на свободу иссохшей старухой с трясущимися руками? Зачем мне такая свобода? Зачем?!
Помню я плакала. Долго плакала. Навзрыд, с воем, соплями.
Затем уснула.
Не хотелось вообще ничего.
В спасительной тиши тьмы было так хорошо и уютно. Хотелось остаться тут навсегда.
И тут внезапно меня аж подбросило, вышвырнув из сна.
Что такое? Сперва не поняла я.
Но потом до меня дошло – пока дёргать рычаг.
А зачем? Чтобы продлить агонию ещё на сорок лет?
Нет!
Не хочу!!
Не пойду!
Сдохну тут! И пусть всё катится к чёрту!
Я что-то ещё выкрикивала и выкрикивала, сердце билось всё быстрее и быстрее. Сама не своя, я вдруг соскочила на пол и бросилась к рычагу.
Дёрнула.
Фух. Успела.
Глава 6
Я прислонилась разгоряченным лбом к холодной стене. Сердце стучало, как бешеное, где-то в районе горла.
Не знаю, сколько я так простояла, в каком-то исступлении. Если бы не холод, окутавший босые ноги, возможно, стояла бы ещё.
Но я замёрзла и заторопилась обратно.
Там, на топчане, я влезла под одеяло и закуталась в уютный кокон. Сон больше не шёл. Я всё думала, думала. Вспоминала мою прошлую жизнь. Геннадия, Бенджамина, Пашку, Мадлен, старика Огюста, родителей, бабушку. Всех вспоминала…
Готова ли я лишить себя жизни? Я только что чуть не отбросила себя обратно. Сейчас время между дёрганием рычага составляло уже больше часа, примерно час двадцать. Вполне хороший период, чтобы можно было поделать дела, или отдохнуть. А я чуть не отправила все обратно на три минуты.
Как вспомню – так вздрогну.
Я понимала только одно, хоть такая жизнь мне не нравится, но умирать без пищи и воды, в абсолютной тьме, в стремительно охлаждающемся бункере я не смогу.
Это ужасно. Ужасная смерть.
Нет! Не хочу так!
А значит, мне нужно жить. Дальше жить.
Пусть моя жизнь уже не будет полноценной. Пусть я больше не познаю любви. Но зато у меня остаются мелкие повседневные радости: неплохая сытная еда. Недавно даже яблоко мне дали. Теплое помещение. Относительно тёплое, но тем не менее. Одеяло и подушка. Калоши. Кусочек мыла. Несколько книг. Изредка свидания с другими людьми. Живыми людьми.
Ну и хватит с меня и этого. Вон у некоторых и того нету.
Нужно быть как Нюра. Радоваться тому, что есть. Нужно научиться получать удовольствие от обычных вещей.
Нельзя быть такой жаднючей жадиной, как я.
Так, слегка успокоив себя, я зажила дальше…
Ну как зажила? Продолжила существование в относительном комфорте.
А затем произошла ещё одна встреча. Женщина. Вера. Точнее – Вера Брониславовна. Немолодая уже. Лет сильно за пятьдесят. Но неожиданно ухоженная. Я спросила, как ей удается. Она улыбнулась улыбкой Моны Лизы и протянула мне сало. Маленький такой кусочек. Почти мумифицированный, но тем не менее это был хоть какой-то, но жир.
– Держи, – сказала она, – вытопи. Положи на трубу с горячей водой. Или лучше выплавь на свечке. Есть у тебя свечка?
Я отрицательно замотала головой.
– Вот, возьми, – она протянула мне небольшой огарок и коробочку спичек.
Я заглянула. Там было две спички.
– Спасибо, – пробормотала я, стараясь справиться с внезапным комом в горле.
– Ничего, – понятливо усмехнулась она. – Это ничего. Не переживай. Все мы когда-то так начинали…
Она ничего не взяла у меня взамен.
– Потом как-нибудь, – покачала головой она. – Когда крепко встанешь на ноги.
Я сглотнула ком в горле.
Крем я сделала. Вытопила сало на водяной бане до последнего миллиграмма. Полученный жир аккуратно собрала в небольшую жестяную коробочку от леденцов монпансье. Добавила туда немного мёда, который я соскребла с лепёшки. Получилась совсем капелька, но всё же лучше, чем ничего. Топлённое сало разделила надвое. Одну часть, в которую я добавила мёд, стала использовать как крем для лица и рук. А вторую отложила про запас. В противоположной части коридора (недалеко от шлюза, через который мы общались), было холодно. Я отнесла туда и поставила в уголочек. Так оно будет в сохранности.
Для милой женщины, Веры Брониславовны, я связала в благодарность носки. Специально выбирала самые красивые ниточки. Когда опять будет свидание – отдам. Выручила она меня конкретно.
Ощущение, когда на иссушенную кожу наносишь крем, пусть и такой
