партийная группировка, а также Л.Б. Каменев потребовали исключения Л.Д. Троцкого из партии, И.В. Сталин и большинство ЦК РКП(б) решительно воспротивились этому[309], однако радикальное предложение было использовано в начале 1925 г. для формального снятия Л.Д. Троцкого с поста председателя РВС СССР (Троцкий уже практически не принимал сколько-нибудь серьезное участие в работе высшего военного коллегиального органа) и его замены на М.В. Фрунзе, у которого были ровные отношения с обеими властными группировками. Позднее генсек пояснял, что «политика отсечения чревата большими опасностями для партии, что метод отсечения, метод пускания крови – а они (Зиновьев и Каменев. –
С.В.) требовали крови – опасен, заразителен: сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра третьего»[310].
На провокационный вопрос, «что же у нас останется в партии?» – ответ в 1925 г. был уже очевиден: это «что-то» – сам Сталин. Сравните его выступления в 1925 и 1927 годах: 1) XIV съезд ВКП(б) 1925 г.: «Мы против отсечения. Мы против политики отсечения. Это не значит, что вождям (здесь и далее следует читать – другим вождям. – С.В.) позволено будет безнаказанно ломаться и садиться на голову. Нет, уж извините. Поклонов в отношении вождей не будет»[311]; 2) XV съезд ВКП(б) 1927 г.: «Если просмотреть историю нашей партии [в данном случае – с 1903 г. – С.В.], то станет ясным, что всегда, при известных серьезных поворотах нашей партии, известная часть старых лидеров выпадала из тележки большевистской партии, очищая место для новых людей. Поворот – это серьезное дело, товарищи. Поворот опасен для тех, кто не крепко сидит в партийной тележке. При повороте не всякий может удержать равновесие. Повернул тележку, глядь – и кое-кто выпал из нее»[312].
Именно совместные действия против Троцкого были главной консолидирующей силой союза Сталина с Зиновьевым. После одержанной победы над Троцким Сталин с Зиновьевым стали усиленно готовиться к выяснению отношений друг с другом[313].
Глава 3
Мировая революция или построение социализма в одной стране? Дискуссии вокруг стратегии РКП(б) и мирового коммунистического движения
Конфликт в руководящем ядре РКП(б) между членами ЦК Г.Е. Зиновьевым, Л.Б. Каменевым, М.М. Лашевичем и П.А. Залуцким, а также членом ЦКК Н.К. Крупской, в которой оболочка совершенной «развалины» скрывала «бездну энергии и хорошие острые когти»[314], с одной стороны, и членами ЦК И.В. Сталиным, В.М. Молотовым, А.И. Рыковым, М.И. Калининым, М.П. Томским и Н.И. Бухариным, а также председателем ЦКК В.В. Куйбышевым и членами Президиума ЦКК Е.М. Ярославским и С.И. Гусевым, вылился в расхождение по ряду вопросов: 1) о диктатуре пролетариата; 2) о «союзе» с крестьянством; 3) о современных задачах и работе профсоюзов в СССР; 4) о роли Троцкого в партии; 5) о единоличном или коллегиальном руководстве партией; 6) о роли и месте Ленинградской организации РКП(б)[315]. Расхождения были по большей части лишь формальным поводом к объявлению войны. Не покривил душой генеральный секретарь ЦК РКП(б), когда заявил XIV съезду: «Каменев говорил одно, […] Зиновьев […] другое, […] Лашевич – третье, Сокольников – четвертое (забыл добавить, что Крупская – пятое. – С.В.). Но, несмотря на разнообразие, все они сходились на одном. […] Их платформа – реформа Секретариата ЦК»[316], то есть отстранение генсека от власти.
