1. Сиромахин Дзержин Гаврилович, генерал-майор БЕЗО, первый заместитель Главкомписа по БЕЗО, Второй член Юбилейного Пятиугольника.
2. Коровяк Пропаганда Парамоновна, генерал-майор политической службы, первый заместитель Главкомписа по политическому воспитанию и пропаганде. Третий член Юбилейного Пятиугольника.
3. Отец Звездоний, генерал-майор религиозной службы, первый заместитель Главкомписа по духовному окормлению, Четвертый член Юбилейного Пятиугольника.
4. Полякова Искрина Романовна, капитан литературной службы, Пятый член и секретарь Юбилейного Пятиугольника.
Хотя Искрина Романовна слово в слово повторяла все, что говорили члены делегации, я понимал далеко не все. Я не очень понял, что означают все эти звания и должности, почему у них такие странные имена, кто такой Главкомпис, о каком Юбилейном Пятиугольнике идет речь и вообще что это такое. Да и в самом русском языке, как я заметил, за время моего отсутствия появилось много новых слов, понятий и выражений. Представив себя и своих спутников, Коммуний Иванович спросил (а капитан перевела), есть ли у меня какие-нибудь вопросы.
Вопросов у меня было так много, что я не знал, с какого начать. И спросил для начала, что такое Юбилейный Пятиугольник и чей юбилей собирается он отмечать.
Коммуний Иванович охотно мне разъяснил, что Юбилейный Пятиугольник это специально назначенный творческим Пятиугольником комитет, которому поручено подготовить и провести на высоком идейном уровне мой юбилей.
— Мой юбилей? — переспросил я недоуменно. — А, ну да, мне же на днях исполнится сорок лет. Я совсем выпустил это из виду.
— Вы говорите, сорок лет? — Смерчев переглянулся со своими спутниками. — Да нет, Виталий Никитич, — улыбнулся он снисходительно. — Вам не сорок. Вам сто лет исполняется.
Я сначала удивился, но тут же все понял.
— Ну да, — сказал я. — Ну конечно, сто лет. А мне это, честно говоря, почему-то даже и в голову не пришло, хотя, если бы я подумал, то мог бы и сам догадаться.
Я даже рассмеялся, и весь Пятиугольник доброжелательно посмеялся вместе со мной. Думая о причудах времени, я все еще бормотал какие-то бессмысленные слова и междометия вроде ах! ну и ну! надо же!.
— Скажите, — спросил я генерала, — а откуда вы меня вообще знаете?
Все они на сам вопрос никак не реагировали, словно не слышали, но после того, как Искрина Романовна повторила его, тут же дружно заулыбались, а Коммуний Иванович развел руками:
— Ну что вы, Виталий Никитич, ну как же мы вас можем не знать, когда мы ваши произведения тщательно изучали еще в предкомобах.
— Комсор Смерчев говорит, — повторила переводчица, — как же мы вас можем не знать, когда мы ваши произведения тщательно изучали еще в предкомобах.
— Где? Где? — переспросил я.
— В предкомобах, — повторила она. — Разве вы не учились никогда в предкомобе?
— А что это такое?
— Предкомоб — это значит предприятие коммунистического обучения.
— Понятно, — сказал я. — И вы лично тоже изучали мои произведения в предкомобе?
— Ну как же, Виталий Никитич, у нас каждый предкомбовец в обязательном порядке изучает предварительную литературу.
Нет, все- таки моя жена права, утверждая, что постоянное употребление алкоголя разрушительно влияет на умственные способности человека. Задавая вопросы и получая ответы, я все меньше что-либо понимал, а сведение о том, что существует, оказывается, какая-то предварительная литература, повергло меня в уныние.
— Ну хорошо, — сказал я. — Я очень рад, что вы в предкомобах так хорошо усвоили предварительную литературу, но я не могу понять, каким же все-таки образом вы узнали о моем приезде.
Члены делегации переглянулись между собой, а Коммуний Иванович улыбнулся и развел руками:
— Что ж вы, Виталий Никитич, так плохо о нас думаете? Мы не отрицаем, в работе нашей разведки есть еще некоторые недостатки, но неужели вы думаете, что за шестьдесят лет она не могла справиться с такой, прямо скажем, несложной задачей?
— Однако нам пора идти, — вмешался молчавший до того Дзержин Гаврилович. — А то жарко. Прямо как в Гонолулу, — добавил он и, усмехнувшись, посмотрел на Коммуния Ивановича.
— Ну, в Гонолулу, — подхватил Коммуний, — я думаю, может быть, даже и попрохладнее. Там все-таки климат морской, влажный и постоянно дует океанский бриз. А у нас климат континентальный.
