Свою просьбу Платон обосновал тем, что как писатель, хотел бы кое-что узнать о Владимире Александровиче Маркелове, которого на днях так тепло провожал отец Митрофан, да и о нём самом. Тот поддержал желание Платона узнать больше об этом уникальном человеке, предвкушая интересное общение и возможность высказаться «на камеру», прокомментировав:
— «Писатель, если только он не ремесленник от пера, как правило, всегда человек духовный!».
После традиционно раннего ужина, и затянувшейся паузы на «питие кофея» священником, на вечерней прогулке по парку, куда отец Митрофан вышел в новом, чуть ли не атласном подряснике, оставив прежние лохмотья в палате, он дал Платону большущее, почти интервью, которое, в принципе, таковым и назвать-то было нельзя. Фактически это был односторонний трёп попа сноба. Но всё же, Платону удалось выведать главное.
Но началась беседа со старого вопроса об упомянутых ранее газетах.
Отец Митрофан поведал Платону, что те газеты, которые он имел ввиду во время разговора в столовой, оказались сектантскими.
Платон сразу же согласился с ним, сообщив, что позже он опять обнаружил упомянутую газету и ознакомился с её содержанием. Более того, он добавил, что по информации на последней странице этой же газеты, он сделал вывод, что она издавалась в США, скорее всего на деньги ЦРУ, и передавалась в Россию в электронном виде через американский же спутник. А её содержание, на первый взгляд вроде бы нормальное, является замаскированной подрывной деятельностью против православия.
— «А я то, тогда подумал, что это Вы их распространяете! Пока мне Владимир Александрович не сказал правду о Вас!».
Удивлённый и, поначалу немного обидевшийся, отец Митрофан, переспросил, тут же утверждая:
— «Это наверно Вам наш ортодокс от марксизма, Пётр Журавлёв, так сказал про меня?!».
— «Да! Точно он! Он тогда Вас называл, то иноком, то попом-раскольником, а то сектантом! Да и наш прошлый разговор о газете, плюс её содержание утвердили меня в этом мнении. И я до момента проводов Маркелова из больницы в этом даже и не сомневался! И только когда Вы принесли ему одеяло и высказались на эту тему, у меня возникло первое сомнение. А Владимир Александрович его подкрепил. Всё разъяснил, и меня вразумил!» — услышал священник приятные для себя слова заблудшего.
— «Так что я поговорил с руководством отделения, чтобы они нашли злоумышленницу, и не допускали распространение вредных газет в православной обители, коей является эта больница! …спасибо Маркелову!».
Более чем шестидесятилетний пенсионер-инвалид по заболеванию опорно-двигательного аппарата Владимир Александрович Маркелов ранее, как и Платон, работал в оборонке, был ведущим инженером одного из московских научно-исследовательских институтов.
Будучи талантливым, он имел множество научных трудов и изобретений в своей области деятельности. Но, как беспартийный, и нонконформист, карьеру не сделал. И это было понятно, так как он также был и потомком известного, во всяком случае, в Москве, знатного дворянского рода.
В тот день, во время своей выписки из больницы, Владимир Александрович ожидал машину, ибо передвигаться на костылях ему было чрезвычайно тяжело. Поэтому он вынужден был коротать время в вестибюле отделения, так как и его место уже было занято новым пациентом.
Платон сидел поблизости и работал над текстом. Он и стал невольным свидетелем тёплого отношения отца Митрофана к своему временному товарищу по несчастью. Священник принёс, прилегшему на кожаном диване коллеге, одеяло с подушкой и заботливо помог тому укрыться в его ожидании и дрёме.
Когда поп ушёл, Владимир Александрович заметил вслух специально для Платона, а может и для себя:
— «Какой добрый и замечательный человек этот отец Митрофан!».
Любопытствующему Платону тогда невольно пришлось присоединиться к беседе, из которой он как раз и узнал, что Пётр Журавлёв, находясь в ярой оппозиции к отцу Митрофану, дезинформировал его по поводу священника.
