В руках у бандитов
В августе 1919 года член РВС 12-й армии В. П. Затонский, я и еще несколько командиров-чекистов вместе с отрядом особого назначения были направлены из Киева в Одессу в группу войск И. Э. Якира, блокированную белыми со всех сторон. Прибыли мы на станцию Помошная. Путь дальше был отрезан: восставшие немцы-колонисты привели в негодность железнодорожную ветку на участке Помошная — Одесса.
В. П. Затонский по прямому проводу вызвал Елизаветград, чтобы выяснить положение в городе и на станции, так как было известно, что Херсон и Николаев, а также узловые станции Знаменка и Пятихатка были заняты генералом Шкуро. Затонскому ответили, что все железнодорожные пути забиты составами, в самом Елизаветграде на станции скопилось 22 эшелона. В эшелонах рабочие и их семьи, бежавшие из Николаева от Шкуро.
Затонский приказал мне сформировать бронепоезд, погрузить чекистов и отряд особого отдела ВЧК армии и следовать в Елизаветград, чтобы организовать эвакуацию рабочих. В депо нашлись старенькие платформы и паровозик, а также уже вышедший из строя бронепоезд. Все это стояло в ожидании капитального ремонта. В течение одного часа бронепоезд был сформирован. Я осмотрел его, грустно покачал головой и пошел докладывать Затонскому, что бронепоезд для боевых действий непригоден. Затонский ответил:
— Ничего. Сражаться нам там не придется. Наша задача — вывезти семьи рабочих. Нам бронеплощадки нужны для морального воздействия, и только.
— Разве лишь для устрашения, но боя этому бронепоезду не выдержать. Он может даже по дороге рассыпаться…
— Ну уж и рассыплется! — усмехнулся Затонский. — Все обойдется. Я поеду вместе с вами.
Я отдал приказ грузиться.
К месту назначения мы прибыли вечером. Подъезжая к станции, мы были крайне удивлены: кругом пусто, тихо, ни одного эшелона на путях. Не видно ни рабочих отрядов, ни наших войск. Как выяснилось впоследствии, телеграфист на станции Елизаветград оказался петлюровцем и спровоцировал Затонского, сообщив ему ложные сведения.
Наш бронепоезд, медленно подъехав к вокзалу, остановился. И в то же мгновение со всех сторон забили пулеметы, беспорядочно захлопали оружейные выстрелы. Я решил осадить бронепоезд за мост, метров на триста, и побежал к паровозу, чтобы дать распоряжение машинисту. Но ни машиниста, ни помощника на паровозе не оказалось.
Куда они подевались? Попрятались с испугу или бежали к врагу? Зову — никто не отзывается.
Выхватив из кобуры оружие, я, пригибаясь, бегу разыскивать мерзавцев, бросивших паровоз. Кидаюсь туда, сюда — никого не видно.
А выстрелы приближаются с каждой минутой. Слышу, как от нас ударили ответной пулеметной очередью. В стороне различаю здание, по-видимому депо. «А нет ли их там?» — подумал я и бросаюсь в здание,
— Где тут машинисты бронепоезда? Давай на паровоз! — кричу я…
И тут откуда-то с боков и сзади на меня набрасываются люди, сбивают с ног и обезоруживают.
— Ага, голубчик, попался!!
— Вот таких-то комиссаров нам и надо! — слышу злобные, хриплые голоса.
Пинками меня поднимают на наги. Оглядываюсь. Вокруг меня солдаты с белыми повязками, человек восемь. С меня срывают пояс, сдирают кожаную тужурку.
Один из бандитов прицеливается в меня и собирается стрелять.
— Подожди! — закричал ему кто-то. — Успеем еще. Никуда ему теперь не уйти от нас.
А другой, видимо старший, говорит:
— Надо его в город отвести. Соберем всех комиссаров-большевиков на площади и перестреляем их там, как собак!
Двое бандитов берут меня за руки, двое становятся впереди, остальные сзади, и мы трогаемся.
Я думаю лишь об одном: как только отпустят руки — побегу. Пусть пристрелят на ходу — все лучше, чем дожидаться казни на площади.
Но нет, бандиты крепко держат меня за руки, не отпускают ни на секунду. Все дальше и дальше идем мы вдоль железнодорожной насыпи. Уже и выстрелы от станции доносятся глуше. Ну, думаю, пришел конец: убежать не удастся, а пощады не жди.
Впереди виднелся водосточный желоб метра в полтора — два шириной. Бандиты отпустили мне руки, стали сзади и с боков.
— Прыгай! — Один из бандитов ударил меня прикладом по спине. — Тебе говорят, прыгай, сволочь!
Я прыгнул и тут же метнулся в сторону, кубарем скатился в высокую густую полынь и крапиву, что росли вдоль насыпи. В то же мгновение раздались выстрелы. Бандиты с. криком бросились за мной, беспорядочно стреляя. Пули ложились над самой головой, срезали траву. К счастью, уже было темно.
Сделав несколько прыжков, я пополз на четвереньках. Но, заслышав шаги, прижался к земле, боясь пошевелиться.
Вот, подминая траву, все ближе и ближе ко мне приближаются шаги.
Над самым ухом голос:
— Куда поперли? Он здесь заховался. Издалека доносятся другие голоса:
— Будет он тебя здесь дожидаться!
— Он такого стрекача задал, что, поди, версту отмахал.
— А ну его к бису!
— Пошарим еще трошки, хлопцы!
Крапива нестерпимо жжет лицо, голую грудь и руки, но я лежу, не шевелясь.
— И где он, гадюка, притаился? — слышу я шагах в четырех от меня, не более.
Подумалось: теперь уж все. Схватят… Будут зверски избивать, злобствуя, что чуть не упустили.
— Да ну его к бису! — снова слышу я, но уже голос отдаляется. Выстрелы раздаются все реже и реже, потом совсем прекратились. Голоса стали слышны уже издалека. Тогда я пополз дальше. Выпрямиться во весь рост я не решался, тем более что вышла луна и стало довольно светло. Метров двести прополз, потом решил все же встать. Как только выпрямился, увидел водонапорную башню. И в тот же момент кто-то метнулся в сторону, прижался к стене…
Неужели опять бандиты?
Однако, кроме прижавшегося к водонапорной башне человека, никого не было видно.
Я подошел ближе. Заметив, что его обнаружили, человек попятился. Вижу — солдат. Кто он: свой или чужой? По виду определить трудно. Хотя была ночь, но я разглядел старую шинель, помятую фуражку, на ней ни кокарды, ни красноармейской звезды. Руки свободные, ни винтовки, ни нагана.
Я подхожу к нему и тихо спрашиваю:
— Ты кто?
Он отвечает так же тихо:
— Свой.
— Красный или белый?
— Свой, — опять повторяет солдат и оглядывается по сторонам.
— Какой части?
— Свой!
— Да что ты заладил одно и то же: «свой» да «свой», — разозлился я. — С белыми ты или с красными? Или, может быть, с зелеными?
— Я свой, — жалобно шепчет солдат.
— Тьфу ты, черт! — выругался я про себя. От этого вояки, видно, толку не добьешься.
— Ну вот что, решай сам, с кем ты. Направо, в сторону станции Помошная, — красные, налево, в Елизаветграде, — белые.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
