Разом уставились все на ребенка, дивясь и изумляясь. Ах так, – вскричал Фолломайн, сын Конхобара, – бросайтесь на него, ребята, и да настигнет его смерть от моей руки, ибо запрещает нам гейс принимать в игру юношу, пока не заручился он нашим заступничеством. Известно мне, что он сын знатного улада и пришла пора отучить их вступать в игру, не испросив вашей защиты и заступничества. Бросайтесь же все на него!
Разом накинулись все на мальчика и пустили ему в макушку головы трижды пятьдесят палиц, но тот поднял свою игрушечную палицу и отразил все до единой. Бросили в него трижды пятьдесят шаров, но заслонился мальчик поднятыми руками. Трижды пятьдесят отточенных копий полетели в него, но и тут защитился мальчик своим деревянным щитом. Потом ринулся он на юношей и поверг наземь пятьдесят королевских сыновей. Пятеро из них, – молвил Фергус, – рухнули между мной и Конхобаром, когда у доски Кендхаем играли мы в фидхелл на холме Эмайн. Устремился тут к юношам мальчик, чтобы прикончить их, но сам Конхобар схватил его за руки.
– Вижу, – сказал Конхобар, – что не очень-то учтиво обошелся ты с юношами!
– И поделом им, – отвечал мальчик, – ибо не так встречают гостей, пришедших из дальних краев.
– Кто же ты? – спросил Конхобар.
– Сын твоей сестры Дейхтре, Сетанта, сын Суалтайма, – молвил мальчик, – не ожидал я у тебя такого бесчестья.
– Что же, не знал ты, что не дозволяет гейс принимать в игру любого, кто прежде не испросил защиты и покровительства юношей? – спросил Конхобар.
– Нет, – ответил мальчик, – а коли бы знал, то поостерегся.
И повелел тогда Конхобар юношам принять мальчика под свою защиту, а те воскликнули: Воистину, да будет так!
Заручился мальчик защитой юношей, но лишь только отпустили его, как снова бросился на них Сетанта. Пятьдесят королевских сыновей бросил он к своим ногам, и уж не думали их отцы увидеть юношей живыми. Но не смерть была это, а лишь ужас от града жестоких ударов.
– Эй, – отчего же ты вновь нападаешь на них? – спросил Конхобар.
– Клянусь моими богами, – отвечал мальчик, – коли в свой черед не испросят они моего покровительства, не успокоюсь я, пока не сокрушу всех до единого!
– Будь по-твоему, мальчик, – сказал Конхобар, – прими их всех под свою защиту!
– Воистину, да будет так, – молвил мальчик, и заручились юноши его защитой и покровительством.
И совершил он этот подвиг, – говорил Фергус, – победив сыновей героев и воинов перед их же крепостью, на исходе пятого года жизни. Что ж удивляться, что мог он прийти к броду, воткнуть этот шест и убить одного, двух, трех или четырех мужей ныне, когда к Похищению минуло ему семнадцать.
Молвил тут Кормак Конд Лонгас, сын Конхобара: Спустя год вновь отличился тот мальчик!
– Чем же? – спросил Айлиль.
– Жил в ту пору в краю уладов кузнец по имени Кулан, – начал рассказывать Кормак, – задумал он как-то дать пир Конхобару и отправился в Эмайн пригласить его. Ни земли, ни владений не было у того кузнеца, а всего-то богатства, что молоты, наковальни да щипцы. А потому и просил он Конхобара не приводить с собой много гостей. Пообещал король исполнить его желание. Тогда пустился Кулан в обратный путь к дому готовить напитки и кушанья, а Конхобар остался в Эмайн до исхода дня, пока не пришло время всем расходиться. Затем облачился он в походное легкое платье и отправился проститься с юношами. Подошел он к площадке для игр и не мог надивиться на то, что увидел: трижды пятьдесят юношей было у одного ее края и лишь один у другого, но всех превосходил он в бросках и метании в цель. А когда принялись они метать шары в цель – как издавна играли на поле в Эмайн – и наступал их черед бросать мячи, а его защищаться, все сто пятьдесят мячей ловил он, ни одного не пропуская к цели; если же сам он бросал, а они защищались, не зная промаха попадал он. Потом состязались они, срывая друг с друга одежду, и со всех ста пятидесяти сдергивал мальчик их платье, а то не могли ухватить и заколки из его плаща. Трижды пятьдесят юношей побеждал он в борьбе, повергая их наземь, а они всею силой не могли одолеть его.
Посмотрел Конхобар на мальчика и молвил: О, мои воины, счастливы родные края этого мальчика, коли сумеет он в зрелости прославиться так же, как в детстве!
– Не годится говорить так, – воскликнул Фергус, – ибо с годами умножатся и его деяния.
– Подведите ко мне этого мальчика, – сказал Конхобар, – пусть пойдет он с нами разделить пиршество. Обратился к нему Конхобар, когда приблизился мальчик: Отправляйся со мною и насладись пиром, на который мы приглашены!
