Я едва успел закончить дела и распределить ребят по сменам, как по-южному стремительно, почти без сумерек упала ночь. Я был вымотан капитально, поэтому решил вычистить после сегодняшней стрельбы револьвер и завалиться спать.
– Не помешал? – голосом Ярцева спросила смутно белеющая в темноте фигура.
– Садись, – кивнул я рядом с собой, продолжая орудовать шомполом при свете небольшого костра. – Извини, только угостить нечем.
– У меня есть. – Ярцев извлек из сумки бутылку коньяка, хлеб и палку сухой колбасы.
– Дача взятки лицу, находящемуся при исполнении… – невольно усмехнулся я и лишь тогда вспомнил, что еще не ужинал.
– Я, между прочим, тоже лицо при исполнении. – Штурман проворно открыл бутылку и протянул ее мне.
– Тогда твое здоровье! – Я прервал свое занятие и отхлебнул из горлышка.
Ярцев принял бутылку назад, посидел с ней, словно раздумывая, пить или не пить, и вдруг заявил:
– Спасибо тебе, Сережа!
– За что? – От усталости я действительно не сразу понял, о чем это он, а поняв, смутился.
– Если бы не ты… Я уже, признаться, думал: хана, разорвут на кусочки. Твое здоровье! – Он приветственно поднял бутылку.
– Не за что. Я, в общем-то, ожидал каких-то беспорядков, но только не думал, что это случится так скоро, – признался я, в свою очередь глотая коньяк.
– Да ты ешь! – Валерка торопливо нарезал закуску. – Еще галеты есть из НЗ. Хочешь?
– Подожди, дай закончить. – Я собрал револьвер, набил барабан патронами и неспешно вытер руки носовым платком. – Вот теперь и пожевать не грех.
– Можно к вам на огонек? – невесть откуда вынырнул Флейшман и, увидев бутылку, добавил: – Я в доле.
Он извлек из своей сумки еще одну бутылку коньяка, лимон, баночку икры и банку консервированной ветчины.
– Угощайтесь, ребята! Извините, но все прочее осталось на пароходе. Сами понимаете, не до того было.
Мы немного посмеялись над его нарочито-дурашливым видом, а затем я без церемоний достал нож и открыл принесенные банки.
– Ну у тебя и тесачок! – отметил Флейшман. – Слушай, да ты прямо ходячий арсенал! Может, и пулемет маешь?
– Чого нема, того нема, – в тон ему отозвался я, усиленно работая челюстями. – Обменял на два литра горилки. Душа, понимаешь, требовала, а вот теперь – жалко. Ты часом не знаешь, где можно достать по дешевке?
– Увы, но в этом Эдеме я впервые, – развел руками Флейшман. – Вернемся в Россию – что угодно, хоть стратегическую ракету!
– Ракеты не надо, запускать не умею. На месте взорвать могу, этому меня учили, а стрельнуть ею… – Я пожал плечами.
– Хорошо, обойдемся без ракеты. Тем более что сейчас конверсия, разоружение, сосуществование…
– Бардак, одним словом, – закончил я за него, прекращая жевать и с наслаждением закуривая.
Мы вяло – сказывалась усталость – потравили анекдоты, а затем Флейшман заявил:
– Ну и хватка у тебя, Серега! Один удар, два выстрела, полсотни слов – и все со всем согласны и всем довольны.
– Профессия такая, – сказал я, закуривая очередную сигарету. Еще подумал: вот выкурю и завалюсь спать. – У тебя профессия – уметь делать деньги, а у меня – уметь обращаться с людьми, преимущественно в форме приказов.
– Если б не твое умение, я бы здесь не сидел, – заметил Валера и провозгласил тост: – За Серегин профессионализм!
– Не надо, а то еще возгоржусь, – полушутливо-полусерьезно заметил я. – К тому же если бы не твое умение в управлении шлюпкой, то и мое умение не понадобилось бы. Кормил бы местных рыб. Так что мы квиты. Кстати, Валера, было бы неплохо увеличить запасы продовольствия на берегу.
– Постараюсь, – согласился штурман. – Но только стоит ли?
– Не знаю, – признался я. – Просто мне показалось, что наша робинзонада будет долгой.
– Вот это уже вряд ли. Завтра-послезавтра потихоньку переберемся на корабль, а там починим машину, и наша робинзонада закончится, – уверенно объявил Валера.
