Иван Моисеич с нескрываемым интересом ожидал дальнейших пояснений, но приземленный Федор махнул рукой и заключил:
– Брехня все.
На что Афоня пожал плечами, скривил ухмылку и сказал:
– Я знал, что мне никто не поверит.
И все на этом бы и закончилось, если бы Иван Моисеич вовремя не проявил инициативу.
– Чрезвычайно интересно, – воскликнул он, – В наше время встретить настоящую ведьму, это огромная удача.
– Тебе такую удачу на твою задницу, – тут же отреагировал Афоня, – Если бы не эта сука, я бы сейчас… здесь не валялся бы. Что б ей сдохнуть.
– Неужели это она вас повредила? – удивилась Соня.
– А кто же еще? Она, конечно, – подтвердил наглый травматик, – Скажи кому, не поверит.
– Чрезвычайно интересно, – повторил Иван Моисеич и добавил, – А как не поверить, если такие вещи происходят, что по-другому их и объяснить невозможно. И главное в одном месте, – и тут же поправился, – Эти иностранцы на карнизе, дядя Яков. И вот с Афоней не понятно что…
– Да, – поддержала Соня, – Вы бы нам рассказали. Что с вами случилось?
– Ладно, – смягчился тот, – Только, чур, не смеяться. Я этого не люблю.
Он уселся поудобнее и начал:
– Сам я живу по соседству с домом, что стоит напротив гостиницы. Гостиница эта стоит на другой стороне канавы.
– Простите, какой канавы? – перебил его Иван Моисеич.
– Ну, этой, Фонтанки, какой же еще? Как из двора выходишь, ее сразу видно. Справа за углом, наша котельная, во дворе. Недавно, дня два до этого, я устроился истопником. К зиме её, стало быть, готовить. Чистить, чинить и все такое. К вечеру, после работы, как положено, купил с аванса беленькой и решил к другу зайти, к Кирилычу, в шестую квартиру, чтобы это дело, как следует, и, как у нас принято, по-людски, так сказать, отметить. Захожу в подъезд, чинно, спокойно. Мог бы и со двора зайти, со стороны кухни. У них вход есть отдельный, вроде как черный, для своих. С него заходить сподручнее. Не надо дерьмофоном звенеть. Но я парадного пошел. Как люди. Праздник все же. Чем мы хуже? При бутыле, все как положено. Дерьмофон этот ихней я давно освоил. У меня на него свой метод имеется. Вхожу, стало быть, в подъезд, уже, можно сказать, к самой квартире подошел. Он на первом этаже живет, как, вдруг, дверь распахивается и из нее выскакивает она, ведьма, а вслед за ней вылетают три черта. Здоровенные такие, с собаку ростом.
– Так уж и черта? – засмеялся Федор, – Телегу гонишь.
– Я же сказал, будете смеяться, рассказывать не буду, – надул губы рассказчик.
– Он больше не будет. Он не нарочно. Правда, Федор? Скажите, что больше не будете смеяться, – вступилась Соня.
– Да, я что? Я ничего. Байка, как байка. Текстуй дальше, – отмахнулся молодой рабочий, показывая свои ровные крепкие зубы.
– И что было дальше? – поддержал Иван Моисеич. – Вы сказали, выскочили три черта.
– Именно, три черта, – утвердительно подчеркнул Афоня, – Не свиньи, ни кролика, а именно в натуральную величину три черта. В полном своем обличии, как есть – с хвостами, рылами, копытами и шерстью. Один за другим с визгом и жутким грохотом. Меня чуть Кондрат не схватил за самые яйца. Ой, простите, сгрубил, – галантно извинился перед присутствующей дамой.
– Здоров баки втирать, – снова усмехнулся Федор.
– Я втираю? – встрепенулся Афоня, словно его задели за больное место – Да что б мне сдохнуть, если я вру!
– А кто не хочет слушать может телевизор смотреть, – строго выговорила Соня, – Продолжайте, Афанасий, не обращайте внимания на невоспитанных людей.
Рассказчик облегченно вздохнул и продолжил:
– Вот, как вас сейчас вижу, так и их видел. Как выскочат, как на меня ринуться. Один мне сразу на голову прыгнул. А ведьма кричит: «Хватай его! Держи, крепче! Сейчас я его ковшом шваркну!» Ну, тут признаюсь, я, мужики, струхнул. Как стоял, так вместе с чертом на голове обратно через железную дверь на улицу и вылетел. А там, через дорогу, хорошо, не сшиб никто, прямо в канаву. Хорошо мелко там, а то бы утоп. Вот, бока отбил, штаны порвал, три зуба выбил. Вот так, – показал всем свою щербатую челюсть, – Да, что б я сдох, если вру.
– Откуда они взялись, черти? – удивилась Соня.
– От нее, от ведьмы, – пояснил пострадавший и добавил, – Из шестой квартиры.
– Они там кантуются, что ли? – еле сдерживая себя от смеха поинтересовался Федор, бросая косые взгляды в сторону Сони.
– Дурак, – парировал Афоня, – Их ведьма на меня наслала. Каждый раз как не приду к нему, к Кирилычу, все талдычит в коридоре и талдычит. Талдычит и талдычит. Вот и доталдычилась.
– Что значит талдычит? – поинтересовался Иван Моисеич.
