Исаак обещал заказать кузнецу в селе выковать замечательный утюг. О, Исаак готов был сделать все, готов был исполнить все требования Ингер, потому что, это-то он понимал, она многому научилась и стала совсем особенная. И речь у нее стала другая, лучше, благороднее. Она уж никогда не кричала ему по старому: – Иди поешь! – теперь она говорила: – Пожалуйста, пойди покушай! Все стало по-другому. В старину он отвечал самое большое:
«ладно» и работал еще с добрый час прежде, чем пойти. Теперь он отвечал:
«Спасибо!» и шел сейчас же. От любви умный глупеет, иногда Исаак отвечал:
«Спасибо, спасибо!» Но, конечно, все стало по-другому, и не слишком ли уж по-благородному они начинали жить? Когда Исаак говорил «навоз» или выражался на обычном наречии землепашца, Ингер, «ради детей», поправляла «Удобрение».
Она заботилась о детях, учила их всему и двигала вперед; крошка Леопольдина преуспевала в вязании крючком, а мальчуганы в письме и школьных науках, таким образом, они не попадут в сельскую школу неподготовленными.
Особенно ученым стал Елисей, маленький же Сиверт был, по-просту сказать, недалек, лентяй, шалунишка, он даже осмелился развинтить что-то на маминой швейной машинке и настругал стружек со стульев и со стола, подаренным ему перочинным ножиком. Ему пригрозили, что отнимут перочинный ножик.
А кроме того, в распоряжении детей были все животные на хуторе, а у Елисея вдобавок еще и цветной карандаш. Он пользовался им очень осторожно и неохотно давал брату, но с течением времени все стены покрылись рисунками, и карандаш укорачивался с угрожающей быстротой. В конце концов, Елисей оказался вынужденным посадить Сиверта на паек и давать ему карандаш только на один рисунок по воскресеньям. Это не совпало с желаниями Сиверта, но Елисей был не такой человек, чтоб с ним можно было торговаться. Не то, чтобы Елисей был сильнее, но руки у него были длиннее, и в драке он был увертливее. А Сиверт-то! То он находил в лесу выводок куропаток, один раз рассказал про какой-то необыкновенный комок из живых мышей и страшно важничал, а в другой раз – про форель в реке ростом с человека, но это были чистые выдумки, он не прочь был выдать черное за белое, это – Сиверт-то. Но, впрочем, в остальном был славный малый. Когда у киски появились котятки, это он приносил ей молоко, потому что она уж очень фыркала на Елисея, и Сиверту не надоедало стоять и смотреть в ящик, в этот домик, кишивший крошечными лапками.
А куры, которых он наблюдал ежедневно, петух с конской гривой и ярким опереньем, курицы, которые разгуливали по двору, переговариваясь между собой и поклевывая песок, или вдруг принимались страшно оскорбленно кричать, когда снесут яйцо.
А потом старый баран. Маленький Сиверт стал очень образован по сравнению с тем, что было раньше, но он не мог сказать про барана: «Господи, у него совсем римский нос!» Этого он не мог сказать. Зато Сиверт знал больше: он знал барана еще с тех пор, как тот был ягненком, понимал его, составляя с ним одно, был его родня, равное ему существо. Однажды какое-то мистическое первобытное впечатление мелькнуло в его сознании, он никогда не забывал этой минуты: баран щипал траву, вдруг он поднял голову и перестал жевать, а только стоял смирно и смотрел. Сиверт невольно посмотрел в том же направлении – нет, ничего примечательного. Но тут Сиверт сам почувствовал в душе что-то необыкновенное, словно он смотрит в Эдемский сад!
Были коровы, которых на каждого из детей приходилось по две, большие, медлительные животные, такие добродушные и ласковые, что маленькие человечки в любую минуту могли их поймать и погладить. Была свинья, белая и очень представительная при хорошем уходе, прислушивающаяся ко всем звукам, чудачка, помешанная на еде, щекотливая и пугливая, как девчонка. И был козел – в Селланро всегда жил старый козел, когда один помирал, другой занимал его место. Поискать еще такого козлиного выражения, какое бывает у козла! Как раз нынче под его присмотром находилось очень много коз, но когда ему надоедала и прискучивала вся его компания, тогда он ложился, задумчивый и долгобородый. настоящий праотец Авраам. А потом вдруг вставал на колени и мекал на коз. За ним всегда тянулась струя острого запаха.
Повседневная жизнь на хуторе идет своим чередом. Когда редкий путник, пробирающийся через горы, проходит мимо и спрашивает:
– И хорошо вы тут поживаете? – Исаак отвечает и Ингер отвечает:
– Да, спасибо тебе на спросе!
