— На ней самой, — улыбнулась ему Юлька.
Тепло и почти радостно: нравилось, когда он такой. Не деловой, а по-домашнему простой — уже почти совсем родной. Ну, или где-то около этого неуловимого пока ощущения.
— Тогда в душ и одеваться, — скомандовал Кирилл, развернув её и наладив в сторону спальни шлепком по «мягкому месту».
За умение оперативно собраться на любое мероприятие «любого разлива» её уважали все. Начиная с родителей в безоблачном детстве, когда бедного ребёнка вприпрыжку волокли в детский сад за три квартала от дома. Через полчаса чистая, одетая Юлька обувалась в прихожей, инспектируя в зеркале загримированный фингал.
И попутно с содроганием фиксировала приближение Ирмы Генриховны. В руках старушки пугающе коробился длинный свиток. Напоминание о том, что выезжать из дому и жечь бензин бестолку чистое разорение. Русская женщина, никогда не забывавшая, что она немка — Ирма Генриховна могла простить даже убийство человека. Во всяком случае, найти ему оправдания. Оправдывать же мотовство не умела и не желала этому учиться. Наличие капиталов, с её точки зрения, не повод для барства
— Юлечка, — деловито изрекла старушка. — Вот список покупок. И не берите овощи в супермаркете. Только на рынке! — скомандовала она таким тоном, что Юлька чуть не брякнула «яволь». — Мясо тоже можно там купить. Но, если не поленитесь, доберитесь до мясной лавки. Вы же всё равно едете на прогулку?
С учётом месторасположения рынка — на который намекала рачительная немка — надуманная поездка за ненужными шмотками удручала всё больше. Превращалась из прогулки в каторжный этап времён отсутствия железных дорог. Ибо рынок торчал всё в том же историческом центре Иркутска. Куда любой выезд в выходные превращалась в божье наказание. Что они с Кириллом пытались предотвратить всеми силами.
Как сама Ирма Генриховна с завидным упорством предотвращала закупку овощей «про запас» на неделю вперёд. Лишь это в полной мере и оправдывало содержание в доме штатной единицы шофёра — Кириллу по большей части и самому нравилось крутить баранку. За редким исключением.
Увидав на крыльце Юльку со списком в руке, он возвёл очи горе и открыл дверцу машины:
— Не могла улизнуть незаметно?
— Потеряла бдительность, — проворчала Юлька в захлопнувшуюся дверь. — Если такой умный, присобачь к нашему окну пожарную лестницу. На всякий пожарный.
То ли он прочитал по губам, обходя машину, то ли догадался, но с ответом попал в точку:
— Пожарная лестница рядом с окном бесполезна. Только дом изуродует. А фрау Ирма поймает и под лестницей.
— Слушай, — вспомнила Юлька, — она же собиралась с Алексеем в какой-то вояж за предметами «посевной». Даже земли грозилась купить какой-то козырной. На которой в теплице растут помидоры с арбуз. Почему бы им с Лёшкой не погулять подольше? К примеру, завернуть на рынок.
— Хотелось бы, — тоном хоронящего призрачную мечту человека прогундел Кирилл. — Но не выйдет.
— Обидится, — вынуждена была согласилась Юлька.
Ирма Генриховна считала, что общий труд на благо семьи объединяет. В связи с чем то и дело норовила затянуть в кои-то веки появившуюся молодую хозяйку в круг своих забот. Что странно теперь, когда старушка усомнилась в дальнейших перспективах «молодых» сохранить эту самую семью.
Из посёлка на Байкальский тракт выехали в полном молчании. Юльке просто не хотелось говорить, дабы не свернуть всё на ту же доставшую тему её глюков. Кирилл же свято чтил право близких на молчание.
В этом они с Даянчиком на диво солидарны. И чего уж греха таить: сей редкой привычкой вызывали у неё подлинное восхищение. Не просто разрешением на молчание в любой момент, когда тебе приспичит. Принципиальным подходом к свободе личности. Хочет она молчать, просит душа — вот и будет молчать. Пока ей в этом благословенном состоянии тепло и спокойно.
Правда, при схожести подхода, Кирилл и Даян по-разному действовали на нервы, пока Юлькино молчанка себя не исчерпает.
Первый терпеливо ждал… Нет, ЖДАЛ! Старался, как бы невзначай, почаще попадаться на глаза, напоминая: я здесь, я жду. Пытал взглядом: ещё не всё? Не пора бросить маяться дурью и направить жизнь в привычное русло полноценного общения? Он терпеть не мог всего, ему неподконтрольного. Если женщина о чём-то молчит, значит, думает. И мало ли, до чего додумается?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Даян же просто фиксировал факт её самопогружения. После чего преспокойно занимался своими делами. Дескать, женщина должна иметь своё личное ментальное пространство. Своеобразные уголки, куда можно забиться и отсидеться — их отсутствие обходится дороже. Когда устанет, сама придёт и ознакомит тебя: как ты неправ и во сколько тебе это обойдётся.
В ненапряжном для Юльки безмолвии промахнули Байкальский тракт. Тишину успешно разбавляла какая-то китайская певичка — одно из странноватых предпочтений Кирилла, которые она предпочитала не обсуждать. Так въехали в Иркутск и докатились до центра. Остановились на перекрёстке перед страшно неудобной центральной улицей Карла Маркса, которую сама Юлька старалась объезжать стороной.
— Классно звучит: Прешпектная, — вдруг пришло ей в голову. — Жаль, что обратно не переименовали. Карл Маркс, конечно, был крутым социологом и экономистом. Нынешние высоколобые до сих пор его чтут.
— Энгельс был гораздо талантливей и толковей, — безапелляционно возразил Кирилл, следя за светофором, как спортсмен за стартовым пистолетом. — А что касается переименования, думаю, это неудачная идея. Вот ты у нас дама образованная, — иронично заметил он, тронувшись на зелёный. — И то еле выговариваешь столь заковыристое словцо. Которое и прежде практически не использовали. Вместо Большая Прешпектная говорили просто и понятно: Большая.
Рулить по Карла Маркса Юлька не любила, а вот гулять очень даже, переходя с неё на Набережную и обратно. Бродить и представлять, как сто, двести, триста лет назад тут ходили другие люди. Абсолютно другие — будто инопланетяне. Вернись они сюда в наши дни, не поверили бы глазам. Не признали бы родной город. Да и современную речь понимали бы с пятое на десятое.
Иногда ей страшно хотелось заглянуть в прошлое хотя бы одним глазком. Юльке верилось, что лично она вписалась бы в ту жизнь. Ей бы понравилось мести подолом улицы, вентилироваться веерами и ездить в экипажах. Во всяком случае, казалось, что всё так и есть.
До тех пор, пока подлое воображение не рисовало какой-нибудь кувшин с тазиком для умывания. Или сортир для благородных дам: изысканно украшенный, но в недрах скрывающий всё те же дырки в полу. К подобным довескам её романтизм был не готов, низвергаясь с небес на землю подбитой птицей.
— Красивый дом, — задумчиво любовалась она сотни раз виденным зданием «Бренд холла», пока Кирилл парковался. — Слушай, а чей он был? До революции.
— Купца Жбанова. Но он здесь, кажется, не жил. На первом этаже, как и сейчас, торговали. А на втором заседали чиновники. Ну, выходим? Или передумала?
Вообще-то Юлька передумала ещё во дворе дома. Когда мысленно молилась, чтобы машина внезапно сломалась. Или отъезжающие в стороны ворота заело. Или на их довольно узкой улице — где впритык разъезжались две легковушки — застрял бы какой-нибудь мусоровоз. Или мерзкие соседские бульдоги устроили прямо напротив ворот собачью свадьбу. Или… что угодно!
Но раз уж тогда не хватило духу осадить Кирилла, сейчас и вовсе грешно кочевряжиться. Он был рад их прогулке — пускай даже за покупками. А красть у человека и без того редкие радости просто грех — со вздохом напомнила себе Юлька.
Он так светло ей улыбался, помогая выбраться из машины. Взял за руку, завёл в «Бренд холл» с видом гордой мамаши, притащившей свою сопливую красотку на кастинг рекламы. Вот и пришлось изобразить крайне заинтересованную приобретательницу жутко нужных вещей.
Влачить себя промеж сияющих витрин бодрой походкой энергичной женщины. Кириллу оно тоже было тошней, чем влачиться где-нибудь в библейской пустыне — знала Юлька. Он терпеть не мог шопинг: даже максимально оперативный, даже по делу. И потому, состроив заботливую мордаху, она предложила:
