– Я точно сбрендила, – с глубокой убежденностью в голосе проговорила девчонка.
Однако разлеживаться нечего! Мурка подобрала под себя руки-ноги, пошатываясь, встала и пошла к другому краю крыши, туда, где к стене здания примыкал спортивный зал. Мурка поглядела вниз и поморщилась. Знала она такую конструкцию – крыша в форме трапеции, а в боковых гранях прорезаны узкие окна. От этого залы просвечивались насквозь, аж сияли светом, зато зимой в них было холоднее, чем на улице, и в перерывах между боями приходилось натягивать шубу поверх кимоно. Тренеры такие залы обожали: бойцы по татами носились вихрем и молотили друг друга как сумасшедшие. Только почему же никто не подумал, что из-за этих окон площадка для приземления очень маленькая – ну вот если понадобится человеку прыгнуть с соседней крыши, так и промахнуться недолго… Бурча совершенно по-старушечьи, Мурка уселась, свесив ноги. Ладно, с первого этажа она уже прыгала – и ничего, а с третьего на второй, выходит, то же самое. Решительно выдохнув, она оттолкнулась руками и сиганула вниз.
Пятки больно стукнулись в крышу. От толчка девочку опрокинуло набок, она задергалась, пытаясь поймать равновесие и удержаться на верхушке трапециевидной крыши, – и тут же неумолимо заскользила по скату вниз, отчаянно пытаясь уцепиться ногтями за гладкое железо.
Дикая боль волной окатила тело. Мурка издала короткий вопль, в полной уверенности, что – все, конец, именно это чувствуешь, навернувшись со второго этажа о землю… Ну и быстро же она долетела… Боль чуть схлынула, перед глазами начало проясняться. Мурка приподняла голову и тут же со стоном опустила, боясь шелохнуться. Она лежала, распластавшись на толстом стекле окна. Само окно было приоткрыто – рама выдвинулась вверх, и именно она остановила Муркино скольжение. Внизу, сквозь окно, был отчетливо виден спортивный зал, волнующаяся толпа и даже краешек татами. Тяжело переводя дыхание, Мурка бездумно глядела сквозь стекло. Вон фигурки какие-то знакомые… Она пригляделась повнимательнее. Точно, тренер! А вон Ромка, и Кисонька, и ребята… мечутся вдоль татами, оглядываются. И отчетливо, словно она сама находилась внутри, Мурка услышала сквозь стекло…
– …Германия, красный угол – Косинская Алла, «Боевая Школа», синий… – и голос секретаря: – Карташов, где твоя девочка? Почему вокруг вас сегодня сплошные проблемы! Через минуту не явится – дисквалификация, ясно?
Лежа на стекле, Мурка взвыла – так ведь она уже почти там, почти добралась! И, уже не обращая внимания ни на высоту, ни на боль в разбитом теле, Мурка перевесилась через край рамы и, извиваясь, как гусеница, принялась протискиваться внутрь.
– Тридцать секунд! – окончательно придя в ярость, орал секретарь. – Даже если она сейчас в дверях зала покажется, все равно не допущу! Надоело мне ваше разгильдяйство!
«А если не в дверях, а под потолком?» – мелькнуло в голове у Мурки, уже ввинтившейся внутрь и теперь повисшей на раме, цепляясь за нее руками и ногами. Вывернув голову, она поглядела вниз. И отчего эти залы такие высокие! До пола было метров пять. В принципе и с пяти метров она как-то прыгала. Не понравилось.
– Двадцать секунд! – заорал секретарь.
Мурка решилась. Ухватившись за край оконной рамы обеими руками, она повисла – и качнулась, как на брусьях. Металлопластик заскрипел под ее тяжестью. Пальцы заскользили… Сцепив зубы, Мурка качнулась еще раз, придавая себе ускорение… и швырнула тело в полет.
– Все, время вышло! – выпалил рефери. – Ввиду неявки бойца синего угла…
– Бабах! – с жутким грохотом прямо из-под потолка на край татами приземлилась девчонка. Распласталась по резиновому покрытию – роскошная копна рыжих волос рассыпалась по плечам. Под множеством устремленных на нее взглядов девчонка слегка пошевелилась и, тихо постанывая, поднялась на четвереньки. Медленно выпрямилась.
– Боец синего угла на татами, – хрипло сказала она. Круто повернувшись, вызверилась на тренера: – Где мои перчатки?
Глядя на нее безумными глазами, тренер молча нахлобучил ей на голову шлем и принялся натягивать перчатки.
– Ты где была? – заталкивая сестре в рот капу, нервно спросила Кисонька.
Мурка не отвечала, сузившимися глазами глядя через татами на переминавшуюся в противоположном углу немецкую чемпионку Зульфию. Допустим, она совершенно не имеет отношения к сегодняшним неприятностям. Но кто-то же должен ей ответить – и за собственную дурость, и за ужас, пережитый на окне третьего этажа, и за боль во всем теле… и за прадедушку, погибшего при форсировании Днепра! К форсированию Днепра ни турчанка, ни даже ее предки не имели ни малейшего отношения, но Мурка просто чувствовала, что за прадедушку противнице придется ответить особо!