Исаак все работает и работает, по всем своим делам он совещается с календарем, следит за фазами луны, сообразуется со сменами времен года и работает. Он проложил довольно порядочную дорогу через спуск к низине, так что может ездить в село на лошади и в телеге, но чаще ходит пешком, и тогда несет козий сыр или кожи, кору, бересту, масло, яйца, и продает все эти товары, а вместо них покупает другие. Летом он не часто ездит, между прочим и потому, что дорога от Брейдаблика и дальше необычайно плоха. Он просил Бреде Ольсена тоже подправить немножко дорогу, и Бреде обещал, но так и не сдержал слова. А больше просить Исаак не хочет. И предпочитает таскать тюки на собственной спине. Ингер тогда говорит:
– Я не понимаю, что ты за человек, как ты все это выносишь!
А он выносил все. Сапоги у него были такой феноменальной величины и тяжести, с подметками подбитыми железом, да еще ремни к ним он приколотил заклепками. Уже одно то, что человек мог ходить в таких сапогах, казалось чудом.
В один из своих походов в село он встречает несколько групп рабочих на болоте, они складывают кучки из камней и ставят телеграфные столбы. Частью – это жители здешнего села, Бреде Ольсен тоже с ними, хотя он выселился на хутор и должен бы заниматься землепашеством.
– И как это он успевает! – думает Исаак. Надсмотрщик спрашивает Исаака, не продаст ли он телеграфных столбов. Нет. Даже за хорошую цену? Нет. О, Исаак стал немножко сообразительнее, научился разговаривать. Если он продаст столбы, у него только прибавится немножко денег, несколько лишних далеров, а лесу-то у него не будет, так какая же ему от того выгода?
Подходит сам инженер и повторяет предложение, но Исаак отказывается.
– У нас и у самих есть столбы, – говорит инженер, – но удобнее взять из твоего леса, чтоб не возить издалека.
– Мне и для себя-то не хватает бревен, – говорит Исаак, – я собираюсь строить лесопилку, да нет амбара, нет служб.
Тут вмешивается Бреде Ольсен и говорит:
– Будь ты такой же, как я, Исаак, ты продал бы столбы.
Долготерпеливый Исаак посмотрел в упор на Бреде.
– Еще бы!
– Как так? – спросил Бреде.
– Но я не таков, как ты, – сказал Исаак. Кое-кто из рабочих фыркнули на этот ответ.
Ну да, у Исаака были особые причины немножко осадить соседа. Он как раз сегодня видел на Брейдабликском поле трех овец, и одну Исаак сейчас же признал, ту, лопоухую, что утащила Олина.
– Пусть себе Бреде пользуется овцой, – подумал он, идя своей дорогой, – пусть Бреде с женой разбогатеют на одну овцу!
А лесопилку он тоже все время держал в мыслях, это-то правда, и даже по последнему зимнему пути привез домой большую круглую пилу и необходимые принадлежности, которые торговец выписал для него из Тронгейма. Теперь эти машинные части лежали в сарае, смазанные льняным маслом для предохранения от ржавчины. Часть бревен для запруды он тоже свез, и мог начать строить здание в любое время, но все откладывал. Он сам не понимал, почему: стал он уставать, сдавать что ли? Для других в этом не было бы ничего удивительного, ему же самому казалось невероятным. Голова, что ли, у него ослабела?
Раньше он не пугался никакой работы, но должно быть он стал немножко другим с тех пор, как построил мельницу на таком же большом водопаде. Он мог бы взять помощника из села, но хотел опять попробовать сам, начать на днях, Ингер подсобит ему.
Он сказал об этом Ингер: – Гм. Не выберешь ли ты, как-нибудь часок подсобить мне на лесопилке?
Ингер подумала: – Хорошо, если мне будет время. Так ты хочешь строить лесопилку?
– Да, так я думаю и полагаю. В голове то я ее уж обдумал.
– Это труднее, чем мельница?
– Много труднее. В десять раз труднее, – похвастал он. – Господи помилуй, да тут все должно быть прилажено, до самого малюсенького кусочечка, а круглая пила – та должна пройти по самой середине.
– Как-то ты с этим справишься! – рассеянно сказала Ингер.
Исаак обиделся на эти слова и сказал:
– Надо попробовать.
– А нельзя найти какого-нибудь сведущего человека, который помог бы тебе? – спросила она.
– Нет.
– Ну, так значит, не справишься! – сказала она и повернулась.
Исаак тихонько поднял руку и провел по волосам, словно медведь поднял лапу.
– Вот этого-то я и боюсь, – сказал он, – боюсь, что не справлюсь, затем и просил тебя помочь, потому что ты-то понимаешь, – сказал он.
Тут медведь попал, правда, в точку, но только это ни к чему не привело.
