Выслушав все сие, поверим этому рассказу как истинному. Однако лучше предварить страшный час смертный и приготовить себя покаянием. Скажи мне, сколько таких, которые внезапно похищаются [из сей жизни], не имея возможности ни слова промолвить, ни слез пролить, ни завещания исполнить? Кто же тебя уверил, что ты в предсмертный час найдешь столько слез, чтобы принести их Богу, сколько принес оный разбойник? Посему не будем ждать и откладывать исповедание Богу [своих грехов] на смертный час, но лучше предварим лице Его во исповедании (Пс. 91. 2). Сие написал я вам не для того, чтобы внести в ваши души расслабление, но чтобы еще более пробудить вас [к покаянию], — и не для того, чтобы сделать вас беззаботными, но ревностнейшими, дабы, усердно подвизаясь на поприще постов и получив победные венцы, мы сподобились отпущения грехов и Царствия Небесного благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым слава Отцу со Святым и животворящим Духом, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
Слово о святом Собрании и о том, что не следует судить и памятозлобствовать
Перевод М.В. Никифорова
Благослови, Отче.
Все Божественное Писание, исполненное благодати Святаго Духа, непрестанно побуждает нас к соблюдению заповедей Божиих. Особенно же к этому нас призывает увещание пророка Давида, ежедневно воспеваемое в псалмах. Ибо книга псалмов воспитывает благочестие, наставляет в вере, учит целомудрию, ведет к страху Божию, повествует о наказании, умилении, воздержании, покаянии, сострадании, любви Божьей, о перенесении скорбей, чистоте, долготерпении, посте и добрых делах. Прилежание и усердие в молитве и чтении Божественного Писания — мать всех добродетелей. По молитве мы получаем исполнение всякого прошения и всякий дар от Бога. «В собраниях», сказано, «благословите Бога» (Пс. 6 7:27), и «Посреди собрания воспою Тебя» (Пс. 2 1:23). Посему пророк, как бы от лица Бога, настоятельно внушает нам иметь непрестанное к Богу прилежание и усердие, говоря: «Научитесь и познайте, что Я Бог» (Пс. 4 5:11)1. Ибо без усердия и прилежания в молитвах и чтении Божественного Писания невозможно ни получить исполнения прошений, ни истинно познать Бога.
Если кто–нибудь зачастую долгое время проводит ради овладения каким–либо из земных искусств, чтобы наконец достичь желаемого, то насколько усерднее должен постигать [искусство жизни] в Боге тот, кто желает преуспеть в познании Бога и в благоугождении Ему: он должен жарко и пламенно, вплоть до конца жизни, устремлять к Нему свою душу. Разве ты не видишь, как обладающие временной и преходящей властью, улучив благоприятное время, мечутся и сталкиваются друг с другом, теснимые, как огнем, гордыми своими помыслами? Каждый из них говорит: «Какое благоприятное время для меня! Как я силен! Как много у меня в подчинении и послушании! Как хорошо идут у меня житейские дела! Я буду богат, обустроен, огражден, буду грабить и расширять [свое могущество], буду впереди всех, прежде чем пройдет мое время. Не буду ожидать [конца], не буду тревожиться, ибо не знаю, что принесет завтрашний день». Большинство людей подпадают под власть таких помыслов, когда [постоянно куда–то] спешат, задыхаясь в искушениях и житейских заботах и не достигая цели. Они совсем не заботятся о душе, о смерти, о наказании, о суде.
Но и мы почти ничего не знаем о себе и обольщаемся. И если бы только одно это, меньшим было бы зло: но и друг с другом мы враждуем, бранимся, друг другу строим козни и завидуем, клевещем и насмехаемся, и никто из нас не задумывается о своих грехах, никто не заботится о своем бремени, но прегрешения ближнего нашего мы рассматриваем со всей тщательностью; до шеи полны мы грязи, и никак мы об этом не печемся. Вплоть до старости мы радеем о других, но свое собственное зло даже в самой старости не исследуем. Мельчайшие недостатки братьев наших мы видим, а бревна в своем глазу не замечаем. Мы сгибаемся до конца под бременем своих грехов, а занимаемся недостатками других и никого не стыдимся, никого не щадим, никого не боимся, но всех угрызаем, всех пожираем: малых и великих, виновных и невиновных, священников и учителей наших, наставников, увещателей и назидателей. А потому гнев Божий приходит на нас, потому мы подвергаемся наказанию и предаемся всяким скорбям и обстояниям из–за одержащего нас окаменения.
