Не знаю, караулили ли меня на выезде, но, когда «ниссан» вписался в поток машин, никакой «ягуар» не пристроился нам в хвост. Мы – проскочили.
Владимир Яковлевич развлекал меня в дороге разговорами и через несколько минут позволил догадаться: отвозя меня к Антону, тренер имел свой мелкошкурный интерес.
– Вы скажите Антону, что пропускать предсезонку негоже, – увещевал детский тренер. – У нас скоро турнир на выезде, потеряет форму, потом не догонит.
– А вы разработайте для него индивидуальную программу, – глядя в боковое зеркальце, буркнула я.
– Да-да, конечно, – тут же согласился Владимир Яковлевич. – Такая трагедия. Лиза была заботливой тетей… А похороны когда?
– Еще не знаю, – не отрываясь от зеркала и ища в нем признаки «ягуара», отговорилась я.
– Вы позволите мне подняться вместе с вами и поговорить с Антоном? – мелкошкурно упорствовал тренер.
«Неужели Антошка такой хороший хоккеист, что его словно телка выпасают?!» – поразилась я. Развернулась лицом к водителю и укоризненно произнесла:
– Владимир Яковлевич, неужели вы думаете, что сейчас Антону до разговоров о тренировках? Лиза погибла практически на его глазах…
– Да-да, – скуксился тренер, – я понимаю. И все же. Вы не затягивайте. Предсезонка – это, знаете ли, важно…
Кирилл Макаров жил в новом щегольском доме с башенками, эркерами, прочими кандибоберами и охраняемым турникетом на въезде.
Владимир Яковлевич подвез меня к шлагбауму, остановился и с виноватым выражением лица спросил:
– А может, я все же поднимусь? Выражу соболезнования, так сказать…
– Я передам ваши соболезнования, Владимир Яковлевич, – положа руку на волосатое запястье, оплетающее руль, сказала я. Хороший тренер всегда бьется за перспективного игрока. – Спасибо вам за все, но простите. До свидания. Нам сейчас не до соболезнований, правда.
– Ну, как хотите, – слегка обиделся тренер, я снова повторила:
– Простите, – и вышла из машины.
Красивую, обшитую деревом по железу дверь мне открыл высокий симпатичный брюнет лет тридцати пяти.
Внимательно разглядывая меня яркими голубыми глазами, он перегораживал вход и ждал, когда я хоть что-нибудь скажу.
За его спиной отсвечивала любопытная мальчишеская мордашка; Антона я пока не видела.
– Простите, – пробормотала, совершенно неожиданно растерявшись. – Я могу увидеть Антона Сиротина?
Представляться и играть перед мужчинами я всегда умела. С полу-взгляда, с полуслова понимала, чего от меня ждут – закаленной спортсменки, рубахи-парня или глупышки Барби, – тут же выбирала модель поведения, правильный тон и становилась удобной. Как опытный водолаз, отмеряла глубину общения и резво булькала пузырями слов. Жонглировала и притягивала, отталкивала или увлекала.
Папа Кирилла Макарова – а кто еще это мог быть? – поставил меня в тупик. Не дернул даже бровью от появления «неземной красоты», не делал авансов (а я привыкла к ним, как водолаз к глубоководному костюму), смотрел пристально и совершенно безразлично.
От не обнаруженной необходимости притворяться я растерялась. Взгляд папы Кирилла мгновенно взвесил всю меня до грамма, но не нацепил ценника и ярлыка.
Бывает же такое?
Я смешалась и молча вошла в прихожую, когда хозяин наконец посторонился.
– Саша? – словно не доверяя своим глазам, спросил Антон, появившийся откуда-то из недр огромной квартиры.
Я стояла в центре большой светлой прихожей, увешанной картинами и фотографиями, и по-прежнему не знала, что говорить.
– Саша! – прокричал Антон и, подбежав ко мне, обхватил руками за талию, уткнувшись носом в грудь. – Саша, – забормотал, – я так боялся, так переживал…
– Ты молодец, Антон, ты молодец, – шептала я и поглаживала мальчика по спине, отворачивая от хозяина квартиры лицо, готовое залиться слезами.
