Я передал управление и вышел на мостик. На полноценный мостик он не тянет, так, балкончик, но ведь и у нас не морские просторы. Речные… А мне нравится.
— Пап, это что за тумблеры? — Андрей уже освоился и теперь изучал рабочее место. — Можно попробовать?
Выбитые пулеметными очередями боковые стекла рубки позволяли разговаривать, не повышая голоса.
— Попробуй. Только осторожнее, там где-то аварийная катапульта.
— А… — Сын резко убрал руки от пульта. Потом рассмеялся: — Серьезно же спрашиваю.
— Да это отмашка. Показывает встречным. Каким бортом расходиться собираешься.
— Вроде поворотников?
— Ага, только наоборот.
— А это рация?
— Там только УКВ на фиксированных диапазонах, можно даже не включать.
— Да вдруг… — Андрей все же щелкнул переключателем. — Может, кто-то в Нижнем остался.
— Сомневаюсь. Чем больше город, тем меньше шансов выжить.
— Но Павлово выжило.
— И что? Это та же деревня.
— Я все равно послушаю.
— Как хочешь. На тебя макароны отваривать?
— Угу…
И в самом деле, нужно немного подкрепиться. Когда еще придется поесть в следующий раз? Скоро Нижний, мимо Дзержинска прошли минут двадцать назад, а там будет уже некогда. Гипотетическая возможность к вечеру оказаться в желудке у тваренышей — это не повод оставаться голодным. Или, как вариант, они окажутся в моей кастрюле. А что? Человек — зверюга хищная, организм мяса требует и пустые макароны жрать отказывается, принимая за издевательство.
Не совсем пустые — есть лук, бочка подсолнечного масла, большой пакет с лавровым листом, ведро соли. Да, и шесть коробок водки, по двенадцать бутылок в каждой. Зачем столько? Или это был неприкосновенный запас княжества?
С завтраком ничего не получилось — только успел поставить сковородку на разогревшуюся плиту, как сверху раздался торжествующий крик:
— Есть! Поймал!
Я выскочил из камбуза и задрал голову:
— Кого ты там поймал?
— Еще не знаю, вроде из Дзержинска кто-то. И ругается!
Надо же, нашел чем удивить. Да раньше в этом городе только грудные младенцы не разговаривали матерно. И то оттого, что вообще не умели говорить. Сказывалось соседство с крупнейшими химическими предприятиями, на которых большинство жителей и работали. Ходили анекдоты, что песня «Сиреневый туман» написана именно про эти места, и что белый снег тут бывает только случайно. Представляю, что было, когда вдруг разом обесточились все производства… Хиросима, Фукусима и Чернобыль, вместе взятые, в меньших, правда, масштабах.
— Оставь их в покое!
— А чего они обзываются? Сталкеры гребаные.
Андрей наугад выпустил очередь по прибрежным кустам, спугнув нескольких уток, и посчитал конфликт с неизвестными исчерпанным. Оживленное, однако, место. Честно говоря, я предполагал более масштабные последствия Нашествия. А тут, куда ни плюнь, везде на людей натыкаешься. А что тогда творится в Нижнем? Впрочем, скоро увидим, сейчас есть более важные проблемы — по расписанию завтрак.
— Или мне это мерещится, или… — Сын внимательно рассматривал приближающийся Стригинский мост в трофейный бинокль.
Нет, к сожалению, не мерещилось — уровень воды в Оке держался метров на десять выше обычного. И это могло означать только одно — не выдержала старая, еще тридцатых годов постройки, плотина Горьковского водохранилища. А Чебоксарская ГЭС держит. Значит… значит, вся заречная часть Нижнего Новгорода просто утонула. Ну, пусть не десять, тут я несколько преувеличил, пусть восемь, да плюс сметающая все на своем пути волна… и этого достаточно. Еще одна Венеция.
И во всю образовавшуюся лужу, раскинувшуюся минимум на половину области, вылилось все, начиная от промышленных стоков до содержимого канализации двухмиллионника. Очистные сооружения были расположены ниже по течению, в Артемовских лугах, и от уровня Волги до отстойников — не больше пяти метров. Было… а сейчас нет.
Под мостом прошли свободно. Под следующим, железнодорожным, у поселка Окский, тоже. Но берега… Правый был, а вместо левого — болото с торчащими из него деревьями, сменяющееся болотом с многоэтажками Автозаводского района. Река текла на уровне вторых этажей, и при желании можно было причалить к подъездным козырькам.
— Заглянем? — предложил Андрей, махнув рукой.
— Не пройдем, там все проводами опутано.
— «Казанку» спустим и под мотором…
— Угу, и на полной скорости влетим в стоящий под водой автобус.
— Мы осторожно.
— А зачем?
— Посмотреть. Вдруг что-то полезное?