Владимир Александрович несколько подробнее осветил идеологические и чисто человеческие разногласия между ними.
Потом они переключились на творчество Платона, и потомок дворян ознакомился с некоторыми его последними стихами за 2005–2007 годы, указав среди них и очень понравившиеся ему, в частности стихотворение:
«Бывший дуб зелёный»Бывший дуб зелёныйУ меня в руках.Ствол уж искривлённый.Корни все во мхах.
Бывший дуб поникшийЯ в руках держу.Что-то рано сникший.Другим не нахожу.
Бывший дуб зелёныйМне не изменял.А теперь он квёлый,И совсем опал.
Все опали листья,Жёлуди — к зиме.В этом теперь весь я,Покорясь судьбе.
Дуб плакучей ивойОбратился вдруг.Долей несчастливойСтал мой лучший друг.
Раньше дуб зелёный,Ветви бросив враз,Красивый, жёлудёвыйСтоял, как напоказ.
Сеял своё семя,Жёлудей навал.Взращивал он племя.Потомство раздавал.
Кто-то из-под дубаЖёлудей набрал,И ростки младыеГде-то насажал.
Долго и упорноСмотрел дуб в вышину.А теперь всё скверно —Лишь в леса глубину.
Ветви вниз поникли.Сморщилась кора.Многие засохли.Их ломать пора.
Дряхлостью и временем,Сморщенной корой,Дуб стоит без времени,И гниёт порой.
Простоит он сколько?В силе ещё дуб!Он ведь с виду только,Как гниющий зуб!
P.S. Но тот дуб зелёнойКроной всё шуршит,И с зимой суровойК встрече не спешит.
Платон был польщён похвалой старшего, именитого коллеги, увидевшего в стихотворении касающуюся и его иносказательность.
Временно прервавшаяся их беседа на чтение стихов Платона вскоре продолжилась озабоченностью потомка дворян похоронами А. И. Солженицына на старом кладбище Донского монастыря.
Владимир Александрович беспокоился, чтобы того ненароком не похоронили бы в полузаброшенную могилу его предков. Поэтому Платон и пошёл к телевизору в свою палату за точной информацией по этому поводу.
Но опасения Маркелова оказались напрасными. Хоть А. И. Солженицына и похоронили в некрополе монастыря рядом с могилой известного русского историка В. О. Ключевского, около которой была и могила предков Владимира Александровича, но с другой стороны, у крайнего дерева.
Узнав это, Маркелов с облегчением вздохнул:
— «Платон Петрович, спасибо Вам за хорошую информацию! Вы теперь успокоили меня!».
И вскоре Владимир Александрович Маркелов незаметно для других больных покинул, ставшими почти родными, стены больницы.
А началась прогулка Платона с отцом Митрофаном, и их беседа, с единственного вопроса иеромонаха к писателю.
С хитринкой в глазах, тот спросил:
— «А как это Вы решились со мной заговорить?».
— «А я хоть не Чезаре Ломброзо, но по лицу вижу интеллигента!».
И тут же Платон покаялся отцу Митрофану:
— «Я человек не верующий, атеист, но всегда встаю на защиту нашей церкви, православия. Ибо считаю, что она является носительницей и защитницей моральных ценностей и духовности общества, а также исторических ценностей, нашей исторической памяти.
Более того, ближайшие мои истинно верующие родственники и знакомые говорят, что я хоть человек не верующий, но живу по божьим заповедям, по христианским и православным принципам, сам не подозревая того. А в своих делах и поступках как раз и являюсь истинно верующим. С чем я, кстати, никак не соглашаюсь!».
Тот внимательно выслушал и, снисходительно улыбаясь, заключил:
— Да-а! Вы, Платон Петрович, рано, или поздно, но придёте к Богу, станете его верным слугой, а с Вашими знаниями и владением словом принесёте много пользы во славу всевышнему!».
