Так что же увидел и не понял в мировоззрении русского народа в феврале 1917 г. французский посол Морис Палеолог? Да то самое, что увидел и понял еще в 1817 г. в характере будущей 17-летней Людмилы (история — стара, а народ — вечно молод, если душа и разум не раздавлены шапкой Черномора) восемнадцатилетний Первый Поэт России и верно отобразил в символах, понятных народу и недоступных элите.
А девушке в семнадцать летКакая шапка не пристанет!Рядиться никогда не лень!Людмила шапкой завертела;На брови (не видно. — Авт.),прямо (не слышно. — Авт.),набекрень
(и слышно, и видно, но… на одно ухо и один глаз, т. е. правда оказалась слева, а славословие — справа, где по-прежнему и не видно и не слышно; тогда остается одно),
И задом наперед надела.
Замечательно! А это как раз то, что надо! Тут открывается главный секрет Черномора. Со всем, что он советует через “Священное писание”, которым бритоголовый урод отгораживается от толпы, чтобы самому оставаться невидимым, — соглашайся, но понимай, что к чему, и поступай наоборот.
И что ж? о чудо старых дней!Людмила в зеркале пропала;Перевернула — перед нейЛюдмила прежняя предстала;Назад надела — снова нет;Сняла — и в зеркале! “Прекрасно!Добро, колдун, добро, мой свет!Теперь мне здесь уж безопасно;Теперь избавлюсь от хлопот!"И шапку старого злодеяКняжна, от радости краснея,Надела задом наперед.
На ус мотайте, демократы, снова торопливо натягивающие народу на голову “суперкнигу”. “Hоу-хау” старых дней уже разгадано, а потому песни Hаины и Фарлафа на тему Библии “Люби ближнего, как самого себя”, “о голубе сизокрылом, который, ласково воркуя, давно клюет чужое просо” (слова и музыка Черномора), Людмила понимает иначе, то есть по Козьме Пруткову —
«Люби ближнего, но не давайся ему в обман!»:
Но возвратимся же к герою.Не стыдно ль заниматься намТак долго шапкой, бородою,Руслана поруча судьбам?
Нет, не стыдно, ибо без раскрытия “чуда” шапки и бороды, без преодоления “дремучего леса” иносказаний невозможно будет выйти к “широкому долу”, в котором судьба Руслана и Людмилы, а, следовательно, и России, только и сможет открыться в глобальном историческом процессе. Не сделай мы этого — долго еще не наступит долгожданное утро.
Свершив с Рогдаем бой жестокий,Проехал он дремучий лес;Пред ним открылся дол широкийПри блеске утренних небес.Трепещет витязь поневоле:Он видит СТАРОЙ БИТВЫ поле.
Приближается утро. Но почему же трепещет витязь, да еще “поневоле?” Он безоружен после стычки с Рогдаем? Или его страшит вид “долины смерти” — “старой битвы поле”? Образ “поля битвы” — несомненно, один из запоминающихся в поэме. Но чтобы понять и раскрыть его содержательную сторону, надо внимательно прислушаться к внутреннему монологу Руслана.
Со вздохом витязь вкруг себяВзирает грустными очами.“О поле, поле, кто тебяУсеял мертвыми костями?Чей борзый конь тебя топталВ последний час кровавой битвы?Кто на тебе со славой пал?Чьи небо слышало молитвы?”
К России в мире отношение разное. Одни — те, кто понаглее, считают её “страной дураков”, другие — те, кто похитрее, считают её “полем чудес”. И только сама Россия и её формирующийся Внутренний Предиктор осознают, что для тех и других она — всего лишь поле боя. А если хитрые и наглые веками лезли в её пределы, значит было на этом поле и за что биться. Но все прошлые войны, в которых Россия отстаивала свою независимость, не идут ни в какое сравнение с той, которую повел против нее Черномор с 18 августа 1948 года. Если все прошлые войны велись на уровне шестого, максимум — пятого приоритетов (обычное оружие и оружие геноцида), то с момента подписания директивы СHБ США 20/1 от 18.08.48 г., почти полвека, Глобальный Предиктор ведет с непокорной региональной цивилизацией — Россией войну с применением обобщенного информационного оружия первых пяти приоритетов:
— мировоззренческого — методологического;
— хронологического — исторического;
— идеологического — технологического;
— экономического — финансового;
— геноцидного — (алкоголь, наркотики, генная инженерия, радиация).
