городе, в школе-интернате. Я извелась вся. Никак не могу привыкнуть.
— Скучает, наверно?
— Нет, не очень. Это я скучаю.
— Все мы такие, — сказала Мария Федоровна. — Мне тоже все кажется, что он маленький. Да он и на самом деле маленький. Двадцать один год… Как он тут?
Татьяна Викторовна пожала плечами.
— Как все. Работы у него, конечно, много, он ведь за боевую подготовку отвечает и службу. Ну, устает, конечно. А так ничего — здоров.
Расспрашивать о Владике больше Мария Федоровна постеснялась. Татьяна Викторовна предложила ей пройти на заставу.
— Пойдемте скорее, пока солдаты спать не легли.
— Разве у вас так рано ложатся спать? — спросила гостья, поглядев нэ часы: было начало девятого. Татьяна Викторовна махнула рукой.
— У нас все не так. Сейчас сутки начинаются, наряды только что отправились. Скоро и наши вернутся.
Они вышли. Было уже темно и холодно, накрапывал мелкий, неприятный дождик.
— Вы не знаете, — спросила Мария Федоровна, — в чем Владик пошел?
— Не знаю, — удивленно ответила Татьяна Викторовна.
— А то дома шинель и куртка. Как бы он не промок…
Солдаты стояли в коридоре здания заставы, курили и, когда появились женщины, вытянулись, одергивая гимнастерки. Татьяна Викторовна Спросила, где Геранин, и ей ответили: доит коров. Мария Федоровна подумала, что это шутка, но никто не рассмеялся.
Сначала они прошли в казарму; солдаты толпились в дверях. Мария Федоровна оглядела ряды двухъярусных коек, потрогала одну из них — койка была жесткая.
— На такой не разоспишься, — сказала она.
— Ничего, — ответил один из солдат. — Еще как спим! Дело привычки.
Потом ее повели на кухню. Солдат-повар в белой курточке и колпаке смущенно отошел в сторону, вытирая потное лицо тыльной стороной руки.
— Что же вы? — сказала ему Татьяна Викторовна. — Угощайте гостью.
Повар метался по кухне, стуча сапогами, и, хотя Мария Федоровна отнекивалась, говорила, что сыта — только что обедала, — налил щей. Пришлось опять есть — тут же, в узенькой комнате-столовой. Потом повар притащил тарелку макарон с мясом, и она ела макароны, ела, чтобы только не обидеть повара, и хвалила. Солдаты толпились теперь в дверях столовой и шутили:
— У нас Вася первый разряд по щам имеет.
— Выйдет на гражданку — в ресторан пойдет, шашлыки готовить. Верно, Вася?
— Ерунда, ребята! Женится наш Вася и будет за домохозяйку. Это ж клад, а не жених! Вам таких на фабрике не требуется? А то порасспросили бы девчат.
А Вася стоял на кухне у плиты, глядел на Марию Федоровну печально и выжидающе — он-то знал цену своим щам и своим макаронам — и вздохнул облегченно, когда Марию Федоровну пригласили в учебные классы.
Ей рассказывали о том, как в позапрошлом году на участке заставы был задержан нарушитель, но она слушала рассеянно. Сейчас ею владело чувство, схожее с печалью. Здесь, в классе, собралось человек пятнадцать, и Мария Федоровна невольно разглядывала их. Мальчишки, совсем мальчишки, как Владик, и у каждого есть мать, и как же это трудно — ждать их писем, ждать их отпуска…
— Вот он и задерживал, — сказала Татьяна Викторовна, вытаскивая вперед за рукав невысокого, щуплого паренька. — Чего ж ты прячешься?
— Про него даже в газете писали, — сказал кто-то из солдат.
— Вы, значит, давно здесь? — спросила Мария Федоровна.
Паренек ответил, почему-то смущаясь и краснея, что он уже отслужил три года и должен демобилизоваться, но теперь, сами понимаете, какая обстановка… Этот застенчивый, краснощекий паренек, задержавший нарушителя, Марии Федоровне понравился, — так и хотелось провести ладонью по его короткому, во все стороны торчащему «ежику». Вдруг он покраснел пуще прежнего и спросил:
— А вы Катю Ильину не знаетё случайно? У вас на фабрике, из второго цеха.
— Знаю, — ответила Мария Федоровна. — Моя ученица.
Ей стало жаль этого паренька: Катя собралась замуж, девчата готовились к комсомольской свадьбе. Лучше об этом не говорить сейчас. Но паренек, стоящий перед ней, вдруг тихо сказал:
— Не знаете, за кого она там замуж выходит? А то в каждом письме только одни восклицательные знаки.
Нет, Мария Федоровна не знала, за кого выходит замуж Катя. Этот паренек казался сейчас озабоченным. Татьяна Викторовна сказала:
— Тоже мне, какой взрослый нашелся! Она же старше тебя.
— Ну и что ж, что старше. Я все-таки брат, как-никак. Могла бы и написать.
Мария Федоровна пообещала узнать о Катином женихе и обязательно сообщить о своем впечатлении.
— Спасибо, — хмурясь, поблагодарил Катин брат. — А то, действительно, выскочит за какого-нибудь хлюста по дурости…
Она еле сдержалась, чтобы не улыбнуться этой смешной, мальчишеской заботливости.
И вдруг появился Владик. Он вошел в коридор как раз тогда, когда Мария Федоровна собиралась уходить. Она не сразу узнала его: Владик был в брезентовом плаще, перепоясанном ремнями, на одном боку у него висел следовой фонарь, на другом — большой пистолет в пластмассовой кобуре. Солдаты посторонились, Мария Федоровна медленно подошла к Владику, и он неуклюже ткнулся холодными губами в ее ухо.
— Подожди меня, — шепнул он. — Я сейчас.
Солдаты стояли, вытянувшись. Дежурный по заставе, который ожидал в сторонке, пока лейтенант поздоровается с матерью, подскочил и, кинув руку к козырьку, доложил, что на заставе все в порядке, наряды вышли, личный состав, свободный от службы, отдыхает.
— Кто идет в наряд ночью?
Дежурный назвал несколько фамилий.
— Почему не спят? — спросил Владик. — Спать. В следующий раз на дежурных, не соблюдающих расписание, буду накладывать взыскания.
А на улице, в темноте, он обнял ее, и так, в обнимку, они дошли до дома.
— Ты меня прости, что я тебя не встретил, — быстро говорил Владик. — Понимаешь, приказ пришел на усиленную охрану границы, я весь день на линии. Как ты добралась? Тебя встретили?
Он спрашивал и не давал ей отвечать.
— Устал, просто с ног валюсь. Завтра, слава богу, у меня выходной, кино привезут, ты, наверно, еще не видела «Мир входящему». А в баню сегодня уже не пойду, завтра помоюсь.
Он положил пистолет на стол и только сейчас увидел банки с вареньем.
— Ого, сколько ты привезла, на год хватит! Я обедать уже не хочу, перекушу чего-нибудь. Ты погоди, я сейчас чай поставлю.
Мария Федоровна поглядела на его резиновые сапоги, до колен измазанные грязью, и пошла следом. У Владика были красные воспаленные глаза; он побледнел и похудел за эти три месяца, что они не виделись.
— Иди, — взяла его за плечи Мария Федоровна. — Я все сделаю сама. Иди, сними сапоги, я привезла тебе теплые туфли.
Он взял со стола ложку и вернулся в комнату. Мария Федоровна услышала, как там зашелестела бумага — Владик открывал
