А мог ведь запросто довести стаж «сборника» до 17 лет, если бы сам не отверг предложение тренерского штаба сыграть на чемпионате мира 1970 года в Мехико, куда прибыл запасным. Г.Д. Качалин хотел выпустить его на матч с Сальвадором. Но Яшин считал, что основной вратарь Анзор Кавазашвили должен держать тонус и его незачем лишать игровой практики перед решающей встречей в группе и последующими играми. Кто бы еще отказался засветиться в играх четвертого подряд мирового первенства! Но для Яшина ритуальный выход на поле ничего не значил, если могли пострадать интересы национальной команды.
И вот младший товарищ, которого старший тянет в сборную, отстаивает перед тренерами Гавриилом Качалиным и Николаем Морозовым (Константин Бесков о Маслаченко и слышать не хотел), готовый уступить свое собственное законное место, в качестве благодарности за великодушие через много лет объявляет, что «из Яшина сделали легенду». В каком бы контексте ни прозвучало это «открытие» Маслаченко, оно вдвойне отвратительно – в этическом и профессиональном ракурсе. Кто как не футбольный и телевизионный волк должен понимать, что в этой обнажающе правдивой игре искусственно возвысить кого бы то ни было невозможно, ибо футбол творится на глазах десятков тысяч зрителей, а с наступлением как раз в это время телевизионной эры – и миллионов телезрителей, их не обманешь и любимцев не навяжешь.
Да и если бы это удалось, проникновение легенды по имени Яшин на буржуйский Запад (а в ином представлении даже рождение ее там) трактовать можно не иначе как выполнение почетного заказа КПСС или тайную акцию КГБ! Причем с участием завербованных арбитров, которые, оказывается, и с поля Яшина не удаляли, когда он заслуживал! А может, наоборот, это была, как тогда выражались, диверсия империализма? Иноземная-то пресса вместе с «враждебным» ТВ преподносили Яшина порой более объемно и красочно, чем любившие жевать жвачку родные СМИ.
На партийно-государственном «обожании» Яшина беспрерывно педалирует и футбольный литератор Александр Нилин. Если ему претит россыпь правительственных наград, то почему в черный список «обожаемых» не включает Николая Старостина, Всеволода Боброва, Игоря Нетто, Константина Бескова? А может, раздражает, что Яшин то и дело приглашался на трибуну для выступлений и в президиумы собраний, был «облизан» прессой? Но и здесь вратарь в приятном обществе – с Борисом Лагутиным, Валерием Борзовым, Людмилой Турищевой, Лидией Скобликовой, Ириной Родниной, Владиславом Третьяком.
Иные из названных в самом деле вольно или невольно чуть погрелись у подножия власти, однако их официальное, а то и номенклатурное положение в комсомоле и профсоюзах в упрек не ставится. И правильно, потому что эта мелкая и ничтожная подробность чемпионских биографий никак не умаляет немеркнущую грандиозность и незыблемость спортивных достижений. Яшину же, и не помышлявшему приклеиваться к власти, лепится ярлык то «идеологического спортсмена», то «номенклатурного футболиста». Ему, по-видимому, не прощается, что власть сама к нему приклеилась, вовсю используя в целях еще одного доказательства советской эффективности. Без вины виноватый Яшин давал для этого повод главным образом тем, что отменно делал свое дело, пахал побольше других. И за это надо вдогонку пускать ядовитые стрелы подковырок и прямых оскорблений?
Спортивные и человеческие достоинства Яшина были настолько очевидны, так бросались в глаза, что его современники вполне созрели для верных оценок и без всяких манипуляций их сознанием, каких-то идеологических внушений. Существует даже мнение, что Яшину недодано советской пропагандой, что он заслуживал гораздо большего. Никита Симонян, к примеру, считает, что его никогда и не раскручивали до уровня национального героя, а «это было бы справедливо».
В противовес изображению Яшина «идеологическим спортсменом» приведу и высказывание, принадлежащее Алексею Симонову. Не потому что он сын знаменитого поэта и руководит Фондом защиты гласности, а потому, что слов на ветер не бросает и безусловный авторитет в среде гуманитарной интеллигенции. Вот веское слово Симонова: «Я считал Яшина идолом. В жизни и по образу мышления я вообще против идолов. Но не против Яшина, ибо Лев был «идол» особый, ненавязчивый и ненавязанный, не идеологический, не колосс на глиняных ногах, не пропагандистский фетиш, а образ (пусть и несколько «идол») открытости (насколько это было возможно), товарищества, силы, решительности. С таким «идолом» я готов был мириться».
Отдается ли отчет, что совершенно произвольное отнесение к «номенклатурщикам» задевает не только Яшина, но косвенно цепляет многих других людей, чьи реальные заслуги и людское уважение не отменяются благоволением власти? И что же есть на самом деле номенклатура? В номинальном, словарном смысле слова она означает должностных лиц, которые назначаются или утверждаются вышестоящим органом административной системы. В переносном смысле это ограниченный круг привилегированных избранников власти. Но к Яшину это не имеет никакого отношения даже в уничижительно-ироническом значении, приданнном выражению «номенклатурный футболист».
Какие там были у него привилегии! Материально-бытовые условия (зарплата, квартира, автомашина вне очереди) – как у других элитных футболистов, включая «необожаемых», и с номенклатурными привилегиями они не шли ни в какое сравнение (к особой поликлинике приклеплен не был, «авоську» с набором дефицитных продуктов не получал). В коридоры власти Яшин вхож не был, да и не звали.
По роду работы мне приходилось общаться с некоторыми номенклатурными деятелями. Люди они были разные, встречались и очень приличные, но даже на челе обычно вежливых и обходительных «номенклатурщиков», пришедших в 60—80-е годы на смену грубым и неотесанным, чаще всего лежала печать самодовольства, с трудом скрываемого превосходства над нами, плебеями. Яшин и по этому верному признаку не подходит к их роду. Невольную поддержку такое наблюдение получило от самого инициатора яшинского причисления к номенклатуре. В документальном фильме «Лев Яшин: легенды и были» (1999) Александр Нилин вполне достоверно рисует портрет вратаря: «На выразительном лице человека честного, тяжелого труда читались усталость, страдание, но только не превосходство». Если бы оно отягощало вратаря, партнеры никогда не признавали бы его в доску своим, душевно близким. Если бы Яшин был «номенклатурен», это быстро усекла бы и заграница, которая мало того что не отвергала его, но привечала побольше, чем советские «благодетели».
Государственная лояльность ничуть не избавила Яшина от чиновничьих отлупов, черствости, равнодушия, а бывало – прямых измывательств. Так уж было заведено: одной рукой власть осыпала наградами, а другой третировала, устраивала всякие пакости – крупные и мелкие. Как и многим другим лучшим людям страны. Некоторых попросту травила, как, например, лауреата шести Сталинских премий композитора Сергея Прокофьева. У музыкальных критиков, однако, хватает ума не акцентировать внимание даже на том, что тот пресмыкался перед властью. Потому что был гений, загнанный в угол. Но Яшин-то не пресмыкался – и условия со сталинских времен изменились, и характер был не тот: говорил напрямоту В постфутбольные годы, вращаясь в спортивно-бюрократических кругах и поднаторев, – более взвешенно (хотя Михаил
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
