— Дед, а дед? — осторожно позвал старика Лом, но старик лишь приоткрыл глаза, мутно посмотрел на него и, не отозвавшись, вновь закрыл их.
В это время с той стороны двери зазвенели ключи, щелкнул электрозамок, клацнула задвижка, и двери в камеру распахнулись, впуская полковника Краснокутского, капитана Фелякина, капитана Ростоцкого и следователя специальной оперативной группы МВД, ФСБ, ГРУ и Генеральной прокуратуры Миронова Сергея Антоновича.
— Иванов… — торжественно начал Краснокутский, обращаясь к Аскольду, но был прерван осторожным любопытством Миронова:
— Скажите, на чем вам удалось взять Карлушу?
— Какого Карлушу? — насторожился Ростоцкий.
Неожиданно старик пружинисто вскочил и с криком:
— Вот черт, какого хрена тебе в Таганроге не сиделось? — бросился на Миронова с бамбуковой тростью.
— Вот это да! — изумился Фелякин, укладывая кулаком на пол преобразившегося деда. — Чего только не случается в жизни, вот и дед как бешеный на людей кидается. Ужас, да и только.
Вошедшие в камеру вышли из нее для короткого совещания. За ними клацнула задвижка, щелкнул электрозамок и зазвенели ключи, а перед потрясенным Ломом и равнодушно заинтересованным Аскольдом остался доселе им неизвестный человек под ласковой кличкой Карлуша. У этого человека был проницательный и злой взгляд, гибкое, без капли жира, тело и движения здорового и стремительного человека.
— Ну? — спросил Карлуша у Лома голосом, похожим на воткнутое между четвертым и пятым ребрами шило.
— Ну, ты молодец! — признался восхищенный Лом.
— Молодец на конюшне стоит, а я подвис, и подвис глухо, — не согласился с Ломом Карлуша. — Миронов в Сочи приперся. Он сам из Таганрога, я там на пятилетку крутился за челнока турецкого, а он у меня следаком был…
В это время зазвенели ключи, щелкнул электрозамок, клацнула задвижка. В раскрывшиеся двери вошли Фелякин и два не сомневающихся ни в чем сержанта. Они быстро сгребли Карлушу и увели его в другое пространство тюремных модификаций для более обстоятельных и плодотворных бесед.
— Иванов! — начал Краснокутский, обращаясь к Аскольду, но был прерван служебным рвением вернувшегося Фелякина.
— Ся, быстро встать, когда начальство в камере, а то я тебя дисциплине научу! — Фелякин дернул лежащего на наре Ся за ногу, и тот безвольно откинулся на спину, слегка и как-то неестественно вывернув шею с косо покрытой носовым платком головой.
— Вот интересное дело… — восхитился Фелякин и вопросительно посмотрел на Краснокутского.
…Клацнула задвижка, щелкнул электрозамок, и зазвенели ключи, запирая двери за покинувшими камеру полковником Краснокутским, зампрокурора города Таганрога Мироновым, капитаном Фелякиным с двумя сержантами, выносящими тело умершего Ся, и с освобожденным из-под стражи Аскольдом Борисовичем Ивановым. В камере остался один совершенно подавленный Лом. Он стоял перед тем местом, где лежал Ся, и бестолково повторял, потирая лоб ладонью, одну и ту же фразу:
— Во фигня какая, ну и фигня. Вот это да, офигеть можно.
Дежурный по КПЗ открыл сейф и выдал Аскольду часы «Ролекс», бумажник с кредитными карточками и пятьюстами долларами, загранпаспорт, золотой перстень «Ау-Ау», ключи от фордовской «авроры» и пачку жевательной резинки.
— Я приехал, чтобы расспросить вас о Васильеве, вашем бывшем начальнике службы безопасности, но… — Миронов вежливо кивнул на Краснокутского, — вы уже все рассказали Юрию Павловичу, так что у меня вопросов нет. Вы куда сейчас направляетесь?
— Дел много, — сообщил. Миронову Аскольд, — даже слишком.
— Ну да, — согласился с ним Миронов и, немного помявшись, добавил: — Вы бы пока домой не ездили к родителям. Были похороны Васильева, и местные газеты опубликовали, что вы являетесь заказчиком этого убийства. Его отец поклялся вас убить, а ваш с ним согласился. Они ведь друзья с юности и всю жизнь соседи. Я возбудил уголовное дело против журналиста Ермакова из «Таганрогской правды» за клеветнические публикации, думаю, что в ближайшие дни последует опровержение по всем газетным статьям, появившимся в последнее время в городской прессе.
— Да, да, совсем распоясались щелкоперы, — вмешался Краснокутский. — Я тоже начинаю трясти «Зори над Хостой». Наплели околесицы, сволочи, теперь пусть опровержение пишут. Какой-то Абрамкин, гад, эту статью о вас тиснул. Можете не сомневаться, этого-то я точно достану и лишу всех льгот, отпуска и вообще без квартиры оставлю, как жил с семьей в общежитии, так еще лет пять поживет. — Он вдруг понял, что слишком разговорился, и оборвал себя: — Вот так-то.