Намек их я понял и осведомленность оценил. И только сейчас сообразил, что именно произошло. Я самонадеянно думал, что оставил Букашева далеко позади, а на самом деле он на своем допотопном Иле прилетел сюда шестьдесят лет назад и, конечно, давным-давно умер. Но его отчет о встрече со мной в Мюнхене и о задуманном мной путешествии был подшит к делу и учтен.
Нет, странная и загадочная все-таки штука время.
Тут мне вспомнилось мое видение в космосе, и я подумал, что это была, конечно, всего-навсего галлюцинация.
Меня смущал еще портрет на фронтоне аэровокзала, уж очень напоминал он Букашева. Но, с другой стороны, и члены Юбилейного Пятиугольника мне тоже кого-то напоминали. Забегая вперед, скажу, что потом в Москве будущего я встречал много людей, очень похожих на встреченных в прошлом. Иногда настолько похожих, что я кидался к ним с распростертыми объятиями и каждый раз попадал, конечно, впросак. Как я понял впоследствии, набор внешних черт человека в природе, в общем-то, ограничен, только внутренняя суть личности неповторима. Впрочем, и в прошлом, и в будущем, и в настоящем я встречал много людей очень даже повторимых. Пока я так размышлял, мне было предложено пройти в здание аэровокзала, где меня (так сказал Коммуний Иванович) с нетерпением ждут мои читатели и почитатели.
Мы двинулись в путь. Между мной и Коммунием Ивановичем шла Искрина Романовна, слева от Коммуния Ивановича переваливалась, как утка, коротконогая и жирная Пропаганда Парамоновна, по правую руку от меня, расправив плечи, вышагивал Дзержин Гаврилович, а за ним шкандыбал, ударяя одной ногою в бетон, и одновременно весь дергался, кособочился, тряс всклокоченной бороденкой и при этом как-то как бы гримасничал и подмигивал отец Звездоний.
По дороге я спросил Коммуния Ивановича, почему он обращается ко мне не прямо, а через переводчицу.
— Разве, — спросил я, — мы говорим с вами не на одном и том же языке.
Он вежливо подождал перевод, потом объяснил, что хотя мы действительно пользуемся приблизительно одним и тем же словарным составом, каждый язык, как известно (мне это как раз не было известно), имеет не только словарное, но и идеологическое содержание, и переводчица для того и нужна, чтобы переводить разговор из одной идеологической системы в другую.
— Впрочем, — добавил он тут же, — если это вас смущает, давайте попробуем обойтись без перевода. Но в случае затруднений Искрина Романовна к вашим услугам. У вас есть еще какие-нибудь вопросы?
— Скажите, пожалуйста, — спросил я, ужасно волнуясь, — а какой политический строй существует сейчас в вашем государстве?
Смерчев переглянулся с остальными спутниками, остановился и, положив руку мне на плечо, торжественно сообщил:
— Никакого политического строя, Виталий Никитич, у нас не существует. Впервые в истории нашей страны и всего человечества у нас построено бесстроевое и бесклассовое коммунистическое общество.
— Что вы говорите! — всплеснул я руками. — Неужели вы построили самый настоящий коммунизм?
— Ну конечно же, самый настоящий, — подтвердил Смерчев.
— Не игрушечный же, — вставил свое слово Дзержин Гаврилович и посмотрел на меня как-то странно.
— Неужели, неужели, неужели это случилось? — бормотал я. — А я-то не верил! А я-то сомневался! И сколько я глупостей по этому поводу наговорил!
— Да уж наговорили, — строго заметила Пропаганда Парамоновна.
— Ну, наговорил так наговорил, — защитил меня энергично Дзержин Гаврилович. — Это было давно, и, возможно, в те времена Виталий Никитич находился под сильным посторонним влиянием.
Это утверждение меня удивило, и я возразил, что посторонних влияний я в прошлой жизни, в общем, более или менее избегал.
— Это мы знаем, — сказал Дзержин Гаврилович.
— Вы, конечно, всегда отличались самостоятельностью суждений, но в жизни, знаете ли, встречаются люди, которые действуют на нас гипнотически. Вы можете относиться к такому человеку даже весьма иронически, но стоит ему сказать слово, и вы, проклиная самого себя, готовы нестись на край света.
— Даже в какую-нибудь такую дыру вроде Торонто! — весело подхватил Смерчев.
Черт подери, подумал я, на что это они намекают? На то, что они про меня все знают? Ну да, ну правильно, у них было времени достаточно, чтобы собрать на меня большое досье. Но зачем они перебирают это давно прошедшее прошлое и что хотят из него извлечь?
