бы сделала тебе жаркую мазь, можно было просто сказать, — негромко произнесла Лейлис, снова устроившись в кресле у камина, исходящего приятным хвойно-пряным запахом. — Не покупай больше ничего у женщин. Иначе скажут, что я плохая жена.
— Никто такого не скажет, — заверил лорд, уходя.
Охотились лорды, если не облавой, обычно у маленького озерца, не имеющего названия, в полудне пути от замка на собаках или на лыжах. Там становились лагерем и охотились, пока не надоест.
— Три дня, три дня на охоту… Хорошая охота должна длиться неделю, — повторял старик Хэнред. — Прекрасная — две недели. Дольше уже не нужно. Как-то раз я охотился два месяца. Месяц охотился, месяц искал путь до дома.
А Эстергару было до того не по себе, что слов собеседника он будто не слышал. Он не настолько любил охоту, чтобы забывать ради нее обо всем на свете, как умел делать лорд Хэнред.
— Она все время чем-то недовольна. Не плачет, но злится. Ругает слуг, швыряет и рвет вещи…
— Олени, олени… Она просила оленя, твоя жена? Ее устроит косуля? Скажем, две молодые косули заменят одного оленя?
— Я боюсь, ее сейчас ничего не устроит… Она думает, я изменяю ей.
— Все женщины думают так, когда на сносях. Они думают, что мужчина не может обойтись пару сезонов без их тела. Как же тогда мы ходим в походы, интересно? Или они думают, мы тут же хватаем всех женщин, каких встречаем на пути? Да, именно таково их мнение. Моей жене было двенадцать, когда нас поженили. Я хотел подождать, но девчонку отдавали за бесценок, как на ярмарке, а моя сестра, Хельха — помнишь ее? — хотела сохранить деньги. Я уехал сразу после свадьбы — что мне было с ней делать? Но я не спал с другими женщинами, пока путешествовал. Хотя было из кого выбрать, — старик мечтательно присвистнул. — И женщины всегда меня любили…
Рейвину было скверно и хотелось поскорее вернуться. Они со спутниками сидели у костра, соорудив лежанки из лапника, косули подходили совсем близко, одна, давно прикормленная, клала голову на плечо Эстергару, пыталась лизнуть его ухо под меховым капюшоном. Возле озера животных не трогали, и потому они ничего не боялись. Рейвин глянул на своих приятелей-сопровождающих — те отдыхали, негромко переговариваясь и никуда не торопясь.
В замке тоскливо в зимнее время — в коридорах не теплее, чем снаружи, все окна закрыты и больше половины комнат необитаемы… Женщины шьют и рукодельничают в эти месяцы, а мужчинам остается только пить, играть в сейг и ждать, не заедет ли какой-нибудь гость или путешественник с новостями или не соблаговолит ли лорд отправиться на охоту.
Рейвин достал нож и коротко полоснул косулю по горлу. Кровь брызнула фонтаном, на утоптанный снег вокруг, на оторочку плаща Эстергара и на сапоги сира Тарека Горлстера.
— Что ты, что ты! — замахал руками Хэнред. — Девочка ведь!
— Еще одну, любую, и возвращаемся, — отрезал Эстергар.
— Вот и поохотились, — проворчал сир Тарек, розовеющим комком снега стирая кровь с сапога.
* * *
Лейлис никогда особо давалось хозяйничать в замке, хоть она и очень старалась. Особенно это было заметно в сравнении с тем, как все было устроено при жизни леди Бертрады. Приказы прежней хозяйки всегда исполнялись точно и незамедлительно, и Рейвин мог быть уверен, что мать справится с подготовкой и к празднику, и к зиме, и к длительной осаде, если потребуется, причем лучше его самого. В других обстоятельствах Рейвин бы не доверил Лейлис готовиться к празднику, во всяком случае, не оставил бы ее одну этим заниматься, но ведь она сама хотела, это была ее идея, так почему не дать ей возможность сделать так, как она хочет? В самом скверном случае, если что-то пойдет не так, с лордом Хэнредом гораздо легче будет загладить любое недоразумение, чем с любым другим лордом на Севере.
Однако вернувшись в замок, Рейвин обнаружил, что зря волновался. Все было подготовлено лучше, чем он мог надеяться, с большим почтением к его родным традициям. Стены и пол в великом чертоге были вычищены от пыли и копоти, длинные лавки застелены бархатом с бахромой, серебряная посуда блестела. Хоть Лейлис мало смыслила в готовке, она добросовестно провела на кухне несколько дней, следя за работой поваров и кухарок. И, следовало признать, результат ее трудов был весьма впечатляющим — помнится, прошлую годовщину их с Рейвином свадьбы праздновали скромнее, хотя знатных гостей тогда было больше.
— Начнем в полдень, закончим в полночь, как водится, — объявила леди Эстергар. — На завтрак не ешьте ничего, кроме бульона из одной луковицы, иначе в чем удовольствие от пира?
— Надеюсь, вы, миледи, не собираетесь задерживаться до полуночи за столом с мужчинами? — холодно напомнил Рейвин. — Сами знаете, после заката разговоры становятся вольными.
— Я хозяйка или нет? — насупилась Лейлис. — Когда у нас будут дочери, выгоняй их сколько хочешь! Но я останусь следить за всем, пока наш гость не отправится спать или не свалится под стол.
В другой раз Рейвин бы непременно напомнил ей о приличиях и о том, что ее положение хозяйки замка прямо следует из того обстоятельства, что хозяин — он, но теперь решил не начинать ссору. «Она все еще нездорова, — напомнил он себе. — Лишь бы не начала кричать при мужчинах». Это нужно было как-то прекращать, уже все обитатели замка, не только челядь, но и друзья лорда, сир Орсилл и его жена — все, кто часто видел леди Эстергар — замечали, что с ней произошли перемены.
Раньше, случалось, хозяйка привередничала, ей не нравились какие-то мелочи просто потому, что у нее дома, на Юге, было заведено по-другому, иногда она жаловалась, иногда просто отказывалась есть или носить то, что было ей не по нраву, но ее недовольство обыкновенно ни на что влияло. Теперь она злилась, когда что-то, как ей казалось, было сделано или устроено скверно — кубки с подкисшей дратхой летели в стену, а плохо вычищенные башмаки — в лицо первой подвернувшейся служанке. Хотя, стоило отдать должное, лорд начал реже слышать девичью болтовню, и чаще видеть слуг за работой.
Вечером накануне пира, когда Лейлис уже спала, лорд спустился в купальню, чтобы привести себя в порядок перед праздником. Последние месяцы он носил недлинную бороду, главным образом потому, что борода позволяла ему казаться старше, чем на самом деле, но теперь решил побриться, вспомнив, что жене нравится, когда у него гладкое лицо. На самом деле, он надеялся, что эта небольшая уступка будет приятна Лейлис и в конце
