Такие упреки обычно слышишь от Лауны, когда она устала или в ссоре со своим мужем, и если уж заведется, то остановить ее невозможно.
– Ладно, Лауна, я вешаю трубку, извини, что потревожил, у тебя, должно быть, работы по горло…
– Послушай меня минуту, прежде чем вешать трубку.
Из этих семейных передряг не так уж легко выбраться. Стоит только начать, как тебя вмиг затянет. Я присел на стул, чтобы удобнее было слушать стенания Лауны:
– Слушаю тебя.
– Прекрасно, наверное, в первый раз ты выслушаешь меня до конца!
Не знаю, по какой причине, но Лауна почему-то всегда чувствовала себя обделенной семейной любовью, и это чувство сильно мешало ей в браке, сказываясь на отношениях с ее мужем Лораном.
– Впрочем, в этой семье никто никому и никогда не поверял свои тайны. Тем более тебе, Бенжамен. Ты всегда занят, тебя никогда нет, даже если ты рядом. Мы всегда решали проблемы, как могли: Клара – со своим фотоаппаратом, Тереза – со своими звездами, мама – со своими любовниками, Малыш – со своими кошмарами, Жереми – со своими приступами ярости, а я…
Только не задирать охваченную маразматическим припадком Лауну, только не нервничать.
– Лауна…
– Знаю-знаю, сейчас не самый подходящий момент для нытья, знаю!
– Я не это хотел сказать.
– Ну и прекрасно, я вовсе не ною. Я просто хотела дать тебе один совет.
Поток слез. Молчание. Всхлипывание. Глотание слез. Наконец:
– Бенжамен, единственный человек, который может тебе помочь, это Тео. Мы всегда, с самого детства, доверяли Тео свои секреты. Тео всегда умел нас выслушивать, он всегда был с нами, даже если физически не находился рядом. Теперь я могу тебе сказать: когда ты запрещал нам гулять по вечерам, а мы все же сбегали из дому, то всегда предупреждали Тео, куда идем, на тот весьма невероятный случай, если ты вдруг станешь беспокоиться. Кстати, вспомни сам, к кому Тереза пошла советоваться, когда встретила на своем пути Мари-Кольбера? К тебе? К кому первому она пошла? К тебе?
Нет, Тео, не может быть, да, точно: Тео. «Я старая тетка, которой все можно говорить и которая ни о чем не проболтается». Конечно же, Тео! Как же я сам раньше не догадался? Если Тереза и переспала с кем-то другим, кроме Мари-Кольбера, то Тео должен быть в курсе, разумеется, Тео знает, с кем она это сделала!
Я тихонечко положил трубку, вначале заверив Лауну в моей искренней любви и в ее поразительной гениальности: ты просто гений, Лауна, Тео, безусловно, Тео. И я поскакал к метро, крикнув своим, что бегу к Тео, что если кто-нибудь «будет меня спрашивать», то я буду у Тео, у моего старого приятеля Тео, который все эти годы, что я жопу рвал, чтобы у моих шальных соплеменников совсем крыша не поехала, прикрывал их выходки разговорами о терпимости; я спешу к любезнейшему дядюшке Тео, который соткал себе ореол понятливого дяди, в то время как я приобрел репутацию брата-тирана, к Тео, который все схватывал с полуслова, в то время как я ничего не понимал, – дядюшка Тео, такой «весь внимание», такой «всегда рядом» по сравнению с бесчувственным к замкнутым старшим братцем, такой проницательный дядя Тео, подумать только, он дал свое благословение на брак Терезы, опередив всех в семье, да у него просто гигантский дар ясновидения, раз он бросил Терезу в койку к подпольному торговцу оружием, да он до такой степени проницательный, что послал Терезу рожать детей к аппарату по выдаче презервативов! И если все так и есть, то дядюшка Тео уж наверняка в курсе того, что произошло дальше; я просто сгораю от нетерпения узнать продолжение, узнать, кто же стал вторым мужем Терезы, кто же этот ударник супружеского труда, этот гениальный экспресс-утешитель разбитых сердец…
Я выскочил на станции Рамбюто, по диагонали перебежал через Бобур – Джулиус, высунув язык, летел за мной, стараясь не отставать ни на шаг, – вбежал в подъезд дома номер три по улице Урс, взлетел, перескакивая через ступеньки, на этаж, где жил Тео, и стал что есть мочи колотить в дверь, пока та наконец не открылась.
И когда она открылась, я схватил Тео за плечи, прижал его к стене и заорал ему в ухо фразу, которую твердил про себя все то время, пока ехал в метро:
– Где тот сучий козел, что трахал Терезу прошлой ночью, а теперь спокойно наблюдает, как она гниет в тюряге?