— Полезное? Тут вряд ли, все магазины затоплены, а вот в верхней части города поискать стоит. Но только после того, как сделаем основное дело, из-за которого и затеяна наша экспедиция.
— Понятно.
— Тогда вперед? — Сдвигаю рукоятку машинного телеграфа на самый полный.
А вот это дань традициям. Как и раструб переговорной трубы, уходящей вниз. Но черт возьми, приятно же услышать, как после мелодичного звона увеличиваются обороты, будто невидимые кочегары, получив команду, шустрее заработали лопатами у топок. Толкач рвется вперед, и ощущаешь себя не на старой галоше, а на мостике летящего в бой «Новика». Романтика!
Опять мост. Со стороны заречной части его называли Карповским, а сверху — Мызинским. Слева отражает купола в воде полузатопленная церковь. И кажется, что Господь посмотрел на это все, плюнул и отвернулся — сами, мол, заварили кашу, сами и расхлебывайте. А ему надоело вытаскивать наши задницы из всевозможных приключений, на эти задницы и найденных. Он устал. Выживайте, если сможете.
Мы смогли. Кто еще? Наверное, выжившие есть, так как высокий правый берег очищен от леса, и бревенчатая стена спускается к реке. Еще одно вольное княжество? Скорее всего. Там, где когда-то был парк «Швейцария», он же «имени Ленинского комсомола», деревьев почти нет, а на террасах склона разбиты огороды. Но испытывать гостеприимство больше не хочется. Хватит, попробовали уже.
Но пройти мимо и не поздороваться — невежливо. И потому включаю ревун. Тут же между уложенных у кромки воды мешков с песком расцветает огненный цветок — линия фонтанчиков дает понять, что нам совсем не рады. Неужели господин Негодин и здесь успел наследить? Скорее всего так. Тогда не будем испытывать судьбу — вслед за автоматными очередями вполне может прилететь подарок из гранатомета. Я бы, во всяком случае, запулил обязательно, просто для профилактики.
— Вызвать? — Андрей достал «Моторолу». — У них наверняка есть рации.
— И что им скажешь? Не стреляйте, я хороший и добрый?
— Ну да. А хрена ли сразу лупить?
— Мы с тобой, стараниями покойного Михал Сергеича, на этом кораблике везде нежеланные гости.
— Да я понимаю. Но все равно обидно.
Обидно ему… обидно будет, когда к стенке поставят за чужие грехи, не спросив имени-отчества. А остальное перетерпим. Имидж местного пугала даже на руку — меньше найдется желающих познакомиться поближе. А я не Дед Мороз со Снегурочкой, чтобы всем помогать и сделать счастливыми, сытыми и довольными. Я злой и нелюдимый дядька Чертобой, которому и надо-то всего чуть-чуть — чтоб дочка улыбалась чаще да люди с голоду не пухли. Но свои люди. А чужой… он, в лучшем случае, равнодушный. Чаще же всего — враг.
К набережной у мельзавода подхожу осторожно, на самых малых оборотах подрабатывая против еле заметного течения. Не хватало еще налететь днищем на затопленный парапет в двух шагах от заветной цели. А галерея, вот она, уходит в воду до половины расположенных в торце ворот. Внутри должен быть транспортер — на него зерно выкачивали из барж чем-то вроде гигантских пылесосов. А может, и как-то иначе, но в памяти отложился именно этот способ. Да и неважно, нам лишь бы пробраться к емкостям — поставленным торчком трубам высотой и размером с космический корабль. Я тут не был ни разу и как хранится хлеб, совершенно не представляю. Знаю одно — он здесь есть.
На берегу пусто, улица Черниговская и в лучшие времена не славилась многолюдностью. Исключение составляли кришнаиты в оранжевых простынях, облюбовавшие здесь место под штаб-квартиру, и приезжающие их бить скины. Думаю, что в желудках у тваренышей и те и другие наконец-то помирились.
— Готово! — Андрей, как ковбой, забросил швартов на торчащий из стены галереи здоровенный железный крюк. — Крепить?
— Давай! — Я еще чуть-чуть подработал машинами и с облегчением выключил их. Приехали…
Впереди два дела, большое и маленькое. Нет, наоборот, сначала малое — найти и погрузить хлеб на толкач, а потом большое — как-нибудь доставить найденное в Дуброво. Ну и, по умолчанию, остаться при этом целым и невредимым. Не хочу быть мертвым героем. Каюсь, честолюбив, но памятник иметь лучше всего при жизни. Когда-нибудь потом, в отдаленном будущем. И от улицы имени себя не откажусь. Звучит же — улица Николая Саргаева. Хоть фамилию свою вспомню, когда буду гулять по ней с внуками. А то все по позывному — Чертобой-старший.