– А черт ее знает, – пожал плечами рассказчик, – Бубнит что-то такое «бу-бу-бу», да «дым-дым-дым». Ее не разберешь, ведьму. Талдычит, да ругается. Не нравится ей, что я к нему, к Кирилычу, в гости захожу часто.
– Это что, телка корефана твоего, что ли? – уточнил Федор.
– Не дай бог с такой телкой знаться, – срезал Афоня, – Тебе ее в постель, что б всю жизнь с ней барахтался. Ясное дело соседка его, подлая ведьма. Кондрат ее забери. Жена то у него, баба нормальная, с пониманием. Хотя, она ему не жена, а сожительница. Но считай, что жена. Иной раз и сама предложит. Особенно если по празднику. А эта, тварь, все талдычит да талдычит. Что б ей сдохнуть. Вот выйду, башку ей паршивую обязательно оторву, суке.
– Откуда известно, что она ведьма? – спросил Иван Моисеич.
– А кто же она еще? Кто чертей на меня натравил. Кто кричал «Держи его!» На кого, спрашивается, они выскочили? На меня. От кого, спрашивается? Ясно дело – от нее. Не от другана же моего, Кирилыча. И не от Верки, жены его. И не от соседей этажом выше. Кроме нее, больше не от кого. К тому же она давно грозилась меня, Кирилыча и Верку из квартиры выкинуть. Вот и напустила чертей. Ясно, как божий день.
– И куда они потом делись? – осведомился Иван Моисеич.
– А черт их знает куда. К себе, наверное, убежали, в Преисподнюю. Откуда выскочили, туда и убежали. Сделали свое черное дело и смылись. Головой я об камень стукнулся сильно. Помню, когда меня их канавы вытащили, все кругом бегали и кричали. Громко так, кричали: «Откуда черти взялись? Откуда черти взялись?». Не один я этих чертей видел. Вот что я вам скажу. Многие их видели. Все, кто в это самое время был – все видели. Потом, когда меня уже на носилках несли, про нее говорить стали. Что, мол, это ее черти и, спрашивали ее, зачем, мол, она их по всему дому распустила? «Распустила чертей по всему дому!» – кричал кто-то. И она, ведьма, все извинялась. «Простите, – кричала, – Больше не буду!». Вот так. – рассказчик удовлетворенно кашлянул и вдогонку своему несомненному успеху добавил, – Кирилыч с женой своей Веркой часто мне говорили, что она не нормальная. Живет одна, мужики к ней не ходят, водку не пьет, чем занимается не понятно. И все время талдычит. Кто, спрашивается, она после этого? Ясное дело – ведьма. Раньше мы думали, что она просто баба с приветом. А теперь, все встало на свои места. А тут еще ваш дядя в гостинице… Кто, спрашивается, это с ним сделал?.. Выйду отсюда, обязательно башку ей снесу.
– Значит, она живет в шестой квартире на первом этаже дома по набережной Фонтанки? – уточнил Иван Моисеич.
– Только числится он не по канаве, а по Комову переулку. Угловой дом, стало быть, – ответил Афоня.
– А как зовут эту соседку? – поинтересовался Иван Моисеич, – Не Аня?
– Почему именно Аня? – насторожилась Соня.
– В газете писали, целительница такая есть, экстрасенс, – соврал с ходу супруг.
– Нет, не Аня. Клавка ее зовут. Кирилыч ее так и кличет – Клавка-Маклавка. А что? Познакомиться хочешь? – усмехнулся рассказчик, – Так это ты не успеешь. Я как выйду отсюда первым делом ей башку отчикрыжу.
– Вот глупости, – возмутился Иван Моисеич.
– Почему Маклавка? – удивилась Соня.
– А черт его знает… Кличет и все. Дразнит так. Сосед все-таки, ему виднее, – пояснил Афоня, – А ведьму как не клич, она все одно ведьмой и останется.
– А вы можете нам описать, как она выглядит? – попросил Иван Моисеич.
– Как выглядит? Обыкновенно себе выглядит. Как все бабы, – ответил Афоня.
– И все же. Есть у нее какие-нибудь особенные черты лица? Что-нибудь запоминающиеся во внешности? Чтобы, в случае чего, ее нельзя было спутать с другой женщиной, – настаивал Иван Моисеич, – Ну, к примеру, какой у нее рост, объем груди, цвет волос, разрез глаз и так далее.
– Прямо кино. Словесный портрет, что ли? – переспросил рассказчик.
– Вот именно, – подтвердил Иван Моисеич.
– Портрет дать можно, чего не дать? Я ее, суку, хорошо запомнил. Я ее узнаю, хоть она маску Чебурашки надень. Значится так, роста она вот такого, как твоя супружница, примерно, будет. Груди у нее поболе, в жо… то есть вот тут будет пошире, возраста постарше, так, примерно, годов на двадцать, волосы посветлее и покороче, морда пошире и пощекастее. На морде усики под носом, такие торчат черненькие тоненькие, как у старух бывает. Глаза злющие, круглые, темные, нос обыкновенный такой, не картошкой с бородавкой такой большой коричневой вот здесь, сбоку, на носу. Вот, все готово, – довольный представленным портретом, он откинулся на подушку, предоставляя благодарным слушателям изливаться в аплодисментах.
