И это были не пустые слова. За ними стояли сложные военно— технические расчёты. В настоящее время США несколько впереди по числу ядерных боезарядов и их носителей. Зато СССР опережает США по тяжёлым ракетам с разделяющимися головными частями (РГЧ) и по мощности ядерных боезарядов. Это даёт нам определённые военные преимущества, если будет развязана термоядерная война и Советский Союз будет вынужден нанести ответный ядерный удар всей своей мощью.
Не малую роль в этом играет то, что Советский Союз вынужден нацеливать свои ракеты и авиацию на объекты, составляющие основу экономической и политической мощи США и НАТО. Иного выхода нет, так как они будут наносить ядерные удары прежде всего по таким же объектам на территории СССР и его союзников.
Но страны НАТО намного чувствительнее к таким ударам. В 170 городах США сосредоточено 75% промышленного капитала и 55% населения страны. В основном они находятся в восточной и северо— восточной части страны. Между тем достаточно всего лишь одного заряда мощностью в 20 — 50 мегатонн, чтобы уничтожить любой из крупнейших городов Америки. А для Европы положение ещё более катастрофично. В ФРГ в городах проживает 90% населения, в Англии — 80%, во Франции 60%.
Это понимают в администрации Рейгана и потому высказывают беспокойство в связи со снижением ракетно— ядерной мощи США по сравнению с Советским Союзом.
Вот такая вот была стратегия, она же тактика.
Но из всего этого ясно было одно:никаких расхождений между политикой военных и советского руководства нет и в помине. И позицию о неприменении первыми ядерного оружия, и концепцию маневров «Союз— 83», где фактически отрабатывалось применению первыми ядерного оружия, утверждало Политбюро ЦК КПСС. Значит одна позиция предназначалась для внешнего потребления и пропаганды, а другая — для внутреннего планирования и возможных действий. Такова была истинная суть принимаемых решений и политики Советского Союза.
Впрочем, во всех этих тонкостях едва ли разбирались престарелые члены Политбюро во главе с Брежневым. Но Андропов, Устинов и Громыко знали, что делали, и именно они проводили такую политику.
В одной из бесед я прямо спросил маршала Огаркова, верит ли он в возможность победы в ядерной войне. Ответ его был лаконичным:
— Я не имею права командовать войсками и посылать людей в бой, если сам не буду верить в победу и не подготовлю её.
Что ж, в этом была своя логика — военная.
НЕТ ДОЛЖНОСТИ БОЛЕЕ ОКАЯННОЙ
Какой же линии мне придерживаться на переговорах в Стокгольме? Куда там вести дело? Пока ясно было одно — настаивать на договоренности о неприменении первыми ядерного оружия военные не будут. Скорее наоборот.
А с Лубянки 4 декабря поступила бумага за подписью председателя КГБ В.М. Чебрикова, которая следующим образом определяла задачи советской делегации в Стокгольме:
1. Не раскрывать нашей военной деятельности и боеготовности.
2. Постараться ограничить военную активность США в Европе — переброску их войск, и особенно в районы, примыкающие к границам социалистического лагеря.
3. Постоянно подпитывать мобилизацию антивоенных движений в Европе.
Но и здесь больше говорилось о том, что не надо делать. Поэтому по— прежнему оставался проклятый российский вопрос — что делать?
Своими новыми заботами я поделился с Корниенко и Ковалевым — с каждым по отдельности. Их советы были на удивление одинаковы — не мудрите, Гриневский, а напишите вместе с ведомствами обычные директивы в том духе, как их готовили к Мадридской конференции СБСЕ.
Такие директивы вскоре были готовы. Разумеется, начинались они с трафаретной фразы о том, что, основываясь на оценке положения дел, сделанной в заявлении Андропова, «следует разоблачать милитаристский курс США и НАТО, который создает угрозу миру в Европе». При этом особо подчёркивать, что появление Першингов «ведет к новому витку гонки вооружений, росту напряженности и нестабильности в Европе и может серьезно затруднить разработку мер укрепления доверия и безопасности на Стокгольмской конференции». Правда, об уходе с конференции в директивах не говорилось. Линия Громыко победила.
Что касается собственно мер доверия, то директивы были строго поделены на две части.
В первой части делегации предписывалось «поставить в центр внимания конференции крупные инициативы, осуществление которых могло бы сыграть важную роль в укреплении доверия и безопасности в Европе». К ним относились обязательства о неприменении первыми ядерного оружия и Договор о неприменении силы вообще. Кроме того, делегация должна была «продвигать» предложения об освобождении Европы от химического оружия, а также о неувеличении и сокращении военных расходов. Если нейтралы предложат создание безъядерных зон на Севере Европы, в Центральной Европе и на Балканах, то заявить о нашем положительном к ним отношении. Это были так называемые политические меры доверия.
А во второй части директив говорилось о необходимости разработки военных мер доверия, которые, впрочем, уже выдвигались на XXVI Съезде КПСС и в совместных документах Варшавского договора. А именно: ограничение масштабов военных учений, уведомление о крупных военных учениях сухопутных войск ВМС и ВВС, уведомление о крупных передвижениях и перебросках войск, а также приглашение наблюдателей на такие мероприятия. И хотя в директивах было подробно расписаны параметры, начиная с которых такая деятельность подлежала бы уведомлению, в целом все эти меры не шли дальше того, что уже обсуждалось в Мадриде.
Разумеется, делегации надлежало отводить все попытки США и НАТО навязать рассмотрение таких мер как транспарентность, обмен информацией и контроль. Даже обсуждать их было нельзя — только отводить.
И после изнурительных межведомственных баталий для нас в делегации ключевой была сохранившаяся в директивах фраза: «Вести дело к тому, чтобы конференция приступала к рассмотрению и согласованию мер доверия в военной области как уведомительного, так и ограничительного характера». Она позволяла нам вести параллельные переговоры, как по политическим, так и по военно— техническим мерам доверия.
В таком виде эти директивы без обсуждения были приняты на Политбюро. Только Черненко прошелестел задыхающимся голосом:
— Вопросы есть? Замечания есть? Нет! Переходим к следующему пункту повестки дня.
А через несколько дней меня буквально наповал сразил Громыко. Он вызвал, чтобы дать указания, как писать его речь в Стокгольме, и в ходе их обсуждения, как бы невзначай, бросил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
