жителей острова, не с его тучных нив и роскошных лесов, а с кораблей, обманутых предательскими сигналами и разбивающихся среди подводных скал, окружающих этот ужасный берег!
Не забудьте, друзья мои, что эта тетрадка отдает в наши руки венгерского разбойника. С Божьей помощью мы выберемся когда-нибудь из его разбойничьего гнезда и достигнем берегов, на которых признаются общечеловеческие законы. Там доведем мы до сведения правосудия любой цивилизованной страны ужасы, совершаемые здесь целой шайкой негодяев, повинующихся самозваному губернатору. Тогда припомните и подтвердите присягой все, что мы здесь видели и слышали, и нашего показания будет достаточно для того, чтобы довести до заслуженной виселицы красавца скрипача и его сообщников. Теперь же, товарищи, забудем о нем на время и подумаем о самой важной и самой близкой опасности, угрожающей нам. Увы, друзья мои, я должен сказать вам, что все, что старый француз говорил о смертельном сонном времени, истинная правда!
Да, друзья мои, Руфь Белленден верит в существование сонного времени, а раз она в него верит, то и нам не приходится больше сомневаться!
Я открыл тетрадку, нашел одну из давно намеченных страниц и начал читать, выбрасывая некоторые, слишком интимные или неинтересные для посторонних, места из дневника мисс Руфи.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Дневник мистрис Кчерни
«14 августа, через три недели после моего прибытия сюда, я проснулась, разбуженная еще никогда не слышанным звуком большого колокола. Не успела я еще отдать себе отчет в том, откуда доносились эти странные звуки, напоминающие жалобный стон набата, как в мою спальню, запыхавшись, вбежала доверенная экономка, заведовавшая хозяйством в доме мистера Кчерни до его свадьбы и называемая всеми, начиная с него самого, бабушкой Маргаритой. Дрожащим от волнения голосом старуха просила меня торопиться и сама помогала мне одеваться, не давая мне ни докончить прически, ни выбрать подходящее платье. Я была еще не совсем готова, как в спальню вошел мистер Кчерни и так же торопливо, хотя все же улыбаясь, пригласил меня немедленно перейти на яхту. Признаюсь, я была несколько удивлена крайней поспешностью этого неожиданного переселения, и удивление мое еще усилилось, когда я увидела все население острова, за исключением немногих местных уроженцев малайского племени, усаживающимся на лодки и направляющимся к северному мысу, около которого на якоре стояла и наша яхта. Эдмунд объяснил мне, что на нашем прелестном острове наступает опасный сезон, во время которого ни один европеец не может безнаказанно оставаться на берегу, и что этот сезон продолжается от одной недели до месяца».
Здесь я перевернул несколько листков и прибавил несколько объяснительных слов.
— Как видите, друзья, четырнадцатого августа мисс Руфь еще не знала истины о характере своего мужа и об его образе жизни на острове. Несколькими неделями позже она пишет уже гораздо ясней. — Найдя нужную страницу, я продолжал читать:
«22 сентября с удивлением узнаю о существовании необыкновенного «подводного замка», в котором спасаются обитатели во время опасного сезона. В этом замке останусь и я на время отсутствия моего мужа, собирающегося на днях в Сан-Франциско или Японию… не знаю наверно, так как он не сообщил мне подробностей о предполагаемом путешествии.
На мою просьбу сопровождать его я получила отказ. Муж объясняет его необходимостью проводить все время в скучнейших деловых разговорах и спешных переездах, при которых общество дамы может быть только стеснительным. Он обещает мне, что отсутствие его продолжится очень недолго и что он постарается возвратиться не позже как через четыре или пять недель. Не стану спорить и настаивать, зная, как мужчины дорожат своей свободой и как боятся они так называемой «тирании» молодых жен.
13 ноября. Мистер Кчерни опять собирается убежать, на этот раз в Лондон, хотя он вернулся всего несколько дней назад из Сан-Франциско. Опять просила я его взять меня с собою. Мне так хочется повидаться с братом, но опять получила отказ. На этот раз мне было отказано в таких выражениях, которых мужья-джентльмены должны были бы избегать в разговоре со своими женами. На мой вопрос о причинах отказа мистер Кчерни коротко ответил: «Я не привык давать отчет в своих поступках кому бы то ни было!» Подобные ответы никогда не изглаживаются из сердца женщины, оскорбленной в своих священнейших чувствах.
12 декабря. О Боже, помоги мне. Я знаю! И он знает, что его тайна мне известна. Но не все ли ему равно? Кому могу я доверить страшную истину? Разве волнам океана или ветрам, проносящимся над этим ужасным берегом… тучам, летящим на запад, к далекой, дорогой родине. Никто другой не может услышать меня в этой пустыне. О Боже, помоги мне, несчастной!.. Дай мне силы забыть или, по крайней мере, вспоминать о страшной тайне без чувства ужаса, наполнившего мою душу мучительным гнетом.
25 декабря. Вчера был канун Рождества. Величайший праздник моей дорогой родины. Там все радуются, все молятся. Все семьи в сборе. Я же здесь одна, одна в своей подводной тюрьме. С тоской вспоминаю я о том, что было год тому назад. Только год назад, а сколько перемен, сколько разочарований, сколько горя! Но к чему сравнивать светлое прошлое с ужасным настоящим? К чему вспоминать невозвратное? Сердитые волны бьются об окна моей тюрьмы. Их однообразный плеск наполняет бесконечной тоской мою больную душу. Мне кажется, что сердитое море шепчет вечно одну и ту же фразу: «Никогда, никогда больше». Ночью, во время отлива, я открыла верхнее окно, с громким рыданием взывая о помощи. К кому? Кто услышит мои рыдания?.. Кто поможет моему горю? Я больше ни на что не надеюсь, ни на что, кроме милосердного Отца небесного!
1 января. Мистер Кчерни вернулся из своего путешествия. Он ездил в Европу «по моим делам». Каким? Мне становится страшно. Иногда мне кажется, что он уверил брата в моей смерти. Недаром же он вытребовал от меня полную доверенность. Воспоминание об ужасной сцене, после которой я должна была подписать нужные бумаги, не выходит у меня ни из головы, ни из сердца!
8 января. Вот уже восьмая неделя, как продолжается сонное время. Из разговоров старожилов я узнала некоторые