– Или превратится в одиссею, – вставил умолкнувший было Флейшман. – Такой вариант вы не допускаете?
Мы не допускали. Да и сам Флейшман больше шутил, чем говорил серьезно. А ведь худшее сбывается чаще, чем просто плохое.
Уже не помню, кто из нас предложил завалиться спать. Костерок я предусмотрительно развел за холмом, ветра здесь почти не было. Мы прикончили остатки трапезы и стали устраиваться прямо на земле.
Валера уже спал, я готовился уснуть и, уже лежа, докуривал последнюю сигарету, когда устроившийся с другой стороны Флейшман ни с того ни с сего спросил:
– Слушай, Сережа, а что бы ты стал делать, если бы толпа не остановилась и напала?
– Не напала бы, – лениво ответил я. – Бизнесмены – это не те люди, которые бросаются навстречу выстрелам. Вы слишком хорошо живете, чтобы рисковать жизнью не из-за денег, а из-за минутной вспышки никчемной злобы.
– Пусть не те, а вдруг? – не унимался Флейшман. – Мало ли что может стукнуть в голову даже самым благоразумным людям? Поперли бы напролом как кабаны… как носороги, – поправился он, словно я мог принять сравнение на свой счет. – И что бы ты делал?
Я тщательно затушил окурок, проверил, под рукой ли сумка, и лишь тогда ответил:
– Стрелял бы. В барабане оставалось четыре патрона, а промахнуться с такого расстояния невозможно.
Флейшман замолчал, а когда я решил, что он уже уснул, изрек:
– А ты страшный человек, Кабанов! Готов спокойно стрелять в живых людей, тебе лично не угрожающих…
– Не мне, так другим. Лучше в начале бунта убить парочку придурков, чем позволить убивать им. Меньше будет жертв. Кстати, именно поэтому меня и послушали. Поняли: либеральничать я не стану и полумерами обходиться не собираюсь. Если бы я блефовал, то они меня раньше штурманов бы в землю втоптали. И давай спать. День выдался трудный, а я почему-то сомневаюсь, что завтрашний станет легче. Спокойной ночи, Юра.
Засыпая, я подумал, что мое откровенное признание оттолкнет Флейшмана. Еще во время похода на вершину я заметил в нем презрение ко всем военным и к их методам. Нет, я не обиделся. С подобным отношением в последнее время приходится сталкиваться на каждом шагу. Да и как ему, богатенькому полуинтеллигентному чистоплюю, не осуждать стрельбу и убийства?
– Спокойной ночи, Сережа, – неожиданно пожелал мне Флейшман, и я почти немедленно заснул.
15
Наташа Лагутина. Лагерь на берегу
Второе утро на острове выдалось таким же хмурым, как и первое. По-прежнему дул ветер, и море обрушивало волны на сушу. Снятый вчера вечером с камней полузатопленный «Некрасов» все так же равномерно раскачивался вдали от берега.
Как и вчера, всех стюардесс назначили помогать кокам. Пассажиры же продолжали слоняться без дела до самого завтрака, даже немного дольше. Затем им пришлось на себе ощутить ими же выбранную власть. Члены совета не терпящим возражения тоном объявили: всем здоровым пассажирам предписывается (именно так!) принять участие в постройке шалашей.
Место для шалашного городка было присмотрено в лесу на некотором удалении от берега. Никаких инструментов не было, и ветви приходилось ломать руками. Вдобавок почти ни у кого не было соответствующего опыта, и руководивший строительством Кабанов с несколькими помощниками носились по выбранным для лагеря полянам, где показывая, что делать, а где и помогая.
Работа растянулась от завтрака до обеда. К концу ее вся опушка и несколько полян оказались усеяны шалашами от совсем крохотных до способных вместить по десятку человек. При разнице в размерах их объединяло одно: все они были низковаты и предназначены главным образом для лежания. Выпрямиться в них смог бы разве что карлик.
Работая, пассажиры постоянно ворчали, некоторые демонстративно пытались отказаться, но рядом немедленно возникал кто-нибудь из команды Кабанова, а то и член совета и заставлял приниматься за дело – когда уговорами, а когда и угрозами.
Кое-кто объявлял это новой формой рабства и говорил, что по возвращении станет немедленно жаловаться на самоуправство, но дальше слов дело не шло. Людей Кабанов подобрал таких, что при одном их взгляде у самых буйных пропадало всякое желание спорить и лезть на рожон.
