— Тьфу, опять электрогенератор скис,— сплюнул третий из сидящих за столом, коренастый и жилистый, как пенек. — Опять унитаз лишь от педалей работать будет.
— Все время заморочки с электрогенераторами, потому что в обмотках какой-то запирающий слой образуется и само собой начинается быстрый разогрев. Принялись было питаться от термопар, один кончик суем в реактор, другой на холодок. И опять не то — урановое топливо перестало тепловые нейтроны давать. Это уж вообще ни в какие ворота не лезет. Вместо нейтронов пфуканье и лучики света, от урана двести тридцать пятого (сто мозолистых имперок за грамм отдавали, кстати) свинец один остается, которому красная цена — тощая имперка за килограмм. Аккумуляторы разряжаются, будто какая-то пиявка несносная из них весь заряд выпивает. А на улице пробойный разряд так и норовит ударить тебя в пятку. Усек, легавый? И чем ближе к прииску “Дубков”, тем больше этой срани,— унылым голосом рассказал усатый, как будто даже удивляясь, зачем он вообще толчет воду в ступе невесть для кого.
— И вам, наконец, это надоело. “Доколе?” — воскликнули вы и, расправив плечи, отправились на прииски для крутой разборки. Разве не так было? — я решил проявить ментовскую прозорливость. — Я вас не знаю, что ли.
— Разобрались… Отправились туда кодлой в двадцать человек, думали разметаем все… Мы даже не добрались до прииска, и половина вообще домой не вернулась.
Тут уже все присутствующие не выдержали и заголосили разом.
— На хреновую карусель попали… Там еще такая голубая дымка была… Едешь в одно место, а попадаешь в другое… Назад уже тронули, а все равно из круговерти не выбраться… У кого мотор заглох, тот и выкарабкался, а кто очень старался, того и след простыл… Вот вам и Дыня…
— Цыц! — густоусый показал, кто тут хозяин.
— Знакомая песня. Прелести аномального движения мне как-нибудь известны,— поддержал выступающих я. — Тоже попался, только у лукоморья Старательских слез. Вывод напрашивается, господа старатели — кто-то умело этими аномалиями пользуется!.. Ладно, чувствую, что растопил ваши каменные сердца. Где можно остановиться?
Немного смутившись своим переходом от роли главаря расстрельной тройки к душевному собеседнику, чуть ли не собутыльнику, густопсовый забормотал.
— Чуть левее курса, по которому ты пилил, в пяти километрах отсюда есть скала по имени Две Титьки. За ней склад. На замке входного шлюза набираешь пароль “восход”. Диктую по буквам: Ваня, Озирис, Сарданапал, Хуй-Нэн…
— Принцип понял, дальше не надобно.
— Там возьмешь, что тебе нужно, только не забудь в кассовом аппарате след оставить… Ты — один?
Неприятный вопрос. Надеялся, что обойдется без него.
— Я с напарником.
— Давай его персон-карту.
— Это — фем,— решил предупредить я, словно был хозяином большой злой собаки или, скажем, полуручного удава.
— Только такого напарника нам не хватало,— выражение лица у всех присутствующих было сродни тому, что бывает при внезапном недержании мочи.
— Что делать, командир. Мы выбираем, нас выбирают,— пустился в уговоры я. — Однако, фемы на нашей стороне. Они отнюдь не в друзьях с этой голубой дрянью, которая всех нас в оборот взяла. Кроме того, они минимум три раза поспособствовали моему пребыванию в списках живых. Может, эти брутальные бабы и задумали что-нибудь нехорошее насчет мужиков; например, отобрать у нас все яйца и записать в свои ряды. Но сейчас без них с голубой заразой не управиться.
Командир с минуту казалось прогревал мыслительный аппарат под озабоченное сопенье остальных.
— Ну, ладно. Мы или крупно просрем с тобой, или крупно выиграем. Поезжай, с фемом, с кошкой, с крысой, с кем хочешь.
Я вернулся в свой трактор и сообщил довольно напряженной подружке.
— Расслабься, свои люди. Очень обрадовались.
Шошана поскребла меня “наждачным” взглядом.
— Это вы так долго обо мне говорили?
— Мы так долго о тебе мечтали.
Через полчаса склад, наконец, прорисовался на мониторе. Хотя Две Титьки скорее напоминали пару зубов. Впрочем, понятно, в какую сторону работает фантазия у обитателей долины.
— Шоша, я сейчас в пакгауз за баллонами. Лучше не откладывать это до утра, потому что, кто его знает… в общем, хватай, пока дают. А ты здесь посиди, у кассы, потому что не дамское дело баллоны таскать.
