Она хотела создать пространство, в котором смогла бы осуществить это желание. И некоторым образом достигла этого. Но то, что она представляла как чистый лист, теперь напоминало пустоту.
Даже несколько минут в обществе надменного Ксавьера казались предпочтительнее одиночества.
И, словно угадав ее желание, Ксавьер, вместо того чтобы направиться к двери, подошел к пианино и провел пальцами по клавишам.
– Как мама?
– Удивительно хорошо, – сказала Тара. В ее голосе звучали нервные нотки.
– А доктор-вдовец?
– Тоже.
– А-а. А как твой юный друг Бруно?
Тэра на секунду замешкалась. Она хотела ответить уклончиво, но передумала. Какой смысл скрывать то, что произошло!
– Я не знаю. Мы сейчас не встречаемся.
Ксавьер повернулся и внимательно посмотрел на Тару. Она ответила твердым взглядом.
– А-а, – протянул он, снова поворачиваясь к фортепьяно.
На пюпитре перед ним стояли ноты скрипичной сонаты ля минор Сезара Франка. Текст был испещрен многочисленными карандашными пометками и указаниями. Ксавьер перелистал страницы.
– Эту вещь можно играть столькими различными способами, – проговорил он. – Поистине удивительное произведение.
– Я играла ее вместе с отцом, – сказала Тэра. – Он исполнял партию фортепьяно, а я боролась со всем остальным.
– Первая часть требует гигантских рук, – заметил Ксавьер. – Посмотри! – Он взял аккорд, и его длинные пальцы едва дотянулись до клавишей.
– Да, Франк, наверное, был мощным парнем, – хмыкнула Тэра.
Ксавьер сел за фортепьяно и начал играть вступление.
Тэра почувствовала, как ее охватывает дрожь восторга. Не отдавая себе отчета, она взяла в руки скрипку. Глядя через плечо Ксавьера, она следила глазами за нотами, ожидая вступления скрипки.
– Сейчас! – тихо скомандовал он, кратким кивком головы подавая сигнал к началу грустной, задумчивой мелодии скрипки.
Тэра вела смычком по струнам. Теперь тема перешла в ее руки, мелодия набирала скорость и уверенность. Вскоре вновь вступило фортепьяно. Ксавьер вел основную мелодию в сопровождении легких аккордов. Тэра во время своих пауз напевала про себя, выдерживая ритм, а ее глаза зачарованно и восхищенно следили за руками Ксавьера.
– Хочешь, чтобы я продолжил? – спросил Ксавьер, сделав паузу.
– Да. Но не прислушивайтесь к моим жалким попыткам!
Когда они преодолели кульминацию первой части, Ксавьер сказал ровным тоном:
– Мне понравилось, как ты сыграла это. Чуть-чуть сдвинув акценты. Не слишком благоговейно. Это неплохо. Продолжим?
Не дожидаясь ответа, он перешел к следующей части.
– Здесь надо играть очень быстро, – произнес он. – Тяжелая задача для пианиста. Не знаю, как я буду успевать переворачивать страницы. Тебе придется набраться терпения.
Тэра вступила с партией скрипки.
– Больше взволнованности и страсти, – указал ей Ксавьер, с силой ударяя по клавишам фортепьяно.
– Не знаю, хватит ли у меня духу на этот кусок, – выдохнула Тэра.
– Хватит!
Через несколько тактов она сбилась. Ксавьер остановился.
– Может, мне сбавить скорость в этом месте? Я не слишком бегу? – Он перевернул страницу назад.
– Нет, я просто сбилась, – с виноватой улыбкой призналась Тэра.
Они начали снова. Вместе прошли трудный участок. Тэра полностью сосредоточилась на игре. Она чувствовала, как в ней нарастает ощущение чистого счастья от того, что она играет такую великую музыку с великим и понимающим ее музыкантом.
Играя сейчас вместе с ним, она не чувствовала разницы в возрасте или опыте. Они были настроены на одну волну. Музыка, которую они играли, рождала какую-то особую энергию, которая как золотая нить связывала их вместе.
Последняя часть этой сонаты всегда захватывала Тэру, и, играя сейчас, она вкладывала в музыку всю душу. Все опасения, ощущения, что ее подвергают испытанию, ушли. Играя с Солом Ксавьером, она не волновалась, ничего не стремилась доказать, она играла без всякого напряжения, свободно, отдаваясь музыке всем существом. Играть так – это самая восхитительная вещь на свете, подумала она, когда затих последний аккорд фортепьяно, и соната закончилась на заключительной долгой ноте ее скрипки.
Тэра глубоко вздохнула. Пот струился с нее ручьем. Игра потребовала огромных физических усилий.
– Вы не только маэстро, вы еще и виртуоз, – сказала она Ксавьеру. – Вы были великолепны!
– А ты здорово играла, – заметил он, поворачиваясь на вращающемся стуле. Его глаза сверкнули, вызвав у Тэры ощущение электрического разряда, пронзившего ее тело.
– Музыка, – сказала она, закрыв глаза. – Вот то, чем я хочу заниматься. Только играть.
– Это серьезно? – спросил он, внимательно глядя на нее.
– Я сама все погубила, – помрачнела Тэра.
– Может быть, и нет, – мягко сказал он.
– Да, да. Моника была права. Она была жестока, но абсолютно справедлива.
Ксавьер улыбнулся.
– Моника была совершенно без ума от этого японского мальчика, который, может быть, выдержит испытание временем, а может быть, и нет. Я видел немало вундеркиндов, которые полностью сгорали к двадцати пяти годам.
– Вряд ли я смогу хотя бы воспламениться к этому возрасту!
Ей хотелось получить еще несколько крупиц похвалы, но Ксавьер, как и следовало ожидать, промолчал. Казалось, он обдумывает какую-то проблему. Он сидел вполоборота к ней, как будто забыв о ее присутствии.
Тэра рассматривала его четкий профиль. Она чувствовала, что могла бы смотреть на него бесконечно долго. Его классические черты вызывали ассоциации со статуями Микеланджело и портретами Гольбейна.
– У вас красивые волосы, – тихо проговорила она, остановившись взглядом на густых темных прядях, чуть посеребренных на висках.
Ксавьер посмотрел на нее пристальным серьезным взглядом, в глубине его холодных серых глаз блеснули сапфировые прожилки.
– Эти серебристые нити здесь и здесь, – сказала Тэра, глядя на его виски, – природа не могла бы расположить их лучше!
Ее глаза встретили взгляд Ксавьера – неотрывный, бездонный, интимный взгляд. Внезапно ее бросило в жар.
– Тэра, – сказал он негромким ровным голосом, – кроме музыки есть другие вещи.
Тэра замерла, пытаясь постичь глубинный смысл его слов. Она облизнула губы, ошеломленная тем, что вместо гнева чувствует облегчение, как будто с ее плеч свалилась тяжесть, как будто она получила право на непредусмотренную радость.
Все проблемы, путаница и неразбериха прошедших лет, месяцев и недель вдруг ушли прочь. Она не чувствовала ни страха, ни удивления. Казалось, этот момент пришел тем же самым неумолимым образом, каким сменяют друг друга времена года, – спокойно, неизбежно и естественно.
