— И никто не заметил ваших манипуляций?
— Никто не видел, даже Мартин.
— Но вы ему рассказали?
— Зачем? — Я сыграл неподдельное удивление.
— Может быть, и действительно незачем. Просто так вы ничего не делаете. Но Мартин меня не беспокоит, даже если вы и сболтнули. Его переведут на светскую хронику и увеличат вдвое оклад. Меня интересуете вы. Точнее, ваши действия. Знает ли об украденном вами документе Бойль?
Оказывается, есть у меня еще один козырь.
— Бойлю я сказал другое, — умышленно подчеркиваю я. — А о подложенном убийцей документе — кстати, украл его не я и вам это тоже отлично известно, — так вот об этом документе я пока еще никому не сказал.
— Логично. А что вы сказали Бойлю?
— Назвал убийцу.
— Вы узнали его?
— А вы думаете, что черный платок, кое-как подвязанный под глазами, скроет верзилу по имени Пасква?
— Значит, Паскву возьмут, — задумывается Мердок.
— Боюсь, что вы ему уже не поможете.
— А я и не собираюсь, — равнодушно замечает мой ночной гость. — Паскву я вам отдам. Он действовал на свой риск и страх без какой-либо связи со мной.
— Ну, связь-то была, — говорю я. — Может, просто не было согласованности.
— Какой?
— Ну, скажем, убийство, может быть, и не замышлялось.
— Вы даже знаете имя убитого?
— Знаю, Мердок. И предполагал, что ему подложат что-то вроде того документика.
Мердок уже хохочет, искренне и непринужденно.
— Не глядите судьей, мой милый юноша. Вы даже Паскву не будете судить надо еще, чтобы судьи поверили. Кто видел, как подложили этот документик, и кто видел, как его вынули? Бойлю, как я и думал, вы ничего не сказали, потому что сами не очень уверены в том, что предполагаете. Ведь я с вами играю, Ано. Неужели вы думаете, что я здесь потому, что напуган м хочу вас уничтожить или купить? Ведь я и о Мартине шутил: пусть болтает — не страшно. А уничтожить вас, да еще здесь, в отеле? Разве я стал бы делать это сам? Фи! Как грязно и некрасиво!
— Значит, я вам все-таки мешаю, Мердок?
— Конечно, мешаете. Со Стилом у нас с вами не вышло. Со своей дурацкой речью он выступил. Надеюсь, писали ее не вы? Но она ничего, как вы знаете, не изменила. В «Аполло» вы зря сунулись — ни к чему. Пасква — лицо для меня полезное. Но я широкой души человек. Вы мне по-прежнему нравитесь. Ведь Стил собирается подать в отставку сразу же после выборов. А куда вы пойдете? К Уэнделлу? Он вас, конечно, возьмет, только скучно с ним будет. Наращивать промышленные мощности и бороться с аграриями в недрах собственной партии? Уэнделл борется не за власть, а за капиталовложения — скучная борьба, не для вас.
Я молчу, стараюсь даже глазами не выдать, о чем думаю. Для чего, в сущности, пришел Мердок? Пришел ночью, тайно, воспользовавшись любезно предложенным агентами запасным ключом к моему номеру. Наказать меня за то, что я проник в его тайные авантюры? Но если так, то делать это нужно по-гангстерски, в духе Пасквы.
И тут Мердок прав: для этого существуют другие руки и другие способы. А тогда с какой целью? Снова меня купить — зачем? Для чего все эти полупризнания и полуоткровенности? Что, если Мердока интересует не исчезновение «документика из „Аполло“», а сам факт его появления на свет? Для чего я взял чистый гербовый бланк у сенатора Стила и написал рекомендацию Питеру Селби?
Я оказался прав.
— Что же вы молчите, Ано? — спрашивает Мердок. — С какой целью вы отправили в штаб Жанвье некоего Питера Селби?
— А почему бы мне не доставить удовольствие сенатору созданием истории партии, основанной еще его покойным отцом?
— А для чего тогда подбирались документы, эту партию компрометирующие? Даже сам Жанвье заметил.
— Фантазируете, Мердок. Зачем?
— Затем, что опять же не политик вы, а игрок. И как таковой мне подходите. И собранная вами информация — тоже. Продолжайте ее собирать и дальше. Настаивать на вашем уходе от Стила сейчас я не собираюсь. Продолжайте вашу полезную деятельность до отставки сенатора.
— Из-за этого вы пришли ночью сюда?
— Во-первых, я узнал много полезного. А во-вторых, где бы мы с вами встретились? Вызвать вас к себе — вы могли бы и не прийти. Пообедать в сенатском клубе? Вы могли бы и отказаться: советнику сенатора Стила интимничать со мной не положено.
— В клубе я встречаюсь со многими.
— Знаю. Но Уэнделл — ваш глава, Бойль — начальник полиции, а Донован не играет серьезной политической роли. Вас он просто интересует как личность. Нечто любопытное в нашем политическом обезьяннике. Фанатик, мечтающий о переустройстве мира. Организатор движения, которого фактически еще нет. Ни ремесленники, ни издольщики за ним не пойдут. Может быть, в будущем такие, как Донован, станут опасны. А сейчас это кучка мечтателей, несколько кресел в сенате. Позавтракать с Донованом занятно, работать же с ним вы не будете. Кто же остается? Церковники? Но вы нерелигиозны, я даже не уверен, что вы ходите в какую-нибудь церковь или на молитвенное собрание. «Джентльмены»? Но у вас нет ни состояния, ни положения, и в этом лагере к вам всегда будут относиться несколько свысока. Советник Стила. Куда же ему идти после отставки сенатора? Об Уэнделле мы уже говорили — советником он вас возьмет. Но вам будет скучно, Ано. Вот вам и предложение. На будущее, Ано, на будущее.
— Подумать можно. — Ссориться с Мердоком еще не время. — А Паскву не жаль? — насмешливо спрашиваю я.
— Вы еще возьмите Паскву. И судите. А я далеко не уверен в исходе процесса.
Как только уходит Мердок, слышатся шаги, потом тихий скрип двери, и входит Мартин. Он в домашнем халате, подвязанном шнурком с кисточками: видимо, собирался уже ко сну и что-то ему помешало.
— Все известно, — говорит он, входя. — От тебя только что вышел Мердок. И долго он просидел?
— Час, наверно. Я его застал, когда вернулся от Бойля.
— Я почему-то боялся, что он появится. Значит, дуэль уже состоялась?
Я рассказал.
— Меня удивляет одно. Почему так легко он отдал нам Паскву?
— Во-первых. Пасква еще не пойман. И не судим. Об этом Мердок, между прочим, напомнил. А во-вторых, он не боится нашего опознания. Нам придется выдержать напор таких адвокатов — дай бог не сломиться.
— Неужели мы проторчим здесь до суда?
Я понимаю Мартина: надежда на возвращение домой становится все более отдаленной и призрачной. Но что же делать? В прошлый раз мы тоже не знали, когда нас вернут. Сейчас мы хотя бы можем утешаться спиралью времени. Пока здесь тянутся месяцы, на Земле проходят часы. Пожалуй, это единственное, что поддерживает нас в здешнем политическом обезьяннике, как метко высказался Мердок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