Я развернул машину бортом к складу. Место это не слишком понравилось
— многим известно, что я здесь побываю. Потому хотелось поскорее. Проскочил через бортовой шлюз, затем, проваливаясь и озираясь, почесал по насту к двери склада. Скоренько, но чин чином набрал код на замочке, преодолел один люк, затем другой. А когда уже сделал шаг навстречу припасам, какая-то дрянь набросилась на меня сверху и сзади. Что-то вроде мускулистой сетки или сплетения питонов. Локти были моментом прижаты к животу, ладошки к забралу, пятки к заднице, коленки к груди. Комочек какой-то из меня получился. Потом то, что напало, змеиный узел этот, пару раз шмякнул мной об пол. Когда я снова стал шевелить членами тела и мыслями головы, то сетки уже не было поблизости, но чувствовался раструб плазмобоя, приставленный к моему шлему в районе застежек.
При пальбе голова оторвется и горшок шлема можно будет снять вместе с содержимым. Да уж, стоило торопиться навстречу такой процедуре.
Свет неторопливо залил помещение и послышался голос вполне знакомый. Я вспоминал недолго. Это был пахан долины Вечного Отдыха, Михайло Потапыч.
— Я так и знал, что ты вертанешься,— начал он сладким голосом Серого Волка из мультфильма.
— Что это было? — выдавил я, страдая от сотрясения — электрорезиновая или квазиживая сетка?
— Это совесть твоя была.
Он уселся на табуретку, не снимая меня c прицела, мне же предложил под седалище достаточно удаленный ящик, до которого я еле добрался. Физиономия у него действительно переменилась. Не знаю, в добрую ли сторону. Но хищное выражение вместе с частью щечных морщин, каковые образуются от жевания, снялось.
— Уж я теперь тебя с мушки не спущу, знаю как-нибудь твои ухватки,— елейным голоском продолжал собеседник.
— Решил поквитаться, дядя Миша?
— Да, прилично ты меня отоварил в прошлый раз. Но я и раньше не был кровожадным. А теперь вообще завязал.
— Что случилось с твоим мировоззрением, Михайло Потапыч? От чего рассиропился пламенный мотор? Почему ты отказался даже от некрофильства?
Взгляд его стал еще менее цепким, даже начал таять в пространстве.
— Над Меркурием солнце всходит, Терешка. Иное солнце. Которое сеет семена Новой Жизни.
Видал я уже таких жлобов. Поживут они, так сказать, страстями, самыми что ни на есть грубыми, потом у них что-то заекает в прямой кишке или зазудит в носу, и бросаются они с прежним рвением, только не губить, а спасать душу. Чужую, конечно — своя душонка-то быстро превращается из дерьма в конфетку, едва они кончают пить с утра пораньше, сморкаться на пол и поминать чужую матушку сомнительным словом.
— Да ты в проповедники ударился, дядя Миша. Сладкие песни запел. Как там у поэта: “Вдруг у разбойника лютого совесть Господь пробудил”.
— Зачем мне рисовать красивые картинки, если и в тебя это семечко заброшено,— не обращая внимания на мои происки, поведал экс-пахан,— оно наверняка тебе уже помогает строить и жить. Но его проращивать еще надо, живой водичкой окроплять. А та фраерская кодла, которая тебя встретила в долине — просто булыжники, на них зерну не взойти.
Как бы мне выяснить, отчего он вслед за Шошаной мне про какое-то осеменение талдычит, фанат-сектант ли он бешеный или просто игрок? В первом случае Михайло Потапыч будет взахлеб декламировать свои дурацкие теории, а когда притомится, то пришьет меня. Во втором, покажет, какой наживкой удовлетворится.
— Складно историю травишь, дядя Миша, надеюсь, что подпишешься под всеми словами. Правда, на мой взгляд, живая вода — это то, что крепче девяноста семи градусов. Я только не понял, сколько у твоей Новой Жизни ручек, ножек и где она прописана. Кстати, почему она так пренебрегает булыжниками? Сгребла бы их в кучу, да как следует бы побрызгала живой водой. Глядишь и эти несносные каменюги будут облеплены Новой жизнью, как гнилой помидор плесенью.
Зубы я заговариваю, баки забиваю, а сам пошныриваю глазами и мускулами незаметно двигаю. Но пока нырнуть некуда, фанат ли он, игрок ли, а раскурочит меня на мелкие кусочки своим верным плазмобоем. Еще где-то в уголке зверская сетка своего момента дожидается. Но пока что этот позер меня вежливо просвещает.
— Новая жизнь может нас всех в два счета захоботать. Захочет и сразу подключит. Только от нас в таком случае мокренькое место останется, трупный материал, пшик один. К Новой жизни надобно добровольно приближаться, что говорится, без повестки, по зову сердца.
