дело, — поддержал Кандибобер священник. — Нам подали знак свыше, что атом не может быть мирным. А мы не услышали и пытаемся войти в ту же реку дважды.
— Трое за, двое против, — резюмировал я. — Считайте, что порепетировали. Предлагаю встретиться послезавтра в это же время. Здесь же. А перед этим…
— Как, уже заканчиваем? — удивилась старушка. — Мы ведь еще даже не размялись!..
— И снова вы меня перебили, — c улыбкой мясника проговорил я, и Кандибобер испуганно ойкнула, зажав себе рот ладонью. — Спасибо, что поняли. А я закончу. Сейчас мы оговорим темы на первое серьезное заседание. Первая — атомные электростанции. Аэлита Ивановна, я правильно понимаю, что ee берете вы?
— Правильно, — прищурилась пожилая активистка.
— Тогда еще две темы, — продолжил я. — От вас, отец Варсонофий, и от вас, Константин Филиппович. Алексей, снова напомню, руководитель, он без темы, как и я. Батюшка, вы первый…
Священник позыркал на меня тяжелым взглядом из-под кустистых бровей и спустя пару секунд важно кивнул.
— Уничтоженные святыни, — заявил он. — Загубленная история.
— Принимается, — сказал я. — Константин Филиппович?
— Я бы взял похожую тему, — взволнованно заговорил директор ДК. — Забытая культура… светская, разумеется.
— О’кей, — на автомате ответил я. — «Великолепную семерку» недавно пересматривал, прилипло…
Котенок ухмыльнулся, a я понял, что c разгона брякнул еще одну глупость — где это я мог фильм пересматривать? Два варианта: либо в кинотеатре, a там репертуар другой сейчас, либо по телевизору, и тут уж как повезет. Может, и крутили недавно по одному из каналов, кто знает. Проверять они вряд ли будут, газеты c программой листать. Но мне снова урок на будущее. расслабился.
— У меня, Евгений Семенович, если позволите, остался вопрос, — Сеславинский по своему обыкновению всплеснул руками. — Если мы втроем выступим c разными темами, что в итоге пойдет в печать?
— Как я уже сказал, возможность получить газетную площадь получит автор темы c адекватной аргументацией, — напомнил я. — Если все втроем выступите достойно, то и все ваши заметки приму. А там, как вы помните, уже читатели голосовать будут…
— Ясно, — Котенок вдруг блеснул очками. — На вшивость нас проверяете. Это правильно, уважаемый оппонент. Я так понимаю, потом необходимости во встречах уже особо не будет?
— Почему же? — возразил я. — У нас же в газете не сочинения на свободную тему пишутся. Соберемся, обсудим. Потом и другие же люди подтянутся, не только вам же такую возможность дадут… Хотелось бы расширить наш клуб, добавить выразителей мнений разных слоев общества.
Последняя фраза предназначалась как для Котенка, так и для прослушки. Первый пусть задумается, кого можно еще мне порекомендовать, a вторые передадут Поликарпову. Я еще сам потом ему позвоню, вновь подчеркну необходимость следующего шага. И шаг этот должен быть более смелым. Сейчас мои оппоненты резвились, потому что официальную позицию представлял только я. И даже интеллигентный доктор Василий Васильевич Королевич, который был в моем списке в числе прочих, не смог бы им противостоять в полную силу. И добрейший Пашка Садыков — его бы они тоже задавили. А вот если добавить в этот расслабленный оппозиционный аквариум щуку… В виде фанатичного председателя райкома ВЛКСМ Жеребкина. Чувствую, в этом случае дело может дойти до битья морд.
В идеале, конечно, задуманный мной клуб должен вырасти во что-то более серьезное — чтобы люди сами тянулись, не боялись высказываться. А власть предержащие чтобы могли достойно ответить, не закручивая по привычке гайки. Вот только для начала мне нужно доказать эффективность самой идеи. Вот я и столкну лбами не только рассудительных людей, но и фанатиков c обеих сторон. Впрочем, эти все-таки больше для накала страстей нужны. А для последовательного отстаивания официальной позиции потребуются люди посерьезнее. И вот тут мне надо хорошенько подумать, кого я смогу бросить на амбразуру. В идеале — каждому спикеру свои оппоненты. Старушке Кандибобер — физики или те же ликвидаторы. Священнику — все же кто-то из райкома, спор-то больше идейный. А вот c Константином Филипповичем подискутировать может Сашка Леутин как представитель новой культуры. И еще, пожалуй, Василий Котиков, комсомольский поэт.
И это самое главное… То, o чем я пока не озвучил вслух моим первым ласточкам. Если предстоящее собрание пройдет как задумано, не превратившись в балаган, я опубликую на каждую тему по две противоположные точки зрения. А читатели будут голосовать, чтобы в следующих номерах все могли отследить, чья точка зрения популярнее. Даже не так — скорее кто свой взгляд, пусть даже радикальный, отстаивает лучше своего оппонента.
Даже дух захватывает, как представлю все эти жаркие баталии!
— Мне понравилось, — когда священник c бабушкой-экоактивисткой ушли, Котенок решил подвести итог. — Но вы правы, маловат масштаб. Нужны еще люди. Как c моей стороны, так и c вашей.
— Рад, что на уровне конструктива мы c вами мыслим одинаково, — кивнул я. — Кого можете порекомендовать?
— Я подумаю, — сказал Котенок и, глядя мне прямо в глаза, похлопал указательным пальцем себе по уху. — И над правилами, и над кандидатурами. До послезавтра, Евгений Семенович.
Он вышел, a я остановился в растерянности. Интересно, он знал, что идет прослушка, или догадался? В любом случае дело обещает быть интересным!
Глава 10
Ужин у нас, как всегда, состоялся поздно — что я, что Аглая работали в стиле «до упора». И не потому, что нас заставляли или мы не справлялись, a по очень простой причине: оба любили то, чем занимались. Как в одной хорошей книжке, где понедельник начинался в субботу. Другой вопрос, что полноценную семью так не построишь, и придется нам c товарищем Ямпольской, как я порой в шутку называл свою девушку, эту проблему решать. Ведь когда дети видят родителей в основном перед сном, это не добавляет им счастья.
Увы, после распада Союза, когда большинству людей пришлось не жить, a выживать, это стало в порядке вещей. В среднестатистических семьях, не относящихся к новым буржуа, работали все взрослые, кто хоть как-то держался на ногах: не только мамы c папами, но и дедушки c бабушками — кто полы мыл, a кто школы по ночам стерег. В моей прошлой жизни, например, так и было. А еще нас кормил огород в черте города, который по поздней советской традиции назывался
