На прямых улицах застыли в неподвижности коричневые тела, похожие на засохшие корни деревьев, выдернутых из земли. Сотни, тысячи тел…
В Центре Управления Лазарета Татьяна Викторовна, слепо глядя в пустоту, невольно подняла руку и сжала горло, чтобы не закричать.
…Раздутые члены, опухшие лица, уже сочащиеся влагой разложения. Тела… Трупы, трупы, трупы… Большие и… маленькие.
Словно совершив гигантский прыжок с башни, Татьяна оказалась на одной из улиц. Прямо под ногами лежала — судя по панцирному переднику, доходящему почти до колен, — молодая сатиана, прижимавшая к себе маленького сатианета, чей панцирь еще не затвердел и потому был цвета топлёных сливок. Тёмные руки пытались спрятать светлый мягкий комочек, вжать в собственное тело, укрыть от неведомой опасности. Но вместо спасения мать — вместилище жизни, стала саркофагом для собственного ребенка. На разлагающемся лице сатианы уже ничего нельзя было прочесть, лишь чернота развёрстого в немом крике ротового отверстия навеки проклинала тех, кто принёс смерть.
Татьяна медленно шла вдоль улицы, переступая через тела, обходя неведомые механизмы. Глаза оставались сухими, губы стянуло, и звуки застряли в горле, хотя душа выла. Будь Татьяна Викторовна повнимательнее, заметила бы, что в небесах висят не два солнца, как на Сатиане, а одно. Поняла бы — это не головная планета, а какая-то колония. Но сейчас ей не было никакой разницы — как и смерти, опустившейся с неба тончайшей ядовитой вуалью и в считанные минуты уничтожившей пятисоттысячное население.
На космополе, где Татьяна оказалась в следующее мгновение, не находилось ни одного военного корабля, лишь ряды застывших тракаров, МОД, кораблей-георазведчиков. И сломанные фигурки сатианетов расчеркивающие почти ровный круг поля.
Отчего-то она знала и про общее количество погибших, и про мирную деятельность всех местных поселений, и даже про то, что планета не находилась ни в одном из тех секторов, где велись военные действия. Сознание скачками перемещалось между мёртвыми населёнными пунктами, остановившимися производствами. Бесконечный счетчик крутился в пустоте, добавляя и добавляя цифры к тем, кого уже посчитали, учли и объявили погибшим.
Скоро Татьяна перестала осознавать происходящее. Она не плакала, не ужасалась и не скорбела — лишь смотрела, смотрела, смотрела сухими глазами на тела, выхватывая отдельные картинки, части, куски и кусочки общей чудовищной мозаики. И не могла отвести взгляд.
Словно милосердная рука надавила на веки, позволив им опуститься. В наступившей темноте Татьяна Викторовна сжалась в комочек, дыша рвано и коротко, как дышат пациенты в состоянии шока, и Бим взволнованно заскулил, ощутив её тоску и боль.
— Смерть, разрушение… — чётко произнес низкий голос. — Цивилизации создаются волею высшего провидения. Так какое право они имеют уничтожать друг друга? Вопрос настолько же не функционален, доктор, насколько и вечен!
Татьяна обхватила себя за плечи, ощущая страшный холод. Будто выморозило из Центра Управления не только тепло, но и свет, и звуки, и краски. Повинуясь её мыслям, Э включил освещение. Татьяна снова была на любимой станции, и Бим толкал головой, и заглядывал в глаза, отчаянно скуля — пес тоже ощущал стылую пустоту, повеявшую, как из незакрытой форточки, от картин чужого, мёртвого теперь мира.
Она медленно обернулась. Такай стоял, привалившись спиной к стене и скрестив на груди руки. Взгляд маленьких глаз был тёмен и страшен.
— Кто прислал вам это? — поинтересовался он.
— Один из пациентов Лазарета.
— Он прислал не простой вижн, — заметил такай, — а полноценный сенсорер, который невозможно отправить с обычного корабля: мощности передатчика не хватит. Кто этот заботливый друг?
Татьяна поморщилась. Боль запульсировала в висках, начался озноб, и грудь сдавило тяжёлой, не дающей вдохнуть тоской — это оживал организм, оттаивал после увиденного. Артем называл такое состояние «откат».
— Броненоссер Тсалит.
— Интересные друзья у Стражей порога, — фыркнул такай. — А с какой целью устроена демонстрация?
— Не знаю! — воскликнула Татьяна. Голос сорвался.
Уиффуи мгновенно оказался рядом. Больно уцепился за плечо, заставил встать. И неожиданно мягко спросил:
— Чем я могу помочь, Лу-Танни? Как успокоить представителя земной расы?
Она виновато улыбнулась в ответ.
— Холодно, Уиффуи. Давайте чаю выпьем.