***
Однако Тео был явно не в том состоянии, чтобы отвечать на мои вопросы. Мы с Джулиусом даже немного испугались за него. Бледный и худой Тео едва стоял на ногах: тело трясется, глаза впали, весь какой-то угловатый, ну прямо Тереза до ее перевоплощения. Он казался настолько ослабевшим, что я готов был бежать за «скорой помощью». Отпустив его, я спросил:
– Тео, с тобой все в порядке?
Он сполз по стене, даже не удосужась взглянуть на меня. Он, мне кажется, вообще не соображал, кто я такой. Я поднял его на ноги и, прислонив к дверному косяку, направился в глубь квартиры, Джулиус затрусил у моих ног, не решаясь вырваться вперед. И тут до нас долетел чей-то голос:
– Кто это, зайчик мой?
Голос был не в лучшем состоянии, чем Тео… Последний вздох, словом, а не голос. Я осмотрелся вокруг, но ничего не увидел. Мало того что жалюзи были опущены, занавески на окнах также были задернуты. Закрытые ставни усугубляли темноту, и мне почему-то вдруг в голову пришла идиотская мысль, что, наверное, минула уже целая вечность с тех пор, как в этой комнате начала накапливаться ночь. И именно в ту минуту меня поразил стоявший в комнате запах. Удушающий мускусный запах, из которого, казалось, была соткана эта ночь. И дело даже не в том, что в спальне стояла такая темень, что хоть глаз выколи, а в том, что в ней невозможно было дышать. Или, точнее сказать, воздух, который я вдыхал, уже столь долго вдыхался другими до того, как я ворвался в квартиру, что я буквально задыхался в чужой для меня интимной обстановке… словно брошенный на самое дно непонятно чьей утробы!
– Тео, милый, ты идешь?
Бог ты мой…
Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кому принадлежал этот незнакомый голосок… «Целых два дня в объятиях Эрве. Мари-Кольбер пообещал устроить ему уикенд в моей постели»… Ну вот, сказал я про себя, в этом весь ты, Малоссен: беспокоиться о здоровье Тео, в то время как вот уже два дня и две ночи мсье буйствует в постели, закрутив очередную любовь! Вот уже два дня и две ночи мсье отрабатывает свадебное платье невесты, а за это время невеста успела едва ли не сгореть заживо, оказаться арестованной, закованной в кандалы, брошенной в тюрьму, и между делом ее к тому же обрюхатил какой-то недоносок!
Я отдернул занавеску, поднял жалюзи (два длинных века из фиолетового латекса, которые прикрылись ресницами, сворачиваясь по своей оси), открыл окно, с грохотом распахнул ставни, Тео нырнул под одеяло к Эрве, и сцена застыла в ослепительном дневном свете.
– Что это за тип? – спросил Эрве, щурясь от света. – Он что, ревнует тебя?
Лучше не скажешь. Глядя на укрывшуюся в постели парочку, на их изможденные сорокавосьмичасовой любовной схваткой лица, на их волосы, в беспорядке прилипшие к блестевшим от пота лбам, на блаженный свет, льющийся из их орбит, на жилки, нервно пульсирующие на их висках, я подумал о Жюли… Я так плохо любил ее с тех пор, как над моей головой образовалась проклятая туча с дерьмом! Ревновал ли я? Да, я ревниво относился к рекорду, который установила, как им казалось, эта парочка, будто мы с Жюли не способны потерять за два дня двенадцать кило, изматывая себя так, что под конец тренировки твое тело, кажется, весит целую тонну! Будто мы не можем разбросать по нашей постели в десять раз больше шмоток, лихорадочно срывая их друг с друга! Будто мы никогда не насыщали наше постельное белье плотским наслаждением и не пропитывали насквозь воздух спальни нашими телами! Будто у нас тоже никогда не было намерения сгореть в мгновенном пламени любовной страсти! Будто для нас могла быть уготована иная кончина…
Да, я ревновал к этим двум любителям порочных утех, чего уж тут скрывать, ревновал к наслаждению, от которого лучилось улыбкой личико Терезы, ревновал к неизвестному подонку, что забился в щель, как таракан, бросив мою сестренку пожинать плоды своего наслаждения на тюремных нарах.
Схватив первую попавшуюся под руку одежду, я бросил ее Тео, а сам отправился в обставленную в американском стиле кухню.
– Одевайся и отвечай на мои вопросы, говоря только «да» или «нет».
Я поставил на огонь турку, чтобы сделать себе кофе, твердо решив, что если понадобится, то заставлю Тео выпить этот кофе через нос, и приступил к допросу.
Уже более сорока восьми часов эти двое кувыркаются как сумасшедшие, да или нет?
– Да.
Значит, Тео не знал, что Терезу бросили за решетку?
– Нет.
Ни того, что она беременна?
– Беременна? Так быстро? – закричал Тео.
– Но это же чудесно! – воскликнул Эрве.
Пенка из кофе и сахара потихоньку поднималась в турке. Я сделал глубокий вдох и произнес как можно спокойнее:
