Удивительно, однако Чолган отнесся к ее коварству едва ли не благожелательно. Но то, что она увидела в нем, ее испугало, она сама отдернулась. «Что, дамочка, получила?» – отозвался Чолган добродушно. Хотя добродушия в нем не было ни грана, она прочитала его детство – жестокость и драки, грязь и кровь… Много крови, насилие, в том числе изнасилование… Когда кто-то кричал, извиваясь потным телом под телами распаленных, потерявших человеческий облик мальчишек… До тех пор, пока жертва уже не могла кричать. И еще – тюрьма, внутрикамерная жестокость, раболепие одних в надежде уберечься и от побоев, и от более откровенных унижений… И ничего из этого в конце концов не получалось, как правило, потому что щадить других в том мире было нельзя, иначе сам мог оказаться следующей жертвой.
«Чолган, уймись, мы все знаем, что ты – уголовник».
«Бывший… Сейчас я – тихий».
«А все же тебе кошмары после того, что ты сотворил, не…» – начал спрашивать Врубель.
«Нет».
Наташа не понимала, как можно еще разговаривать с тем, кто когда-то что-либо подобное ее видениям сделал с другим человеком, с женщиной. С девочкой, которая до этого была, быть может, хорошей, зато потом… Наташа поняла, что сама она – вещь, которую можно низменно использовать, и не более, чем вещь. А вот человеком после этого она остаться уже вряд ли сможет, особенно в глазах других, кто совсем недавно был ей дорог… Это было ужасно.
«Я что-то вижу», – доложил, прерывая ее боль, Янек.
Тогда и все увидели – его глазами, если бы не он, они бы проскочили мимо.
Это было какое-то свечение, будто бы голубое, холодное солнце восходило над каким-то невообразимо далеким горизонтом. Или как в ночи, когда только темень сжимает тебя и нет ничего вокруг, но откуда-то вдруг появляется… свечение, как полярное сияние в небе, или, опять же, ничего не освещающее видение, наваждение света, и начинает казаться, что оно лишь световой мираж, обман сознания, отразившийся в псевдозрении… Голубизна была, впрочем, так далеко, что до нее невозможно было дотянуться никаким пониманием происходящего. Вот тогда Наташа и повела машину в сторону этого как бы горизонта.
«Натали, не надо», – запротестовал командир, но как-то неуверенно. Они рванули вперед довольно резко, и он не притормозил, не нашелся, или ему самому хотелось поскорее выйти из этой мути, окружавшей их, и он не сделал ничего, что помешало бы суггестору, Наташе.
«Вижу что-то» – такая была общая мысль, уже никому конкретно не принадлежащая. Лишь чуть более светлая, чем окружающая их плотная пелена, теперь разбавленная этой далекой голубизной, что пробилась через заливавшую их муть…
А потом на миг, как показалось, возникло что-то движущееся к ним, что-то каплеобразное, оставляющее за собой различимый след, довольно долгий, вроде инверсионной дорожки от высоко летящего самолета. И это каплевидное тело… проскочило-прошло сквозь них, или они прошли сквозь него. Они ощутили толчок, будто бы кто-то их машину с ними внутри резковато и надежно приостановил, так что и скорость по приборам стала падать.
«Вот это да-а!»
«Натали, своими мыслями ты сделала нас слишком… реализованными тут!»
Блез имел в виду идею, высказанную кем-то из научников и поддержанную в том числе Вересаевым, который им ее изложил. Состояла она в том, что их присутствие в пространстве иных измерений – если они действительно находились в них, носит нецелочисленный порядок. Вот и Врубель стал этот окрик командира конкретизировать:
«Будто бы мы сейчас процентов на сорок тут существуем. Эх, приборчик бы такой получить, который бы нашу реализованность здесь измерял».
«И что же ты будешь им измерять, дурья башка? Вот я себя отлично чувству…» – додумать свою тираду Чолган не успел.
Их прямо из ниоткуда атаковала, если так можно сказать, еще одна капля размытого, неопределенного света. Потом этих объектов стало много… Они даже не долбили сейчас скорлупку с четырьмя людьми, они просто ее подхватили и, как бы ни старалась Наташа вырваться, закрыли для людей определенную часть мира, где угадывался-приоткрывался голубой горизонт. Тот самый, к которому они направились. Это было очень сложно, и лишь за неимением других способов определить происходящее приходилось прибегать к привычному человеческому понятию и пониманию направления.
«Нас заметили».
«Не пускают», – поправил Чолгана Врубель.
«Что же нам – пушкой пробиваться?» – спросила Наташа.
«У вас, ребята, настоящей злости, боевого духа маловато», – Чолган попытался выстрелить, но Блез успел его блокировать, перевел управление оружием только на себя. Чолган стал с ним бороться за контроль над пушками.
«Передай мне управление… И не мешай, лягушатник долбаный!»
На этот раз командир не успел. Чолган пальнул, не очень уверенно и плохо прицелившись. Дымный след выстрела ушел вбок, ни одну из налетающих на них капель, размерами больше их параскафа, вроде бы и не задел… Но все-таки он что-то изменил в настроении налетевшей на них стаи. Они сделались плотнее и сильнее, это было заметно. Теперь, как ни шумели от перегрузки мюонные резонаторы, как ни давила Наташа на ходовую установку, как ни погонял машину своим пси Чолган – ничего у них не получалось. Их просто подхватили и поволокли назад, вернее, куда-то, что можно было назвать пройденным ими курсом лишь с большой натяжкой.
«Что же тут не так с пространством?»
Чолган больше не стрелял, или Блез уже жестко перехватил орудия, без всяких там околичностей.
По приборам – Наташа видела их, кажется, глазами командира – они выдавали примерно сто десять процентов своей общей мощности, а ей казалось, что все они – вчетвером и с машиной – работают еще сильнее. Но их определенно оттягивали туда, откуда они пришли.
Пора возвращаться. Кто это подумал, было непонятно, скорее всего, Врубель, но его решили поддержать, на этот раз уже все.
«Ян, маяк не теряй. То есть буй этот…»
«Он в пассиве, проверить его?»
«Не сейчас, когда будем ближе. Просто следи за ним по курсомеру».
Голубое свечение, которое теперь оставалось за условной кормой, остывало. Что это был за свет такой, и кем были прозрачные, но такие сильные каплевидные сущности, по-прежнему оставалось непонятно. Они все испытывали сейчас что-то похожее на разочарование, будто прикоснулись к чему-то очень важному-нужному-интересному-существенному, как закон мироздания, но вот что-либо определенное усвоить у них не получилось. И теперь кто-то из них все уверенней соображал, что свой шанс они упустили. Это было настолько явным общемыслием, что Блез высказался:
«Будет другой шанс, другие возможности…»
«Не будет, – твердо, как гвоздь забивая, подумал Чолган. – Мы упустили… Эх, зря я пальнул, не ругайтесь, сам знаю, что напортачил. Но я же думал, может, они разбегутся… То есть разлетятся».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
