Для некоторых членов назначены были на неделе особые дни, но все чины в случаях важных и не терпящих отлагательства, могли и в другие дни являться с докладом.
Из кабинета государыня переходила в парадную уборную, где представлялись ей некоторые вельможи в то время, когда ей убирали голову.
Туалет государыни продолжался не более десяти минут: прислуживала ей калмычка Алексеева, гречанка Палакучи накалывала ей наколку и две сестры Зверевы подавали булавки.
Прием в уборной государыни почитался знаком особенной царской милости.
В начале своего царствования государыня принимала все просьбы лично, но когда в Москве просители во время коронации стали перед ней на колени полукругом и преградили ей дорогу к соборам, а армяне подали ей вместо просьб свои паспорта, государыня лично уже просьб не принимала.
Скажем несколько слов о начале ее светлого царствования.
23 июля 1762 года императрица Екатерина II издала первый свой манифест, в котором говорилось о причинах, побудивших ее занять престол своего мужа.
В заключение манифеста императрица заявила, что она вступила на престол по явному и нелицемерному желанию своих подданных.
Для того чтобы закрепить дело, императрица поторопилась с назначением времени для своей коронации, и не далее, как через неделю по восшествии на престол был обнародован манифест об имеющем совершиться в сентябре месяце того же года короновании.
Этот манифест вышел в один день с манифестом о кончине Петра III.
1 сентября государыня выехала из Петербурга совершенно незаметно. В столице не знали о цели ее поездки.
Распоряжения по торжеству коронации были поручены князю Никите Юрьевичу Трубецкому.
Приготовлением короны занят был И. И. Бецкий.
Сделанная корона поражала своим богатством: в ней находилось пятьдесят восемь одних крупных бриллиантов, большого жемчуга семьдесят пять штук; вообще корона оценивалась тогда знатоками в два миллиона рублей.
9 сентября императрица приехала в подмосковное село Петровское, а 13 сентября происходил ее торжественный въезд в древнюю столицу.
В числе сопровождавших императрицу был и Григорий Александрович Потемкин.
Все улицы первопрестольной столицы были убраны ельником, наподобие садовых шпалер, обрезанных разными фигурами. Дома и балконы украшены были коврами и разными материями.
Для торжественного въезда императрицы, устроено было четверо триумфальных ворот: на Тверской улице в Земляном городе, на Тверской улице в Белом городе, в Китай-городе, Воскресенские и Никольские в Кремле.
У Никольских ворот императрицу встретил московский митрополит Тимофей с прочим духовенством и говорил ей краткую поздравительную речь.
Коронация императрицы происходила, с обычными церемониями, 22 сентября.
Первенствующим архиереем при коронации был архиепископ новгородский Дмитрий Сеченов, возведенный в день коронации в сан митрополита, а следующим за ним был митрополит московский Тимофей Щербатский.
На медалях, выбитых в честь коронации Екатерины, на лицевой стороне был изображен бюст императрицы, на другой стороне были надписи: — вверху — «За спасение веры и отечества», внизу — «Коронована в Москве сентября 22 дня 1762 года».
По случаю коронации императрица многих своих приближенных осыпала своими милостями, выразившимися в повышении чинов, в пожаловании шпаг с бриллиантами, в награждении орденами.
Имя Потемкина, однако, в числе награжденных не встречается.
28 сентября императрица давала праздник собственно для народа.
К этому празднику заказаны были особого рода экипажи, украшенные резьбою и позолотою; на них устанавливались жареные быки с многочисленною живностью и хлебами.
Эти экипажи в день народного праздника разъезжали по улицам города и служили источником народного угощения.
За ними тянулись другого рода экипажи и роспуски, с установленными на них бочками пива и меда.
Как роспуски, так и самые бочки с пивом, тоже устроенные с особою исключительною целью, отличались оригинальностью своего убранства: бочки, например, по краям и иным местам были раскрашены под цвет серебра.
На многих открытых местах города поставлены были столы для нищих, с большим запасом всевозможного рода закусок. Кроме того, нищим раздавали и деньги.
Главный центр празднества находился на Красной площади и на Лобном месте.
