его обратно на проходную улицу.
Продираясь меж узкими задворками каких-то грязных складов, где людей не было вообще, Короток перешел на бег, и не заметил, как задел плечом человека, справляющего в тупичке малую нужду. Он пробормотал скороговоркой извинение, не собираясь останавливаться, но человек схватил его за рукав. Пришлось оборачиваться.
Человек довольно молодой, ненамного старше Коротка, но вальяжный, взгляд нагловатый оценивающий, лицо лощеное, оплывшее, на шее сальные складочки. Одет по меркам Мышонка богато, за поясом меч, но точно – не боец. Тело хоть и крупное, однако кисть заплыла жиром, такая рука ничего тяжелее кружки держать не привыкла. И, несмотря на внешний вид, от него исходило ощущение липкости и нечистоплотности. Назвать его торговцем язык не поворачивается, скорее безнравственный торгаш.
- Я зэ извинился, сто ессе надо?
Торгаш отпустил руку Мышонка, но отвечать не спешил. На то он и торгаш, прежде, чем раскрывать рот, сначала должен оценить, с кем дело имеет. Перед сильным будет пресмыкаться, слабого сам заставит перед собой шляпой пол мести. Осмотрел тщедушного Коротка с ног до головы, отметил его малый рост, тонкую кость, трепаную одежду и пришел к однозначному выводу, перед ним именно слабак, которого он более чем существенно превосходит и физической силой, и общественным положением.
- Ты что смерд, страх потерял? – в голосе еще нет прямой угрозы, торгаш – не воин, рисковать не станет, но чувствуется превосходство и презрение, - Ты меня толкнул, я облился из-за тебя.
- Да ладно, - Короток примирительно показал раскрытые ладони, - Попало тебе на станы пара капель, сто зэ ты меня убьес за это сто ли?
Ну не был Короток силен в знании порченых пороком человеческих душ. Плюнул бы торгашу в рожу, тот бы утерся и заткнулся. Но он заговорил по-людски и лишь утвердил трусливое ничтожество во мнении, будто бы признает себя слабым и можно делать с ним что угодно.
Торгаш решился и вытянул из ножен меч. Меч особый, об этом мало кто знал, но рукоять набрана нифриловыми монетами, на которых писаны образы мастерских ударов, если не врал поставщик, связки ударов от самого волчьего князя. Торгаш заплатил за этот меч несусветные деньги и жаждал применить его в деле. Жаль, противник уж больно жидковат, слишком мелкий, слишком слабый, за победу над таким и хвастать нечем, но надо же с чего-то начинать… А вообще говоря, именно с такого начинать и надо. Все ж таки первое убийство, мало ли что не так пойдет, для первого раза - противник самый подходящий.
- Еще смеешь мне перечить, - зрачки у торгаша расширены, ноздри раздуваются от возбуждения и предвкушения предстоящего убийства, - Поплатишься жизнью…
Глядя как стоит этот «чудо-воин», ибо так можно стоять за прилавком, но никак не в бою; как держит оружие, ибо так можно держать в лучшем случае поварешку, Короток готов был рассмеяться, а потому чуть не пропустил потрясающий выпад с мечом. Что там выпад, целую связку мастерских ударов. Мышонок ушел почти чудом, благодаря наработанным навыкам, малому росту, природной верткости и отсутствию брезгливости. Ему пришлось упасть и прокатиться прямо по загаженной земле, пятачок на углу склада давно превратился в отхожее место.
Вскочив на ноги, Короток полез за пазуху, спешно высвобождая от подмышечной петли свой валятор, но достать его не успел, пришлось снова уходить от очередной связки ударов. Отскочив на несколько шагов от грузного и в шаге не слишком быстрого противника, он отыграл себе пару мгновений на оценку сложившейся обстановки. Сотник Куч учил его, если боец не способен думать прямо в бою, он быстро становится мертвым бойцом.
В первые секунды схватки Мышонок был ошарашен, и о науке сотника даже не вспомнил. Однако во время второй атаки уже прекрасно видел, как рваные, неуклюжие и для бойца совершенно лишние жесты торгаша по какому-то волшебству вдруг сменяются скупыми отточенными движениями мастера клинкового боя. Но лишь для того, чтобы нанести повторяющуюся связку ударов, а затем опять возвращается к торгашу неповоротливость и нелепая несообразность.
Первое, что понял Короток – здесь что-то не так, здесь есть какой-то подвох. Затем он уловил нифриловое свечение, исходящее из рукояти меча, и начал догадываться, откуда на самом деле берется у торгаша это заемное мастерство. Наконец, припоминая, он пробежал внутренним взором по атакам своего противника и ухватил ускользнувшую поначалу их странность. Обе атаки в каждом ударе совершены по жесткому образцу. Они полностью друг друга повторяли, когда сам Короток, уходя от ударов, своих движений совершенно точно не повторял.
От следующей связки ударов он ушел с легкостью. Видел, как злился торгаш, не в силах прервать последовательность движений. Вложенный в нифрил образец заставил его исполнить все удары, от первого до последнего. Как механическая кукла торгаш махал мечом, глядя при этом, как с ухмылочкой заходит Мышонок ему за спину. Дальше последовала подсечка, падение и болезненно отбитый бок. Вместо того, чтобы как можно скорее подниматься на ноги, торгаш принялся грозить и сквернословить.
- Совсем ты дурасек, - негромко сообщил Короток, перебивая лежачему противнику колено извлеченным, наконец-то, из-под куртки валятором.
Торгаш почему-то ругаться не перестал, только вместо угроз изрыгал слова искреннего возмущения. Он пробовал было отбиваться мечом, но мастер, вложивший в его меч образы ударов, не предусмотрел возможности «лежачего боя», а потому это судорожное мельтешение больше напоминало попытку отмахнуться от назойливого насекомого. Но Короток не был насекомым, он был бойцом, следующим ударом валятора он раздробил торгашу ключицу оружной руки.
В последний миг он чуток отвел свой заключительный удар от виска. Не потому что пожалел. Не захотел брать на себя жизнь ничтожества. Разломал ему нижнюю челюсть, выбив несколько зубов. Достаточно и этого. Торгаш вырубился, по всей видимости надолго. Короток споро и с удовольствием его обыскал.
- О-о. Десяток монет, неплохо так я путь срезал, - приговаривал он, обтирая свою куртку, надушенным платком торгаша.
Уже собираясь уходить, он хлопнул себя ладонью по лбу. Подошел к валяющемуся на земле мечу, и разбил валятором рукоять, которая обогатила его еще на семь монеток. Такого знатного мародерства Мышонку до сих пор не выпадало. Он радостно припустил догонять своих. Оказалось, они его поджидали совсем недалеко, успели пожалеть, что потеряли его из вида, боялись, что Мышонок теперь насупится пуще прежнего, но он был радостен, с удовольствием присматривался к товарам, и даже, к всеобщему удивлению, горячо поддержал предложение Ольхи отправиться с базара другим путем:
- А сто? Такой красивый город. Просвырнемся, полюбуемся. Сего там