– Не могу я пойти, – отвечал ему мальчик.
– Отчего же? – спросил король.
– Оттого что не насытились еще юноши играми и схватками, а до той поры не оставлю я их, – ответил мальчик.
– Не будем мы медлить, о мальчик, – сказал Конхобар, – ибо воистину долгим было бы ожидание.
– Пускайтесь в дорогу, – отвечал ему тот, – я поспею за вами.
И сказал тогда Конхобар, что не догнать ему их, не зная пути.
– По следам воинов, лошадей и колесниц отправлюсь я, – молвил мальчик.
Недолго спустя пожаловал Конхобар в дом кузнеца Кулана. Принял Кулан короля, и никто не был обойден почестями согласно его рангу, занятию, праву, деяниям и благородству, свежие циновки из тростинка постелили гостям, и принялись они пить да веселиться.
– О, король, – спросил тут Кулан Конхобара, – не назначал ли ты кому приехать вслед тобой этой ночью?
– Воистину нет, – отвечал Конхобар, ибо уже помнил о мальчике, что отправился следом, – что же заботит тебя?
И поведал тогда Кулан о псе, что сторожил его дом, да таком огромном, что ни путник, ни случайный прохожий не решался появляться поблизости, если снимали собаку с цепи. Силой стократ превзошел он любую собаку и признавал одного кузнеца.
– Отпустите же пса, пусть стережет он округу, – сказал Конхобар.
Спустили пса с цепи и, быстро обежав окрестности, направился он к холму, где обычно лежал, сторожа дом, и улегся, положив морду на лапы. Воистину грубым, угрюмым, воинственным, диким, жестоким и бешеным был его облик!
Между тем юноши оставались в Эмайн, пока не пришло всем время расходиться. И отправился каждый из них к отчему дому, а кто и к приемным родителям. Мальчик же пустился по следам воинов и вскоре завидел жилище кузнеца Кулана. Коротая время в дороге, развлекался он играми. На зеленом лугу, близ самого дома далеко вперед забросил мальчик свои игрушки, оставив лишь шар, и в тот самый миг учуял его пес и всю округу огласил своим лаем. Не на пир зазывал пес ребенка, а жаждал его проглотить целиком, сквозь огромное горло, широкую грудь до желудка. Нечем было мальчику защищаться, и тогда с такой силой метнул он свой шар прямо в открытую пасть собаки, что прошиб ее насквозь, выворотив кишки. Потом ухватил он ее за лапы и ударом о камень разорвал в клочья, устлавшие землю.
Меж тем услыхал Конхобар лай собаки и молвил:
– О, воины, лучше б и вовсе не быть нам на этом пиру!
– Отчего же? – воскликнули разом улады.
– Да ведь сгубил сейчас пес того мальчика, что решил идти следом за нами, сына моей сестры, Сетанта, сына Суалтайма.
Немедля вскочили улады и, хотя двери дома были отворены, все устремились в поле за ограду. Прежде других подбежал Фергус к мальчику, поднял его на плечо и поднес к Конхобару. Кулан же, пойдя за другими, увидел останки собаки. Дрогнуло сердце в груди его, и, воротившись обратно, промолвил кузнец:
– Рад я приветствовать сына твоих отца и матери, хоть и не добрый случай привел тебя самого, о, мальчик.
И спросил тогда Конхобар, что прогневало Кулана.
– Лучше бы вовсе не звать мне вас в дом да не потчевать питьем и кушаньями, ибо отныне добро мое ровно что пустошь, а припасы уж не пополнятся. Верного слуги лишили вы меня, что стерег стада и отары моего скота, – отвечал Кулан.
– Не печалься, о Кулан, – сказал тогда мальчик, – рассужу я это дело по справедливости.
– Что же решил ты, о, мальчик? – спросил Конхобар.
– Коли отыщется в Ирландии щенок того же семени, что эта собака, – ответил тот, – обещаю растить его, покуда не станет служить он, как было и прежде. А до этой поры сам я, как пес, буду беречь его, землю и скот.
– Лучше и не придумаешь, мальчик, – сказал на это Конхобар.
– Да и мне самому не решить бы вернее, – промолвил Катбад, – отчего бы теперь не носить тебе имя Кухулин?
– Нет, – ответил мальчик, – больше мне по душе мое старое имя, Сетанта, сын Суалтайма.
– Не говори так, о мальчик, – сказал Катбад, – ибо всякий в Ирландии и Шотландии прослышит про это имя и не сойдет оно с уст людей.
Согласился мальчик взять это имя, да так с тех пор и пристало оно к нему после расправы с псом кузнеца Кулана.
– И совершил он этот подвиг, – молвил Кормак, – убив кровожадного пса, с которым войска и отряды боялись стоять по соседству, на исходе шестого года жизни. Что ж удивляться, что мог он прийти сюда к броду, срубить этот шест и убить одного, двух, трех или четырех мужей ныне, когда к Похищению минуло ему семнадцать.
