глазах ни тени страха, ни волнения, только каким-то ледяным холодом повеяло и стало немного не по себе.
— Нет, в дом, если можно мы не пойдём. Моя дочь со мной. Видите ту смуглую девочку в голубом платьице, — Светлана показала рукой в направлении качелей и специально посмотрела на Екатерину Андреевну. Но ни один мускул не дрогнул на лице женщины. Она равнодушным взглядом окинула ребятишек и вновь уставилась на Светлану.
— Ваша фамилия Лебедева? Я не ошибаюсь? Может быть, присядем на скамейку? — она кивнула головой в сторону беседки. — Мне просто запомнился ваш случай, да и день был не простой — Новый год, всё-таки! Не в каждую новогоднюю ночь, экстренное кесарево сечение делают!
— Это хорошо, что вы так всё подробно помните. Может быть, тогда сами и расскажите, что тогда произошло?
— Ничего не произошло. Может вы сами, мне объясните, зачем ко мне пожаловали? Какие проблемы у вас? Я вижу, ваша девочка догнала сверстником по своему развитию и ничем не отличается от них, даже и не скажешь, что когда-то была такая кроха, не доношенная, — спокойным тоном говорила Екатерина Андреевна.
— Вы, что нарочно издеваетесь? Я думала, вы раскаиваетесь и хотите сами признаться мне во всём, но разговор как видно не получится. Мне придётся вести себя с вами иначе. У меня есть все доказательства, что этот ребёнок не мой. Я вынуждена буду обратиться в суд. Пусть, там и выясняют, кто виноват, — Светлана достала из сумки карточку и потрясла перед носом женщины. Эффект был моментальный, спокойное равнодушие сменилось беспокойством.
— Лебедева, что вы себе там на-придумывали? Вы яснее, сказать не можете, в чём меня подозреваете, а то я как-то не могу в толк взять? И только не нужно меня пугать милицией.
— В этой карточке, Мария Ильинична подписала себе приговор. И вас, между прочим, потянет за собой! — Светлана специально говорила загадками, потому что не знала, чего конкретно требовать у этой акушерки. Беспокойство и страх в глазах женщины, ещё раз подтверждали, что Екатерина Андреевна что-то скрывает. И уже совсем не в её правилах признаваться в своих грешках. Номер с карточкой получился очень кстати, и теперь медработник не сводила глаз с этого документа. — Екатерина Андреевна, вы сейчас не работаете. Вам нечего бояться. Расскажите мне, как всё было и это останется между нами.
— Мне нечего вам сказать. Я даже не понимаю, в чём вы хотите нас обвинить с Марией Ильиничной. Лучше бы, поблагодарили нас за дочь, которую мы вам подарили. А то, только и знаете, как обвинять. Если бы вы только могли предположить, сколько пришлось для вас сделать, что бы вы стали матерью. Вот живите и наслаждайтесь этим, а не портите людям жизнь своими обвинениями, непонятно в чём. — В голосе чувствовались гневные нотки негодования.
Светлана поняла, что разговор не получится. Эта женщина никогда, ни при каких обстоятельствах не признается, что было на самом деле. И она решила рискнуть.
— Воля ваша, я думала с вами по-хорошему поговорить, но как видите, не получается. Мне придётся обратиться в суд с теми бумагами, что я имею. Осталось только провести генетическую экспертизу.
— Какую экспертизу? — лицо Екатерины Андреевны вытянулось.
— Генетическую, — повторила Светлана и повернулась к калитке, будто собирается уходить.
— Лебедева, подождите. Присядьте. Я думаю, вам действительно нужно знать правду, а там решайте сами, как быть.
Светлана с нетерпением всматривалась в морщинистое лицо женщины. Екатерина Андреевна очень волновалась, не зная с чего начать. Сжимая пальцы на мозолистой руке, она не спеша начала свой рассказ.
Одна молодая женщина родила двух девочек близнецов. Один ребёнок был очень слаб, надежды на то, что он поправится, не было. Роженица категорически отказалась от новорождённого. Она не рассчитывала, что будет двойня. Второй ребёнок ей не нужен был, а больной тем более. Детский дом — вот что ожидало эту малютку. Тогда мы и решили оформить его как вашего.
— Это хорошо, но где же тогда мой ребёнок?
— Ваш ребёнок умер. Это был мальчик. В тот момент на карте стояла ваша жизнь. Мария Ильинична сделала всё возможное.
— Мальчик! — на глаза Светланы набежали слёзы. — Где? Где же мой малыш?
— Понимаете, головка уже опустилась в родовые пути, операция немного запоздала…
— Я ни чего не хочу знать, куда вы дели тело моего мальчика? — Не помня себя, Светлана, трясла женщину за одежду.
— Я же вам говорю, процесс родов уже пошёл, ваша жизнь висела на волоске…
— Где вы его похоронили? — хрипела Светлана.
— Сожгли в топке как биоматериал, — испуганно выдохнула женщина.
В одно мгновение мир рухнул, ноги стали ватные, руки ослабили хватку. Светлане показалось, что земля уходит из-под ног. Она не верила в то, что слышала.
— Как сожгли? — в ужасе шептала Светлана, ей казалось, что сейчас она лишится рассудка.
— Там не было тела, понимаете, доктор его по частям достала. Да, это страшно, но такова, правда. Вы лишились в одночасье и ребёнка, и права стать матерью ещё раз. А мы дали вам шанс почувствовать, что такое материнство! Вы хоть это понимаете? Пожалели вас!
— Вы, меня, по-жа-ле-ли? Как вы можете мне сейчас такое говорить! Я семь лет провела в ожидании этого ребёнка! Вы моего мальчика бросили в топку? Сожгли! Вы даже не дали мне шанса его увидеть! Вы меня спросили? — Светлана упала на колени и разрыдалась. — Почему вы не позволили мне его похоронить! Как я жить теперь буду, зная эту жуткую правду! Вы никогда не заслужите прощения! Вас нельзя простить! Это же бесчеловечно!
— Успокойтесь! Вы сами хотели знать правду. Ваш ребёнок не жил, он не успел родиться, ничего страшного в этом нет, что он сгорел. Тысячи женщин делают аборты, и никто из них не задумывается, куда исчезает всё то, что ещё недавно теплилось жизнью у них под сердцем. Никто не закатывает истерик! Вы должны понимать — это жизнь! И мы не можем предавать земле, всё то, что по какой-то причине закончило своё существование раньше, чем успело сделать глоток воздуха и стать полноправным человеком!
— Ненавижу вас! Я не могу понять, как вы, человек, который непосредственно даёт жизнь детям в этот мир, можете