Здесь установлено было множество столов с различными закусками. Бросались в глаза горы пирогов, лежащих на столах пирамидальными возвышениями, сидели целые стада жареных птиц, как живые, а близ них большие фонтаны выметывали из себя в огромные чаны красное и белое вино.
На ближайших к Кремлю перекрестках стояли красивые балаганы и шатры с цветными флагами, перевитыми лентами.
В них находились также лакомые даровые припасы — груды золоченых пряников, маковые избойни.
Там и сям возвышались качели, высилась комедь с акробатическими представлениями, толкались куклы на помосте, слышался голос импровизатора-рассказчика, объясняющего затейливые картины.
Государыня, в сопровождении большой свиты, с пышною обстановкою разъезжала по Москве и любовалась картиною народного празднества; между тем окружавшие ее бросали в народ жетоны.
Празднества в Москве по случаю коронации продолжались целую неделю.
С таким торжеством начатое царствование и было рядом торжеств для России.
Народ боготворил «матушку-царицу», служащие знали, что их заслуги будут оценены с высоты трона, а их проступки не ускользнут от зоркого взгляда государыни, придворные боготворили императрицу, великодушную и щедрую.
Не любя разных попрошаек, она умела награждать.
Подарки она делала с таким умением и тактом, что их нельзя было не принять.
Она дарила всегда неожиданно: то пошлет плохую табакерку с червонцами, то горшок простых цветов с драгоценным камнем на стебле, то простой рукомойник с водою, из которого выпади драгоценный перстень; то подложит под кровать имениннице две тысячи серебрянных рублей, или подарит невесте перстень со своим изображением в мужском наряде, сказав: «А вот и тебе жених, которому, я уверена, ты никогда не изменишь и останешься ему верна», или пошлет капельмейстеру Паизиэло, после представления его оперы «Дидона», табакерку, осыпанную бриллиантами, с надписью, что карфагенская царица при кончине ему ее завещала!
Бывали примеры, что государыня посылала подарки и обличительного свойства, для исправления нравов своих придворных и чиновников.
Так, узнав, что владимирский наместник берет взятки, Екатерина послала ему в подарок, в день Нового года, кошелек длиною в аршин.
Наместник развернул его у себя за обеденным столом, на глазах всех гостей.
Одному из вельмож, любившему выпить, государыня подарила большой кубок, а другому старичку, взявшему к себе на содержание танцовщицу, послала попугая, который то и дело говорил «Стыдно старику дурачиться».
Один из вельмож, охотник до мелких рукоделий, подарил государыне расшитую шелками подушку своей работы.
Государыня подарила ему бриллиантовые серьги.
Императрица, как известно, отличалась необыкновенною вежливостью в обращении с людьми, и любимою ее поговоркою была: «Ce n'est pas tout que d'être grand seigneur, il faut encore être poli» (не довольно быть вельможею, нужно еще быть учтивым).
По рассказам, государыня имела особенный дар приспособлять к обстоятельствам выражение своего лица.
Часто после вспышки гнева в кабинете, подходила она к зеркалу и, так сказать, сглаживала, прибирала свои черты и являлась залу с светлым и царственно приветливым лицом.
Этими драгоценными свойствами правительница государства приобрела себе не только обожание подданных, но и удивление, скажем более, поклонение иноземных современников.
Становится понятным, почему восторженный Потемкин мог создать себе в благоговении к императрице почти религиозный культ, которому готов был принести всякие жертвы на разрушенном алтаре своей первой, чистой любви.
XXI. На полях битв
Прошло более шести лет.
Положение Григория Александровича в служебном отношении и при дворе было далеко не таково, чтобы вполне удовлетворить его колоссальное честолюбие.
Он за это время успел, однако, быть пожалованным в камергеры.
Это было в 1768 году, а за год перед этим он был командирован с двумя ротами своего полка в Москву, где тогда собралась известная Большая комиссия для составления «Уложения».
В ней Потемкин участвовал в качестве опекуна депутатов от татар и других иноверцев, выбравших его «по той причине, что они не довольно знают русский язык», а также был членом комиссии духовно-гражданской.
Но все эти ранги, повторяем, были мелки для души, жаждавшей громких подвигов, богатства, власти, славы.