Такай, для верности обвив хвостом её предплечье, потащил за собой на кухню, усадил на сиреневый стул, принялся шарить по кухонным секторам. Потом прислушался к чему-то, стал действовать спокойнее и увереннее — видно, Э решил помочь.
Татьяна Викторовна ничего не замечала. Изображения неподвижных тел, «кадры» погубленного мира словно налипли на сетчатке глаз, прокручиваясь в сознании вновь и вновь. Зачем сатианет прислал подобное сообщение? В продолжение бесконечного спора о войне? Такай назвал Тсалита её другом, но являлся ли им броненоссер? Догадывался ли, что её, неподготовленную, увиденное повергнет в глубокий шок? Ведь она была человеком, у которого, если война и осталась, то лишь в генетической памяти или в ощущениях от фильмов и книг.
Уиффуи налил ей дымящийся напиток, а себе просто горячей воды, сел напротив. Она вдруг обратила внимание на то, что такай, совсем по-человечески, обнимает ладонями чашку, но, в отличие от людей, придерживает ещё и снизу — хвостом. Дождавшись, пока Татьяна без особого удовольствия вольёт в себя половину чашки чая, Уиффуи заговорил, как ни в чём не бывало.
— Ваш биоморфор можно только выкинуть, Лу-Танни, ибо починить не удастся. В какой-то из моментов своего существования аппарат подвергся воздействию высокой температуры. Часть деталей выгорела и была впоследствии заменена, так же, как и корпус. А вот нерокадель, видимо, протестировали и сочли не поврежденным, поскольку простейшие реакции у него до сих пор находятся в пределах нормы. Проблема, однако, заключается в том, что глубинные трассы нерокаделя оказались спаяны, и впоследствии вросли друг в друга. Отсюда нехарактерное использование и смешение информации, порционная нестабильность продукта на выходе. Чем выше клеточный уровень воспроизводства, тем больше отступлений от классических матриц продукта в сторону усложнения. Проще говоря, заказывая кусок мяса, вы получаете ту часть тела, где может располагаться мышца подходящего размера и мягкости.
— Эмм… — протянула Татьяна, немного приходя в себя от его слов. — В вашем объяснении я поняла только последнюю часть, Уиффуи. Несмотря на моё ворчание, не хотелось бы выкидывать Лепилу. Он помогает мне, предоставляя материал для реальных операций. Что ж, если сделать ничего нельзя, значит, буду и дальше аннигилировать орухов кусками.
Механик лукаво улыбнулся.
— Я могу подключить к биоморфору ментальное реле, которое позволит вам включать и выключать его, когда будет необходимо.
Татьяна даже привстала с места.
— Да это просто предел мечтаний! — воскликнула она. — Больше ничего и не нужно!
— Вы снова функциональны, Лу-Танни! — глазки Уиффуи довольно сощурились. — Но чтобы поддержать систему в норме после пережитого потрясения, ей следует дать отдых. Идите спать, доктор. А я ещё повожусь с вашим Лепилой!
Татьяна послушалась и отправилась в свой сектор. Когда пес и тамп заняли свои места и затихли, свет медленно угас. В наступившей темноте, скрючившись и обхватив себя за плечи, Татьяна безрезультатно пыталась уснуть. Гнал сновидения безмолвный вопрос — как? Как остановить этот ужас, широким шагом пересекавший галактику? На миг подумалось — что увидела бы она, если бы сенсорер прислал Гру-Хак, а не Тсалит. Ответ был очевиден — развороченные планеты, мёртвые небесные тела. Даже сейчас в прах превращаются тысячи живых существ, обладающие устремлениями, мечтами, желаниями. Разве может она, «существо в мягкой коже, одиноко живущее на задворках вселенной» — по словам Гру-Хака — прекратить бойню, смысл которой утерян в омуте времён? Если бы могла! Ведь и собственной жизни не жалко, лишь бы… лишь бы потемнел и в положенный срок затвердел похожий на светлую замшу панцирь маленького сатианета…
Глядя в стену неспящими глазами, она снова и снова вопрошала: «Зачем, ну зачем вы показали мне это, Тсалит? Что пытались сказать?». И вдруг подумала — несгибаемый броненоссер вовсе не хотел доказывать свою правоту в их споре о войне; не желал перетянуть Татьяну Викторовну на сторону сатианетов, представив гоков чудовищами и убийцами. Он пытался оправдаться перед ней. Пока только оправдаться. Но и это вселяло надежду.
* * *
«Вы покидаете станцию надолго, Лу-Танни!»…
Татьяна вздрогнула и проснулась. Чей шёпот разбудил её? Плеснуло лазоревым, словно чёрные веки приоткрылись, выпустив лукавый взгляд. Чреше!