Глава XIX Не обижайте японских принцесс
Мрачный Карташов с совершенно бешеной физиономией ворвался в раздевалку… сгреб Кисоньку за волосы, рывком дернул к себе. В его ручище что-то сверкнуло… Сева вскочил, уже понимая, что не успевает спасти подругу от неожиданно обезумевшего тренера. Блеснув, оружие опустилось Кисоньке на голову… и тренер принялся раздирать гребнем ее огненно-рыжие волосы. Кисонька морщилась, но стоически терпела.
– Следующая – ты, – пробубнил Карташов, как опытная камеристка, зажимая во рту длиннющие шпильки с изукрашенными разноцветными стразами головками.
Его могучие ручищи аккуратно собрали Кисонькины волосы в пучок и одним движением, показывающим большой опыт, увязали их в фантазийный узел, любовно выпустив из него несколько закрученных локонов.
– Вот так! – бережно втыкая в узел шпильки, удовлетворенно сказал тренер.
В раздевалку ворвалась Мурка. Ее шлем и перчатки полетели Вадьке в лицо – подхватить их он не успел.
– Два-один в мою пользу, – как о чем-то совсем незначительном, сообщила она тренеру о своей очередной победе и, выхватив из рюкзака набор для макияжа, кинулась к сестре.
В раздевалку заглянул знакомый белорус Николай и, недовольно глядя на ребят, пробубнил:
– Там, говорят, вашей музыки нет. Давайте, я отнесу. – И протянул руку.
– Ты музыку не отдала? – вызверился на Мурку тренер и, запустив руку в карман рюкзака, выволок оттуда диск. – На, парень, спасибо, что…
Отшвырнув тоненькую кисточку, только что порхавшую над лицом сестры, Мурка грубо выдрала диск из пальцев тренера.
– Передал – и спасибо, свободен, я сама все отнесу! – рявкнула она на Николая.
– Та мне не сложно… – Словно не слыша грубости, пацан снова потянулся за диском.
– А ну вали отсюда! – гаркнула Мурка, отдергивая диск от его протянутой руки. – Без тебя разберемся!
– Совсем дикие! – Белорус отступил. – То они бойцов подменяют, то с потолка прыгают… Придурки!
– Сам придурок! – крикнула ему вслед Мурка, зажимая диск под мышкой. – А музыку никому не отдам! Сама отнесу, сама поставлю, не хватало, чтобы и тебе тоже подгадили! – Она снова взялась за макияж.
Во все глаза Вадька и Сева следили, как брови Кисоньки изгибаются ровными, как у куклы, черными дугами, вокруг глаз разлетаются похожие на голубиные крылья синие тени, а на лицо ложится слой белой пудры, делая его похожим на маску. Из рюкзака вылетело легчайшее одеяние… Поверх зеленой кофточки и штанишек Кисонька оказалась укутана от шеи до пят в пестрые шелка. Бегая вокруг нее, как на карусели, тренер и Мурка накрутили на ее талию широкий пояс, вывязав его над попой роскошным бантом. Мальчишки обалдело уставились на «ояпонившуюся» Кисоньку. Прихватив CD, Мурка рванула в зал, остальные поспешили за ней.
Магнитофон гремел ритмичным роком, и каждым движением попадая в такт ударов музыки, на татами скакала та самая, слегка похожая на Катьку девчонка из «интернатских», облаченная в широкие черные штаны и свободную рубаху без рукавов. Прыжок переходил в подсечку, та – в кувырок, уширо-маваши сменялось маваши-гири, девчонка картинно застывала в стойке, удар, блок, удар, сложнейший поворот на одной ноге с сохранением безупречного равновесия. Эта грозная пляска была фантастически красива. Публика вокруг татами разразилась аплодисментами, послышались одобрительные выкрики. Жюри подняло таблички с баллами – выходило много. Раскрасневшаяся, тяжело дышавшая девчонка поклонилась – щеки ее пылали жарким восторженным румянцем – и лихим кувырком выкатилась прочь с татами.
– Обалдеть, как двигается, – глядя ей вслед, пробормотал Сева. – А Кисонька в этих своих тряпках и повернуться не сможет. Только и радости, что на японку похожа.
– Косинская Элла, ката без оружия! – объявил секретарь.
Они увидели Мурку, колдовавшую над магнитофоном у судейского стола. Девчонка нажала на кнопку… легкая, как звуки дождя, хрустальная музыка перезвоном пронеслась над залом. Мелко перебирая ножками, спрятав руки в ниспадавшие до пола рукава одеяния и скромнейшим образом опустив глаза, на середину татами просеменила классическая японская юная дама – разве что непривычно рыжая. Застыла на мгновение – маленькая, беззащитная, похожая на хрупкую фарфоровую куклу. Переливы музыки ткали вокруг нее неброский пейзаж, словно нарисованный тонкой кисточкой на рисовой бумаге. Крохотная японская принцесса, оставшаяся без мамок-нянек, без покровительства отца-императора, без верных самураев, одна-одинешенька перед безжалостным и жестоким миром. Ритм музыки нарастал, наполнился угрожающими нотами. Принцесса испуганно присела, всплеснув широченными рукавами… и звякнул сбитый со своей смертоносной траектории нож.
