довольствуются пересказом, что папа деньги пропил, спите спокойно. Мало шоу готовили, могут быть накладки…
— Посмотреть, если можно, — сказал зять. Деревенские богатеи такие недоверчивые, за свои деньги все хотят получить.
Эльвира опять начала бормотать, махать руками, и снова ударилась лбом о стол.
— Ваш выход, Максик! — скомандовала “номер два”. Макс сделал шаг на сцену и осветитель поймал его своими тенями.
Дети увидели своего отца. Молодого и симпатичного. Точь-в-точь такого, как на свадебных фотографиях, в таком же костюме. Папа улыбался и протягивал руки. Эльвира ловко выставила старушку вперед, к стеклу. Та по прежнему непонимающе улыбалась, как дитя.
— Включаю фонограмму, — скомандовала “номер два”, - на счет три,
— Включаю свет на лицо, — объявил осветитель, — на счет три.
Макс пошевелил пальцем, это значило, что готов — на счет три.
— Раз, два, три…
— Где наши деньги, Алиса? — сказал молодой отец. Он не смеялся. Ему было так одиноко в его небесной тюрьме без своей Алисы, — Где мы запрятали их, что-то я забыл…
Ну, что еще можно было придумать! Привидения не могут помнить все. Нету клада, нету! … Одна надежда, что разум еще живой старушки, не умер окончательно и стресс может его пробудить на минуту, — Эльвира уже с таким сталкивалась…
— Серые тени сбоку! Свет с лица убрать!
— Окей, свет убираю.
От звука голоса давно умершего папы, от воспоминаний, напряжения чувств и эльвириных курительных палочек, дочка грохнулась на пол. Ее супруг даже не стал ее поднимать — его самого перекосило и он оцепенел. Практичный деревенский материалист, он никогда не верил ни в каких духов, пошел у жены на поводу, чтобы перестала землю рыть, как крот… А тут он лично видит своего умершего тестя, только молодого, и слышит его голос. Как тут самообладание не потерять и не оцепенеть… Черт, а ведь думал, что жульничество обычное, цыганщина…
— Еще раз! Фонограмма на счет три!
— На счет три готов! — подтвердил осветитель
Макс пошевелил пальцами.
— Раз, два, три..
— Где наши деньги, Алиса?
Приподнявшаяся, было, дочка, снова свалилась в обморок от папиного голоса. Но теперь супруг бросился ее поднимать — она ударилась головой о стул, потекла кровь… Эльвира отвлеклась на это, на минуту потеряла бдительность и случилась совершенно не предусмотренная накладка — старушка с альцгеймером, которую все воспринимали, как мебель, и толком никто за ней не следил, каким-то образом просочилась за стекло — там в углу была дверка. Как вообще она могла заметить этот ход?
Макс увидел, что на него идет улыбающаяся старушка и дернулся от неожиданности, хотел сбежать — такого не было в плане!
— Стоять! — орала “номер два”, - Стоять на месте! Не дергаться. Распахни руки!…Полутень на руки, только на руки! Света вообще нет. Не слепи ее, не пугай.
— Окей!
Старушка подошла к Максу вплотную. У него пот по спине тек, вся рубашка была мокрая — так боялся разоблачения.
— Приветствуй жену! Ты ее давно не видел. Работай сам, импровизируй, ты справишься, — приказала “номер два”
— Привет, тыковка, — ласково прошептал Макс старушке на ухо, шепот нельзя различить. Он слышал на семейном видео, что муж говорил молодой жене “тыковка”…
— Соскучилась за тобой, котик, — вполне осмысленно сказала старушка, обвила его шею руками, — Тяжело быть одной.
Макс обнял старушку. Она была худая и костлявая, как курица. Нет, как цыпленок. Цыпленок гладил его по спине. Выцветшие глаза смотрели с нежностью и любовью, видя того, пятидесятилетней давности возлюбленного.
— Дети беспокоятся, что деньги пропадут, — едва слышно сказал Макс, — где мы их спрятали?
— Как же ты забыл… Прямо в доме, под крыльцом. Ты сам заливал бетоном ступеньки. Такой был жаркий день, ты был без рубашки… Котик!
Старушка прижалась к нему, Макс больше ничего не говорил, гладил ее по цыплячьим плечам, смотрел за стекло. Там он видел выпученные глаза толстого зятя, совершенно ополоумевшую дочку, у которой слюни стекали изо рта. И Эльвиру. Эльвира стояла лицом к стеклу. Из глаз Эльвиры текли слезы. И она не останавливала слез, и не прятала. Если бы слезы оценивали, как редкость, то слезы Эльвиры стоили бы миллиард. Ее птенец вылетел из гнезда, как тут не плакать… И Макс навсегда запомнил лицо Эльвиры, которая смотрит на него сквозь стекло.
— Пора уходить, — командовала “номер два”, - Деликатно снять руки с плечей, мягко отодвинуть. Попрощаться… Свет убрать полностью, темнота.
— Окей, — наступила темнота.
— Пока, тыковка! — сказал Макс, — Скоро увидимся.
Сначала он испугался, что такое старушке ляпнул — он ведь привидение. А потом подумал, что старушке так одиноко в ее затуманенном разуме, без ее котика, что, может, лучше и помереть — к котику пойти, но все равно решил исправиться:
— Присматривай за детьми, тыковка.
Но, кажется, старушка уже не слышала его. Тот всплеск активности в мозгу, вызванный голосом любимого мужа, прошел, она снова превратилась в несмышленое дитя.
— Отходим по плану, три шага назад, не оборачиваясь. Без дерганья. Вспышка серого света на второй шаг.
— Все понял. Свет на счет два.
Макс пошевелил пальцами.
— Раз, два..
Вспышка серого света на миг озарила привидение.
— …Три! — Макс сделал шаг назад и провалился в специальный подпол — привидение эффектно исчезло.
Упал на маты и тяжело дышал. Совершенно мокрый и совершенно без сил. Он лежал в этой темной, затхлой норе, но чувствовал, что он кланяется на середине сцены, в него летят цветы и звучат аплодисменты…
— Браво! — с восторгом сказала “номер два” в наушнике, — Браво, Максик! Прима-балерина! Такую игру не в каждом театре увидишь…
Макс закрывал глаза, слышал воображаемые аплодисменты и видел глаза Эльвиры за стеклом. Это был лучший момент в его жизни!
4.2
…Вот его спрашивали, почему он не пошел в театр, раз это все ему так нравится, с его-то внешностью и артистизмом. Ходил, конечно. И в театр и на кастинги в кино тоже. Сразу после актерских