— Отец, поверивший газетам, мне не нужен, — равнодушно проговорил Аскольд и поинтересовался: — Я пойду?
— Идите, — так же равнодушно отпустил его Краснокутский и протянул листок бумаги: — Вот возьмите, пропуск на выход из здания.
Через несколько часов после выхода из сочинской КПЗ Аскольд Иванов обнаружил, что в этом городе у него нет друзей и знакомых, ничего, кроме пятисот долларов США. Зеленые бумажки, наполненные таинственной энергетикой, были дружелюбны и предупредительны, как швейцар при входе в пятизвездный отель, но стоило их отдать в чужие руки без права приумножения, и все они сразу же становились похожими на работника собеса, разговаривающего со стариком, который хочет узнать, почему ему начислили маленькую пенсию.
Все началось с первых шагов. Выйдя из здания УВД, Аскольд обратил внимание, что при дневном свете его штаны за четыреста долларов и рубашка за триста унижены могучей, разрушительной силой сочинской КПЗ и теперь ничем не отличаются от фасонистой одежды пришибленного волей человека, известного под аббревиатурой бомж. Когда он подошел к стоящему неподалеку такси, то таксист, разговаривая с ним, слегка воротил нос, и Аскольд понял, как он «благоухает».
В холле гостиницы он услышал от администратора:
— Здесь ничего вашего нет. Уходите отсюда, негодяй… Счет по кредитным карточкам оказался заблокированным, у Аскольда просто-напросто отобрали деньги. Он позвонил в Москву и узнал, что и там никому не нужен.
По мере узнавания своих потерь Аскольд, к своему удивлению, становился все веселее и веселее. А после того как с автостоянки исчезла подаренная ему ко дню рождения правлением банка «аврора», он сплюнул, зашел в магазин одежды «Все из Германии», купил джинсы, майку, кроссовки и направился в знаменитую на весь Сочи турецкую баню, где от всей души и долго-долго млел в пару, обливал себя прохладными потоками благожелательной воды и слегка покряхтывал от удовольствия.
Сразу же после бани преобразившийся Аскольд пришел в юридическую консультацию № 1, а через две минуты после прихода разговаривал с Ароном Ромуальдовичем Шпеером. От Арона Шпеера исходило доброжелательное спокойствие и абсолютное понимание ситуации.
— Поймите меня правильно, Аскольд Борисович, — говорил Арон Шпеер. — Если вас так безоговорочно и нагло отстранили от всего и ограбили подчистую, если вам не смогли помочь, даже не попытались этого сделать старые знакомые, значит, вы наступили на мозоль такому человеку, который может сделать с вами то, что с вами делают сейчас.
— Ну да, — согласился Аскольд с адвокатом. — И что теперь?
— А ничего, — ответил ему Арон Шпеер. — Почти уже ничего. Лучше всего — приглядеться к жизни с другой стороны, но не с той, с которой вы можете подумать. Жизнь многогранна, и в каждой грани можно наткнуться на счастье. Ну а второй вариант обычен. Если вы не согласны с тем, как с вами поступили, и чувствуете в себе достаточно ума и силы, то боритесь, верните себе все, что у вас отобрали, накажите тех, кто это сделал, и, можете поверить, это будет самый неразумный вариант: бессмысленно тратить время на то, чтобы возвратить себе прежнее положение и круг знакомых, в котором тебя предали.
— Конечно. — Аскольд замялся. — Сколько я вам должен?
— Мне все и давно заплатили, — отмахнулся Арон Шпеер. — Более того, это я вам хочу вернуть тысячу долларов. Мне заплатил Байбаков пять тысяч за то, чтобы вы вышли на свободу, а полковник Краснокутский был наказан за произвол. Вы на свободе, а вопрос о Краснокутском… — адвокат понимающе взглянул на Аскольда, — думаю, потерял актуальность вместе с вашим Байбаковым. Он пытался забрать эти деньги обратно, но не учел того, что я на своей территории.
Арон Ромуальдович Шпеер вынул из бокового кармана деньги и протянул Аскольду.
— Возьмите, не вздумайте отказываться. Вам просто повезло с ними, а могло бы и не повезти, если, допустим, у меня болел бы зуб или еще что-то в этом роде. От везения отказываются лишь идиоты и святые, а вы, насколько я понимаю, ни то, ни другое.
Покинув юридическую консультацию, Аскольд вышел на улицу и окунулся в готовящийся к вечеру праздничный Сочи. По улицам ходили молодые и не очень люди с постоянной готовностью к удовольствиям на лицах. Тысяча сто пятьдесят долларов в кармане дали Аскольду легкую уверенность в будущем и едва заметно приостановили отвыкание от привычек человека с деньгами. Обменяв в пункте обмена валюты сто пятьдесят долларов, Аскольд вновь направился в переговорный пункт и позвонил Карандусику.