Велико ослепление наше, велико легкомыслие, велика беспечность. Нет у нас умиления, нет страха Божия, нет ни исправления, ни покаяния, но весь наш ум пребывает в пороке, неге и опьянении. Мы часто целый день проводим на зрелищах, в пустых разговорах и остальных бесовских занятиях, не скучая, но даже забывая о пище, о доме и других необходимых делах; а в Церкви Божией, молитве и чтении не хотим и одного–единственного часа побыть пред Богом, но как от огня спешим убежать из Церкви Божией. Если чтение святого Евангелия бывает несколько продолжительнее, мы негодуем на это и бессмысленно блуждаем Умом; и если священник, творящий молитвы, несколько более их продолжит, мрачнеем и бываем невнимательны. Если тот, кто приносит бескровную Жертву, немного задерживается, мы скучаем, мрачнея и зевая. Как от судебного Дела, так и от молитвы хотим поскорее освободиться; суетными делами и распутством стремимся попасть в руки Дьявола. Возлюбленные! Велико несчастье наше! Ведь мы должны располагать себя к теплоте и усердию при совершении любых молитв и молений, и преимущественно во время священнодействия Пречистых Таинств, предстоя пред Владыкой со страхом и трепетом в святом Собрании; но мы не приносим Ему ничего подобного в искреннем молении сокрушенным и смиренным умом, но вместо этого улаживаем в святых Собраниях наши тяжбы и множество наших суетных дел.
Одни помышляют не о том, с какой чистотой и каким покаянием должно приступать к священной Трапезе, а о том, в какие надлежит облечься одежды. Другие же, придя, не удостаивают себя достоять до окончания таинства, но выведывают у других о происходящем в Собрании и, когда наступает время причащения, как собаки, быстро врываются, похищают таинственный Хлеб и убегают. Иные, придя в храм Божий, ни одного часа не стоят спокойно, занимаясь пустыми разговорами и научаясь более негодным рассказам, нежели молитвам. Иные вовсе оставили тайноводство Божественной литургии, предав себя радостям плоти. Другие не стараются все свое внимание обратить на совесть и, познавая ее, очищаться от скверны прегрешений, но, нося с собой великое бремя грехов, наблюдают за красотой и лицами женщин, бессловесными своими желаниями блудилищем соделывают Церковь Божию. Иные в престрашный тот час [священнодействия] заключают торговые и деловые сделки, превращая [храм Божий] в место купли и продажи. А многие, наконец, занимаются клеветой друг на друга либо на самих священников, приносящих в Собрании [бескровную] жертву. Не отличаются от таковых и некоторые из женщин, которые заодно с ними служат дьяволу: в Церкви Божией они не столько усердствуют в молитве, сколько высматривают наиболее простых душой, чтобы совратить их.
Итак, показав, что наставление сие относится ко всем — как мужчинам, так и женщинам, я возвращаюсь к исходной теме нашего слова, с плачем рассказывая о том, насколько наше собственное легкомыслие и нерадение привело к тому, что мы сделались христианами только но названию. Ибо что может быть ужаснее, когда мы, будучи исполнены хищения, лукавства и множества других прегрешений, омывая водой лишь руки [но не душу], скверные и нечистые, приступаем к святому Телу и божественной Крови, излиянной за спасение мира?
Разве ты не видишь, как Иуда, недостойно и с коварной мыслью принявший Тело Владыки, тотчас был осужден и дал в себе место лукавому? Ибо сказано: «И когда он взял кусок, тотчас вошел в него сатана» (Ин. 1 3:27); не презирает дьявол святой Хлеб, но обличает самого причастника, поскольку тот причастился себе во осуждение. С какой совестью, скажи мне, ты приступаешь к Святым Тайнам? С какой душой, с какой мыслью [ты подходишь к ним], имея внутри себя обвиняющую совесть? Скажи мне, дерзнул ли бы ты, неся в руках своих грязь, прикоснуться к царским одеждам? Но что я говорю к царским? Ты и своих одежд не трогаешь нечистыми руками, но прежде умоешь и очистишь их и тогда прикасаешься к своим одеждам. Почему же ты Богу не воздаешь той чести, какую воздаешь дешевым одеждам и платьям? Скажи мне, какое же после сего ты получишь прощение? Ибо не в том только состоит благоугождение [Богу], чтобы приходить в Церковь Божию, прикладываться к божественным образам святых икон и лобызать честный Крест; и не в умовении рук водою состоит очищение, но в отвержении и омовении нечистоты греховной. Следует стереть греховные цени исповеданием, слезами и смиренной душой и тогда только приступить к пречистым Тайнам.
Но, может быть, скажет кто–нибудь: не легко мне возбудить слезы, чтобы оплакать себя. Но почему? Потому, что не трудишься, не чувствуешь [своих грехов] и не помышляешь о страшном дне судном. Даже если ты не можешь плакать, то хотя бы тяжело вздохни и опечалься, прекрати смех, отвергни высокомерие и со страхом стань пред Господом, потупив очи долу, с сокрушенным сердцем принося Ему исповедание. Разве не видишь, с каким почтением предстоят земному царю, даже и нечестивому? Они с трепетом взирают на него; подходят к нему безмолвно, без лишних движений, без суеты, в молчании и страхе. А мы в Церкви Божией поступаем как в театре или в бане: смеемся, пустословим, суесловим и только обманываем себя, думая, что находимся в Церкви.
