Отец вслед за моим дедом, который тоже был футбольным болельщиком послевоенных лет, болел, как не трудно догадаться, за «Спартак». В 78-м «Спартак» только что вернулся из Первой лиги. Многие годы спустя, когда уже появились самые разнообразные энциклопедии и электронные справочники, мне наконец удалось отыскать тот самый-самый первый футбольный матч, который я, правда, мельком, но видел. Это было 17 января 1978 года. Первый официальный матч команды после возвращения из Первой лиги. Соот ветствующие ожидания болельщиков. И вот игра в построенном уже к тому времени манеже на призы газеты «Неделя» с «Локомотивом». Была и газета такая и даже телевизионная трансляция. Я, конечно, не очень понимал, кто с кем играет и зачем, но почему-то запомнил фамилию Прохоров, справочник подтверждает, что в воротах стоял именно он; счет я не помню («Локомотив» выиграл 2:0), но вот один эпизод мне запомнился очень хорошо: когда «Локомотив» забил второй мяч, я было обратился к отцу с каким-то вопросом, а он вместо ответа как шваркнул об пол чем-то, что попалось под руку, книжкой, кажется, и убежал в другую комнату. Расстроенный, я пошел к маме, выяснить, почему папа не хочет со мной общаться, на что мама сказала, что папа расстроен, наверное, потому что «Спартак» опять проиграл. Опять — ну потому что, очевидно, успехи в первой лиге не могли рассматриваться мамой всерьез как победные, а мама, как, наверное, многие жены болельщиков, ну не могла совсем ничего не знать о футболе. Из услышанного я сделал вывод: чтобы у отца было хорошее настроение, нужно, чтобы «Спартак» выигрывал, и с этого дня стал следить за результатами. Так в моей жизни появился футбол. И остался в ней навсегда. Даже, лучше сказать, и стал моей жизнью…
Я еще раз посмотрел на табло «Лужников». Нет, это не сон — второй час ночи, в Москве, на моем родном стадионе все еще идет финал Лиги чемпионов по футболу.
Я попал сюда в первый раз уже после Олимпиады 80 года, а должен был раньше — в 1979 году.
До сих пор помню этот день: папа сказал, что берет меня на ближайший матч «Спартака». Это было что-то невероятное. Футбол! На стадионе! Понятно, что я не мог дождаться этого дня. И вот он наступил. 28 августа. «Спартак» играет в «Лужниках» с ворошиловградской «Зарей». Вечерний матч. Как же медленно идет время! Вот приехал коллега отца — мы идем на футбол втроем, — вот уже скоро выходить, но тут разразилась такая страшная булгаковская гроза, какая иногда обрушивается на Москву как раз в августе. Небо за несколько минут стало черным, загрохотал гром, засверкали молнии, начался проливной дождь. На стадион меня не взяли. Как тогда, я никогда больше не плакал. Как же избирательна память! Вот хорошо бы ее настроить так, чтобы она не запоминала вроде бы ненужные, несущественные детали, так нет же: вот я, например, совершенно точно без всякого справочника помню, что «Спартак» выиграл тот матч 3:1, а первый гол забил Эдгар Гесс — лучше бы стихи какие-нибудь так же хорошо помнить. С другой стороны, если бы не запоминал такие вроде бы ненужные детали, то и не было бы дальше ничего, так тесно связанного с футболом. Нет, случайностей не бывает. Раньше, отвечая на вопрос, как стал комментатором, я, стесняясь, говорил, что случайно. Теперь думаю, что нет, дело не только в случае. Да, на телевидении, может быть, я оказался по стечению обстоятельств, но ведь у меня весь шкаф завален тетрадками, в которых вел статистику матчей, сам с собой разыгрывал футбольные турниры, целые чемпионаты, играл в квартире теннисным мячом (ах, как хорошо и весло было без всяких футбольных компьютерных симуляторов!) и, ну совершенно точно, комментировал эти матчи вслух для воображаемых зрителей, еще к тому же изображая шум трибун, который впервые по-настоящему услышал в 1981-м году.
Два года спустя после грозы, которая отложила мой первый поход на стадион так надолго, я сидел под самой крышей, нет, тогда еще крыши не было — козырек, кажется, который прикрывал несколько последних рядов, вот аккурат здесь, на этом месте, где сейчас сидят фанаты лондонского «Челси», вот отсюда я и смотрел свой первый футбол вживую. Первое, что поразило — не было комментатора. Вот оно — первое проявление того, что предначертано. Я даже спросил отца, как это — весь матч не будет комментатора? А как же понять, кто с мячом, и что вообще происходит на поле?!
Александр Мирзоян бил пенальти как раз в нашу сторону, 80 тысяч зрителей замерли — «Спартак» проигрывал финал Кубка СССР выскочке из Ростова-на-Дону. Обстановку разрядил чей-то голос на соседних местах, когда на табло показали крупным планом солдата в форме с погонами (телекартинка на табло — олимпийское ноу-хау), этот голос весело и громко произнес: «Смотрите, Хиде уже сержанта дали». Народ покатился со смеху — один из лучших игроков «Спартака» Вагиз Хидиятуллин как раз в том сезоне перешел, точнее по советской традиции — его перешли, в ЦСКА. Но смеялись недолго: Мирзоян с пенальти попал в штангу. Мог ли я тогда подумать, что когда-нибудь спрошу его лично: Александр Багратович, ну как же вы тогда смазали, а?
Есть три пенальти, которые я буду помнить всю жизнь. Не промах Роберто Баджо в финале чемпионата мира 94-го года, когда я неистово болел за Италию, и не удар Василия Кулькова в холодном 90-м, когда после промаха Барони, был его черед в серии послематчевых пенальти с «Наполи», очень нужно было забить, Кульков забил, и «Спартак» совершил невероятное: выбил из Кубка чемпионов итальянцев с великим Марадоной в составе. Нет, не это. Я буду помнить вот тот звонкий удар мяча о штангу в гробовой тишине замерших 80 тысяч «Лужников», когда промахнулся Мирзоян, и свой, тоже в кубке, только не СССР или чемпионов, а Москвы, когда, играя в детской команде, выпросил у тренера разрешения ударить, попал в крестовину и с тех пор пенальти больше не бил никогда — вот так рождаются комплексы.
Ну а самый главный пенальти — самый первый, с которого все и началось. Я не был лучшим футболистом в школьной команде первоклассников, но быстро бегал, и меня взяли в команду на первенство района. Решающий матч мы проигрывали с крупным счетом, и когда на последний минуте в ворота нашего соперника назначили пенальти, который уже совсем ничего не мог изменить, я попросил разрешения у нашего учителя физкультуры пробить. «Да бей, какая теперь разница», — махнул он рукой и ушел в раздевалку, потому что уже действительно было все равно. Всем, кроме меня. А ведь получается, что этот удар в маленькие ворота школьного зала стал едва ли не важнейшим звеном в цепи событий, которые в итоге привели меня в мою профессию: вложив в удар все имевшиеся силы, я чуть не порвал сетку, и бывший футболист, работавший учителем физкультуры в школе, где проходил чемпионат, подошел ко мне и спросил, не хочу ли я заниматься футболом. Оставалось только заручиться поддержкой родителей, но разве мой папа мог быть против?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