Казалось, еще чуть-чуть, и мальчик и его «двоюродная сестра» привольно разрыдаются от переизбытка чувств.
И сцена эта была бы признана оправданной. Если не для слегка опешившего Кирилла, так для его папы однозначно. Два родственника вполне могли поплакать. У них несчастье, горе, они баюкают друг друга.
Но мы сдержались. Стоически втянули слезы.
Я неловко похлопала Антона по спине и обратилась к высокому – невероятно привлекательному и атлетичному! – папе:
– Простите, я могла бы где-нибудь поговорить с Антоном?.. А потом мы уйдем…
– А как же дача?! – тут же взвыл худосочный и веснушчатый Кирилл Макаров. – Антон, ты же обещал сегодня на дачу с нами поехать!
Антон оторвал голову от моей груди, задрал ее вверх и с надеждой заглянул в глаза.
Маленький мой, как тебе хочется отвлечься! Поехать с приятелем на дачу, поудить рыбу, искупаться и поесть шашлыков!
Мне тоже этого хочется. Особенно в компании с этим широкоплечим брюнетом, перед которым даже мысли не возникло притворяться, а можно быть самой собой: иногда тягать железо, иногда позволить себе глупость, слабость и слезы.
Но не сейчас. Сейчас позволить себе роскошь бездумного отдыха мы не можем. Не имеем права подвергать опасности еще кого-то, втягивая их в свою орбиту. Мы чересчур опасная компания. И это – наша война. Мы выиграли только первый бой. Не потерялись, вышли из окружения, нам позволителен только короткий привал: пересчитать патроны, перевязать раны и топать дальше в наступление. За нами Ярославль, Антоша, и твоя больная мама.
– Потом съездите, – мягко пообещала я и отстранилась. – Так, где мы можем поговорить?
– Хотите чаю? – спросил вдруг папа Кирилла.
– Нет, то есть… – я посмотрела на Антона и поняла, что ему, пожалуй, глоток чаю не повредит, – да, спасибо.
– Кирилл. – Папа дернул бровью, и сынулю сдуло ветром в сторону кухни. Через секунду оттуда уже раздавался звук льющейся воды. – Пойдемте.
В просторной кухне-столовой на большом овальном столе стояло блюдо с пирогами и плюшками. «Интересно, а где их мама?» – осмотрев с завистью художественно исполненные крендельки, подумала я, а папа Кирилла сказал:
– Выпечка, к сожалению, из соседней кулинарии, но очень вкусная. Угощайтесь.
– Дядя Дима, а мороженое?! – воскликнул младший, явно сытый Макаров, и у меня забилось сердце.
Дядя Дима. Не папа. Кольца на пальце нет, плюшки из соседней кулинарии…
«Сашка, ты что – сдурела?! У тебя банда на хвосте болтается, а ты дяде Диме собралась глазки строить! Угомонись, вспомни о Ярославле и больной женщине в палате реанимации!»
– Спасибо, Дмитрий… э-э-э, – чинно и хладнокровно выговорила я.
– Можно без отчества, – впервые улыбнулся дядя Кирилла и обратился к племяннику: – Давай бери мороженое и марш отсюда. Антону и его сестре надо поговорить.
Кирилл надулся. Но прежде чем уйти, налил мне и приятелю по полной чашке чаю.
Хорошая семейка. Воспитанная и ненавязчивая. Гостям предложено самим установить степень близости. Войдя, я забыла представиться, и меня не стали насильно выспрашивать…
Пройдя к столу, я оседлала высокий табурет и придвинула ближе к севшему напротив Антону блюдо с пирогами:
– Ешь, я вижу, ты голодный. Пока не поешь, ни о чем говорить не буду.
Антон с покорностью и жадностью набросился на крендельки, я, монотонно помешивая в чашке сахар, полезный для истощенного враньем мозга, ждала, пока мой маленький друг утолит первый голод.
Антон жевал все медленнее и медленнее, косился на меня, и чувствовалось, что кусок уже не лезет ему в горло.
Отложив недоеденный пирог, он опустил голову.
– Это из-за меня они к тебе пришли? – промямлил.
– Да, – не стала обманывать я и вздохнула: – Ты позвонил маме в больницу из моего дома.