Зиновьев в черновом наброске (1926) к «Истории наших разногласий» утверждал, что «нападающей стороной» был Сталин, публично выступивший в докладе против формулы Ленина, которую принял XII съезд РКП(б): «Диктатура пролетариата невозможна иначе, как через диктатуру компартии»[317]. По его заявлению, «фракционное совещание членов ЦК (около 25 человек, в т. ч. шесть членов Политбюро) в августе [1924 г.] дезавуировало Сталина, признав его выступление ошибочным, антиленинским, и утвердило статью Зиновьева “о диктатуре пролетариата и диктатуре партии”, напечатанную в “Правде” 24 августа 1924 г. как редакционную. Это выступление Сталина и послужило толчком к фракционному оформлению во время Августовского Пленума»[318]. Генсек поднял брошенную перчатку.
В декабре 1924 г. генсек впервые выступил со своей теорией о возможности «построения социализма в одной стране» (Сталин вынашивал эту идею по меньшей мере с лета 1917 г.). В своей брошюре «Октябрьская революция и тактика русских коммунистов» генсек, по его собственному убеждению, стал глашатаем основанной на ленинском труде «О кооперации» «неоспоримой истины» о том, «что мы имеем все необходимое для построения полного социалистического общества»[319].
15 января 1925 г. в статье о лозунге «Лицом к деревне!» против «неоспоримой» сталинской «истины» косвенным образом (без указания авторства) выступил Зиновьев. Это была уже принципиальная дискуссия о мировой революции и о политике Советского Союза. Баталии были неизбежны, однако на данном этапе от генерального сражения воздержались обе стороны: Сталин не был готов аппаратно, Зиновьеву не хватило решимости вовремя поставить на карту весь свой авторитет в качестве ведущего партийного литератора – для персонализации «стратегической угрозы» и заострения вопроса в ленинских традициях «тотального оппонирования». По более позднему свидетельству Зиновьева, «перед XIV конференцией», состоявшейся 27–29 апреля 1925 г., Зиновьев и Каменев прямо выступили в “семерке” против теории “социализма в одной стране”, и XIV конференцией была предложена компромиссная резолюция»[320]. С Григорием Евсеевичем, правда, не согласился Сталин. По заявлению генсека 1926 г., его формулировка о возможности «построения социализма в одной стране», собственно, «…и легла в основу известной резолюции XIV партконференции “О задачах Коминтерна и РКП(б)”, рассматривающей вопрос о победе социализма в одной стране в связи со стабилизацией капитализма […] и считающей построение социализма силами нашей страны возможным и необходимым»[321]. Пленум ЦК РКП(б), происходивший 23–30 апреля 1925 г., утвердил резолюции, принятые XIV конференцией РКП(б), в том числе и резолюцию «О задачах Коминтерна и РКП(б) в связи с расширенным пленумом ИККИ»[322].
В любом случае с момента выдвижения сталинской теории принципиальное выяснение вопроса стало делом времени: большевистская партия потому и была «большевистской», что длительные компромиссы ее вождей в вопросах стратегии были абсолютно невозможны.
По справедливому замечанию Виктора Сержа, «Зиновьев и Каменев несли ответ за несколько лет бесславной и безуспешной деятельности: две подавленные революции, в Германии и Болгарии, кровавый и глупый инцидент в Эстонии; внутри страны – возрождение классов, почти двухмиллионная безработица, нехватка товаров, скрытый конфликт между деревней и диктатурой, удушение всякой демократии; в партии чистки, репрессии (мягкие, но вызывающие возмущение из-за своей новизны), множащиеся низости по отношению к организатору победы, Троцкому. Было ясно, что Сталин разделял ответственность за все это, но он уклонился от нее, выступив против своих коллег по триумвирату. Зиновьев и Каменев пали буквально под тяжестью своих ошибок, и однако, по большому счету, в тот момент правота была на их стороне, мы это видели. Они выступали против импровизированной теории «социализма в отдельно взятой стране» во имя традиций международного социализма. […] Масса функционеров хотела жить спокойно, ничего больше»[323], и это тонко чувствовал Сталин.
Исходным пунктом этого принципиального противостояния Г.Е. Зиновьева большинству ЦК РКП(б) стала т. н. «стабилизация или частичная стабилизация международного капитализма»[324] (термин «коллективного руководства» 1925 г.) или «равновесие / относительное равновесие»[325] (ленинский термин 1921 г.). На XIV конференции РКП(б),