Это война концептуальная, ибо указанная директива гласит:
«Речь идет прежде всего о том, чтобы сделать и держать Советский Союз слабым в политическом, военном и психологическом отношениях по сравнению с внешними силами, находящимися вне пределов его контроля. Не следует надеяться достичь полного осуществления нашей воли на русской территории, как мы это пытались сделать в Германии и Японии (шестой приоритет, для поддержания военного паритета на котором мы тратили самые большие средства, сорок четыре года назад был признан в борьбе с Россией бесперспективным. — Авт.). Мы должны понять, что конечное урегулирование должно быть политическим.
Если взять худший случай, то есть сохранение Советской власти над всей или почти всей советской территорией, то… мы должны создавать автоматические гарантии, обеспечивающие, чтобы даже некоммунистический и номинально дружественный к нам режим:
а) не имел большой военной мощи;
б) в политическом отношении сильно зависел от внешнего мира;
в) не имел серьезной власти над главными национальными меньшинствами;
г) не установил ничего похожего на железный занавес.
В случае, если такой режим будет выражать враждебность к коммунистам и дружбу с нами, мы должны позаботиться, чтобы эти условия были навязаны не оскорбительным или унизительным образом. Но мы обязаны не мытьем, так катаньем навязать их для защиты наших интересов». (H. H. Яковлев, “ЦРУ против СССР”, М., 1985, с. 40–41).
На пятидесятом году ведения холодной (информационной) войны основные положения Директивы Совета Национальной Безопасности США, исполнились почти дословно. Это что, “чудо старых дней”, или некое “ноу-хау?” Нет, это демонстрация высокого искусства владения методами бесструктурного управления. Овладеть ими без понимания хода глобального исторического процесса и места в нем России — невозможно. Вот тут-то и нужна самая большая глубина исторической памяти. С памятью же у нас сегодня дела обстоят не лучшим образом: до перестройки была вполне добротно сделанная “Память” В.Чивилихина, которую потом кто-то аккуратно подменил эмоционально-бессодержательной “Памятью” Д.Васильева, а закончилось все “мемориалом”, да и тот оказался апрельским. А на Руси поговорка издревле водится:
«1 апрель — никому не верь». Народ никому и не верит, но это не избавляет его от необходимости восстановления собственной исторической памяти. Отсюда и вопрос грустный Руслана:
“Зачем же, поле, смолкло тыИ поросло ТРАВОЙ ЗАБВЕHЬЯ?..Времен от вечной темноты,Быть может, нет и мне спасенья!”
Вопрос о “траве забвенья”, весьма серьезный, поскольку в “Предисловии” монологу Руслана отведено особое внимание, разумеется в форме вопросов все того же — то ли “непомнящего”,[28] то ли непонимающего г. NN:
«Зачем Руслан говорит, увидевши поле битвы…:
“О поле, поле, кто тебяУсеял мертвыми костями?. . . . . .Зачем же, поле, смолкло тыИ поросло травой забвеньяВремен от вечной темноты,Быть может, нет и мне спасенья! и проч.?
Так ли говорили русские богатыри? И похож ли Руслан, говорящий о ТРАВЕ ЗАБВЕHЬЯ И ВЕЧHОЙ ТЕМHОТЕ ВРЕМЕH (подчеркнуто Пушкиным), на Руслана, который через минуту восклицает С ВАЖHОСТЬЮ СЕРДИТОЙ (выделено Пушкиным):
Молчи, пустая голова!. . . . . .Хоть лоб широк, да мозгу мало!Я еду, еду, не свищу.А как наеду, не спущу!. . Знай наших! и проч.?»
Так поэт показывает, что ответственность за появление “травы забвения” в России лежит на правительстве — пустой Голове, отделенной Черномором от народа мечом методологии познания на основе Различения.
Но вскоре вспомнил витязь мой,Что добрый меч герою нуженИ даже панцирь: а геройС последней битвы безоружен.
Победа над языческой “элитой” — это не только торжество христианства на Руси, но и утрата методологии познания, осмысления и управления на основе Различения — меча, которым в какой-то мере владело святорусское жречество.
