Генрих Рудольфович принял Барсова в шикарных апартаментах на втором этаже, одетый в бухарский халат. В колонках компакт-проигрывателя негромко звучала хоральная прелюдия Баха.
– Что за фокусы, Николай? – проворчал магнат. – Ты сорвал переговоры с Соловьевым.
– Генрих Рудольфович, мое дело важнее. Если выгорит, Соловьев к вам уборщицей устроится.
– Ну да? – изумился Бек. – Какой ты прыткий. Что ж, проходи, излагай.
Утонув в глубоком кресле, Барсов сбивчиво пересказал содержание беседы с Калужским. Бек помолчал, прикрыв глаза, и безапелляционно изрек:
– Бред.
– Ничего подобного, – решительно возразил Барсов. – Я знаком с Калужским много лет. Это ученый, каких мало. Если он утверждает, что уверен в своем открытии, значит, так оно и есть.
– Что так и есть? – раздраженно спросил Бек. – То, что он уверен?
– Нет, что открытие реальное.
– Гм… – Генрих Рудольфович прикрыл колено полой халата. – Принеси-ка мне виски, Николай… Нет, не из этого бара, а вон из того… – Бек погрузился в размышления. Спустя десять минут, в течение которых Барсов боялся вздохнуть, он задал вопрос: – Сколько Калужский хочет за информацию и за сотрудничество?
– В том-то и дело, что нисколько, – сокрушенно покачал головой Барсов. – Я прозрачно намекал на миллион…
– Миллион не проблема, – небрежно обронил Бек.
– Да, но он и слушать не стал. Он твердо намерен опубликовать статью.
Генрих Рудольфович улыбнулся уголками губ.
– Нет намерений настолько твердых, чтобы их нельзя было изменить соответствующими доводами. Я знаю людей.
– Вы не знаете Калужского. Бек поставил рюмку на стол.
– А нужен ли нам Калужский? Судя по твоим словам, открытый им процесс несложен. Имея информацию как руководство к действию, любой сообразительный студент справится. Так что нам необходим не Калужский, а файл Калужского. И это обойдется дешевле. Мы проверим. Если бред, спишем в убыток, а если реальность…
Генрих Рудольфович сжал кулак. Барсов ужаснулся. Он сам запустил смертоносную машину, и судьба профессора была предрешена. Но не лукавил ли Николай Николаевич? Неужели в глубине души он не мог предвидеть?..
– Генрих Рудольфович, – проговорил он, – Калужский мой старый друг. Когда на зимней рыбалке я провалился под лед, он вытащил меня, рискуя жизнью. Неужели нельзя решить вопрос иначе?
– Можно конечно. – Бек пожал плечами. – Есть у твоего профессора дети?
– Сын Антон, двадцать лет.
– Единственный сын?
– Да.
– Ну вот, исходя из этого, и попробуй уговорить Калужского.
– Я?! – Барсов поежился. – Генрих Рудольфович, это невозможно. Калужский – человек совершенно не от мира сего. Он считает меня…
Бек величественно восстал из кресла, навис над Барсовым, который, казалось, уменьшился в росте, и загрохотал:
– Ах вот как! Мало того что я должен спасать жизнь твоего приятеля, в чем я абсолютно не заинтересован, так я еще обязан заботиться о твоей репутации! Ты собираешься положить в карман кругленькую сумму, сам остаться чистеньким, а всю грязную работу за тебя сделает дядя Генрих! Вон с глаз моих! И без договоренности с Калужским не возвращайся – выкину…
Не помня себя, Барсов попятился к дверям и пулей вылетел из особняка. Усевшись в свою машину, он дышал тяжело, прерывисто.
– Куда, босс? – осведомился водитель.
– Погоди пока…
Барсов попал в отвратительный переплет. Он получил приказ, и его надлежало выполнить – с Беком шутки плохи. А выполнять приказ – значит, предстать перед другом в мерзком обличье шантажиста… Барсов застонал.
– Что с вами, Николай Николаевич? – обернулся водитель.
– Да что-то сердце прихватило.
– Таблетку?
– Давай.
Барсов положил валидол под язык. Он не знал и не мог знать, что его душевные терзания напрасны, что друг не разочаруется в нем, ибо им не суждено увидеться – ни в этот день, ни на следующий. Никогда.
22
Двое парней сидели на лавочке в парке, откуда хорошо просматривался подъезд дома профессора Калужского. Эти двадцатидвухлетние негодяи были известны в приблатненной среде под кличками Фонарь и Черный, а в миру как Василий Шабанов и Сергей Чернов.
– Вон, видишь, – указал пальцем Фонарь. – Вон тот, что вышел. Это сын его. Значит, теперь старик в квартире один. Пошли.
Фонарь встал, Черный же словно приклеился к скамье.
– Ты чего? – обернулся Фонарь.
– Боязно, застукают в подъезде…
– Кто? – Фонарь ухмыльнулся. – Одиннадцать часов, все слиняли на работу. Мы мухой. Вещички в машину – и айда. «Москвичок» мой хоть и дряхлый, а бегает…
Шабанов безосновательно назвал видавший виды «москвич» своим – он временно реквизировал машину у деда, пока тот отлеживался в больнице после инфаркта.
Не первый месяц Фонарь и Черный промышляли квартирными грабежами. Объекты выбирали просто – где железная дверь, там есть чем поживиться. В особо, по их определению, круто навороченные квартиры ни Фонарь, ни тем более трусоватый Черный соваться не рисковали – там можно и пулю схлопотать. А вот те, что попроще, но все-таки с железной дверью…
Перед налетом Фонарь провел рекогносцировку. Представившись электриком, которому нужно проверить счетчик, он разговорился с профессором и узнал, что тот живет вдвоем с сыном и днем нередко бывает дома. Фонарь ковырялся в счетчике, а сам оценивал боковым зрением обстановку. Вскоре он понял: подходяще.
Провернуть операцию решили на следующий день.
– Да вставай ты! – Фонарь толкнул под ельника в плечо. – Идем.
Он направился к подъезду. Черный плелся за ним, поднявшись по лестнице вслед за Фонарем, позвонил в дверь.
– Кто? – послышался голос профессора.
– Вчерашний электрик, Олег Андреевич, – будничным тоном сообщил Фонарь. – Забыл у вас в счетчике одну штуку подкрутить…
– А, Саша…
Дверь распахнулась, и налетчики ворвались в квартиру.
– Тихо, – сквозь зубы процедил Фонарь, прижимая к горлу профессора лезвие ножа. – Где деньги?
Черный захлопнул за собой дверь. Профессор уставился на грабителей скорее в растерянности, чем в страхе.
– Да что вы, ребята…
– Где деньги, падла?! – заорал Фонарь.
– Там, в секретере… – Калужский показал рукой.
Грабители торопливо устремились в гостиную. Фонарь открыл секретер торчащим в замочной скважине ключом, порылся в ящичках, нашел деньги.
– Мало. – Он обернулся к профессору. – Где… Эй, стой, сука!
Он увидел, что Калужский отпер и приоткрывает входную дверь. Дальнейшее произошло мгновенно. Очевидно, Фонарь не хотел этого – так получилось… Он бросился к профессору, схватил его правой рукой за волосы и рванул обратно в прихожую. Финка в левой руке Фонаря вонзилась Калужскому под лопатку. Рефлекторный, импульсивный удар? Неконтролируемая вспышка злобы? Или Калужский, падая, напоролся на нож? Так или иначе, профессор повалился к ногам налетчика, обливаясь кровью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
