– Нет, только не последнее. Моя мама хотела, чтобы я была актрисой или телеведущей, но я решила изучать в университете психологию.
– Наверное, это правильное решение. Вы слишком мечтательны, для того чтобы тараторить перед камерой. Задумаетесь в неподходящий момент – и конец карьере. А актриса из вас и вообще никакая.
– Я сейчас обижусь, – засмеялась Люсия. – В школьном театре мне говорили обратное.
– Вам льстили. То, что вы чувствуете, отпечатывается у вас на лбу.
– И что же вы можете сейчас там прочесть?
– Полное замешательство. Вы не знаете, что с вами будет через пятнадцать минут, а хотели бы, как и большинство людей, видеть у себя на ладони, как в зеркале, всю дальнейшую жизнь. Но это только любопытство ума, а вашей душе хорошо в неведении. Это для нее новое, еще не знакомое состояние.
– Вам бы читать лекции у нас в университете.
– Упаси Бог! Чем хороша музыка – в ней есть живая, еще не сформировавшаяся мысль. Мысль жива, только пока она формируется, а человек жив, пока не знает своего будущего.
– Невозможно знать будущее. Вы же, например, не знаете своего.
– Ну, мое будущее мне, к сожалению, нетрудно представить.
– А если ветер вдруг переменится и принесет вам что-нибудь невиданное, необыкновенное? – В груди у Люсии словно загорелось множество маленьких фонариков, и она чувствовала себя в силах передать их этому человеку…
– Есть ветры, которые дуют только в одну сторону, – помешал ее мыслям Дэвид. – Жаль, что этот танец не вечен. Проводить вас к вашему другу?
– Мы, кажется, собирались выпить вина.
Она пригубила бокал и отвернулась в сторону моря. Волны поглаживали борт и так пьяняще рябили, что не хотелось отрывать глаз от их извилистой поверхности. Она понимала, что следует подойти к Тони, что она слишком мало общается с ним в этот вечер, но двигаться не хотелось. В конце концов, с Тони ей предстоит прожить если не всю жизнь, то хотя бы ее часть, а люди, окружившие ее в этот вечер теплом и вниманием, скорее всего, завтра исчезнут навсегда, превратятся в призраков – героев воспоминаний.
…Дэвида несколько удивила застенчивость девушки. Впрочем, и сам он был усмирен этим просоленным ночным ветром. На противоположном конце яхты Мари оживленно разговаривала с его женой – можно быть спокойным, Лиз не заметит, что бокал его почти не бывает пустым, и не расстроится. О чем они могут беседовать с увлечением, две такие разные женщины?
– Утром вы признались мне, что бываете в Англии, – обратился он наконец к Люсии.
– Мой отец там живет, я навещаю его во время каникул. Он, кстати, тоже музыкант, хотя и не так знаменит, как вы. Но мы с мамой всегда восхищались им. Он играет в Лондонском филармоническом оркестре. Вторая скрипка.
Маковски насторожился. Такие моменты всегда радовали его и заставляли особенно остро чувствовать жизнь – движение, не подвластное разумению.
– Должно быть, я знаю вашего отца. Мне, конечно, не раз доводилось выступать с этим оркестром.
– Его зовут Филипп Нортон.
– Нисколько не сомневался, что вы произнесете именно это имя. У вас такой же детский нос. И такой же рассеянный взгляд.
– Всегда считалось, что я больше похожа на мать.
– Несомненно… – Дэвид изучающе поглаживал Люсию взглядом. – Вы как салат, в котором то, что досталось вам от матери, – составляющие, а то, что от отца, – заправка.
Она так удивленно смотрела на Дэвида, что даже не отреагировала на его шутку.
– Вы знаете мою мать?
– Мы несколько раз встречались. Она, если мне не изменяет память, связана с балетом?
– Она танцовщица фламенко. Сейчас уже, как это ни грустно, всего лишь преподаватель.
– Почему же это должно быть грустно? Выходить на сцену – не цель, а необходимость, и если она отпадает – ради Бога! Основную работу мы все равно делаем за кулисами. Я помню вашу мать почему-то невеселой, этакой букой, грозящей разразиться громом. – Дэвид теперь смотрел на Люсию совсем по-отечески, и это расстроило ее. Так приятно было находиться в ощущении полной свободы от прошлого и будущего, и вдруг – они вновь соединились.
– Мы с мамой живем в Испании: ни ей, ни мне не нравится Англия. Мама говорит, что эта страна отняла у нее ноги.
– Но у вас-то, надеюсь, она ничего не отняла?
– Только время. Для моих сокурсниц каникулы – загадка, всякий раз новая, а я заранее знаю, что буду скучать на Острове. Там сыро даже в мозгах. – Люсия опомнилась, что сказала что-то неуместное, но было уже поздно, оставалось только покрыться румянцем. В сумраке ночи он, к счастью, остался незамеченным.
– Как вы нас лихо раскритиковали! – Дэвид слишком, пожалуй, приблизился к своей собеседнице. Но появившаяся рядом с ними Лиз никак не отреагировала на их длительное уединение. Дэвид спросил у жены, помнит ли она отца Люсии. В больших глазах Лиз мелькнула какая-то тень, и, бросив беглый взгляд на молодую красавицу, она нервно поправила выбившуюся из узла прядь волос.
– Да, конечно. Он хороший музыкант. И очень добрый человек. Ваш отец однажды очень выручил нас, когда мы оказались в сложном финансовом положении. Помнишь, Дэйв… – Но Лиз не стала продолжать, так как ее муж явно ничего не помнил. Помолчав, она добавила: – Надо же, ведь мы с Филиппом ровесники. Такая взрослая дочь.
Дэвид предложил жене шампанского, она отказалась. Люсия почувствовала себя лишней, но не знала, удобно ли оставить их сейчас. Ее присутствие, должно быть, навевало задумчивой супруге Маковски грустные мысли… Но вдруг она оживилась.
– А у вас нет сестры? – задержала она своим вопросом собравшуюся отойти Люсию.
– Нет. Родители и со мной-то натерпелись…
Лиз неожиданно совсем утратила свою серьезность:
– Дэвид, помнишь, в каком же году это было? Ты репетировал с оркестром, кажется, Чайковского, и Филипп иногда приводил с собой белокурую девочку. Ты рассказывал, что крошка уходила в конец зала и танцевала там, нисколько не смущаясь.
– Да, черт возьми. Получается, что это были вы. – Он сказал это Люсии так спокойно, будто они все эти годы жили в соседних домах. – У вас еще в детстве было прекрасное чувство ритма. В вашу сторону нельзя было смотреть без риска рассмеяться в самый неподходящий момент.
Он, как и Лиз, тоже необыкновенно развеселился. Разговоры о молодости внезапно объединили их, сделав даже чем-то похожими друг на друга. «Сейчас они обнимутся и уйдут вместе – предаваться своим воспоминаниям, а я останусь стоять тут одна», – подумала Люсия. Но тут рядом с ними появился Антонио.
– Как жаль, что я не могу ничего добавить к вашим воспоминаниям, – постаралась она закрыть тему.
…Гости и хозяева незаметно собрались вместе. И тут Джек заговорил о том, что привлек их на юг Израиля вовсе не солнечный Эйлат, не Красное море, а он самый, виртуоз, скромно попивающий вино у дальнего бортика. Маковски, по всей видимости, давно привык к таким речам и воспринимал его слова как что-то само собой разумеющееся.
