Пока он думал, как ему обратиться к этим очаровательным звукам, неожиданно послышался нежный и дрожащий голос:
— Это вы, монсеньер?
Голос был самое большее в двух шагах.
— Да, — ответил граф.
Сделав шаг вперед, он ощутил руку, протянутую в поисках его руки. Но, едва коснувшись руки графа, она отдернулась, робкая, как мимоза.
Ушей принца достиг легкий возглас не то удивления, не то испуга, слабый и мелодичный, как вздох сильфа или звук эоловой арфы.
Граф вздрогнул, испытав неведомое до сих пор ощущение.
Оно было восхитительным.
— О, где же вы? — прошептал он.
— Здесь, — запнувшись, ответил голос.
— Мне сказали, что я найду здесь руку, указывающую путь, ведь сам я его не знаю. Вы отказываете мне в этой руке?
Какое-то мгновение та, к кому обращена была эта просьба, была в нерешительности, но почти тотчас ответила:
— Вот она.
Граф обеими руками схватил протянутую ему руку и хотел было поднести ее к губам, но это движение было остановлено одним-единственным словом; оно звучало просьбой, однако его нельзя было понять иначе как крик потревоженной стыдливости:
— Монсеньер!
— Простите, мадемуазель, — произнес граф столь же почтительно, как если бы разговаривал с королевой.
Он отвел на прежнее расстояние эту трепещущую от испуга руку, находившуюся уже на полпути к его губам; воцарилось молчание.
Граф держал поданную ему руку; ее не пытались отдернуть, но теперь она была неподвижна, и, казалось, только сила воли ее обладательницы придает ей видимость жизни.
Это была — если позволено будет воспользоваться таким выражением — совершенно немая рука.
Но эта предписанная ей немота не помешала графу заметить, что она маленькая, тонкая, нежная, продолговатая, аристократическая и главное — что это рука девушки.
Нет, уже не к губам хотел бы граф прижать эту руку, а к сердцу.
Коснувшись ее, он и сам застыл неподвижно, будто совсем забыв, что́ привело его сюда.
— Вы идете, монсеньер? — спросил нежный голос.
— Куда я должен идти? — ответил вопросом граф, не слишком понимая, что говорит.
— Туда, где ждет вас королева, к ее величеству.
— Ах, да, я и забыл! — воскликнул граф и, вздохнув, добавил: — Идемте!
И он пустился в путь — новый Тесей, ведомый по лабиринту менее сложному, но более темному, чем критский, причем не Ариадниной нитью, но самой Ариадной.
Через несколько шагов Ариадна свернула направо.
— Мы пришли, — сказала она.
— Увы! — прошептал граф.
Они, действительно, подошли к застекленной парадной двери в прихожую королевы. Но, поскольку предполагалось, что королева нездорова и спит, все было погашено, кроме одной лампы, подвешенной под потолком; свет ее, проходящий через стекло, был не ярче света звезды.
При этом слабом освещении граф попытался разглядеть свою проводницу, но различил, если можно так выразиться, лишь очертания тени.
Девушка остановилась.
— Монсеньер, — сказала она, — теперь, когда вы видите достаточно, следуйте за мной.
Несмотря на легкое усилие, которое сделал граф, чтобы удержать ее руку, она ее высвободила, прошла вперед, отворила дверь коридора и вошла в прихожую королевы.
Граф следовал за ней.
Молча, на цыпочках, они пересекли прихожую и подошли к двери, расположенной напротив коридора и ведущей в апартаменты Анны Австрийской. Но вдруг их остановил приближающийся шум.
Это были шаги многих людей, поднимающихся по главной лестнице.
— О Боже мой! — прошептала девушка, — уж не королю ли пришло в голову после балета зайти справиться о здоровье ее величества либо убедиться, действительно ли она больна?
— В самом деле, идут с той стороны, — сказал принц.
— Подождите, — шепнула девушка, — я посмотрю!
Она бросилась к двери, выходящей на главную лестницу, приоткрыла створку и тут же вернулась к графу:
— Это он! Скорее, скорее, в эту комнату.
Отворив дверь, скрытую под обивкой, она втолкнула туда графа и сама вошла вслед на ним.
Это было как раз вовремя: едва дверь комнаты закрылась за ними, как отворилась другая, ведущая на главную лестницу, и появился король Людовик XIII; перед ним шли два пажа с факелами, позади него — два фаворита: Барада и Сен-Симон; за ними следовал Беренген, первый королевский камердинер. Сделав свите знак подождать, Людовик вошел к королеве.
IX
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО КОРОЛЬ
Мы полагаем, что настало время представить нашим читателям короля Людовика XIII, и они, надеемся, не осудят нас, если мы посвятим главу этой необычной личности.
Король Людовик XIII родился в четверг 27 сентября 1601 года; следовательно, в пору нашего рассказа ему было двадцать семь лет и три месяца. У него было длинное печальное лицо со смуглой кожей и черными усами. Ни одной чертой не напоминал он Генриха IV ни по лицу, ни по характеру, да и ничего в нем не было французского, например веселости, даже в юности. Испанцы рассказывали со значительной долей вероятности, что он был сыном Вирджинио Орсини, герцога Браччано, кузена Марии Медичи; и в самом деле, при своем отъезде во Францию Мария Медичи, которой было уже двадцать семь лет, получила от своего дяди, экс-кардинала Фердинандо, который, чтобы взойти на тосканский трон, отравил своего брата Франческо и невестку Бьянку Капелло, вот какой совет:
— Милая племянница, вы собираетесь выйти замуж за короля, расторгшего брак с первой женой из-за того, что у нее не было детей. У вас есть месяц пути и трое красивых малых в вашей свите: во-первых, Вирджинио Орсини — он уже ваш чичисбей, во-вторых, Паоло Орсини и, в-третьих, Кончино Кончини. Устройте все так, чтобы, прибыв во Францию, быть уверенной, что развода не будет.
Мария Медичи, рассказывают все те же испанцы, точно последовала совету дядюшки. Ей понадобилось десять дней на то, чтобы доплыть всего лишь от Генуи до Марселя. Генрих IV хоть и не горел нетерпением увидеть свою толстую банкиршу, как он называл ее, нашел переезд несколько долгим. Но Малерб поискал причину этой медлительности и с грехом пополам нашел ее. Он отнес запоздание на счет любви, испытываемой Нептуном к невесте короля Франции:
Не насладившись созерцаньемЗа эти десять долгих дней.Он прилагает все старанья,Чтобы еще остаться с ней.
Возможно, извинение было не очень логичным, но королева Марго сделала своего мужа не слишком разборчивым в отношении супружеских извинений.
Тот ленивый корабль, окруженный нереидами, изображен на прекрасном полотне Рубенса, находящемся в Лувре.
