Мне разжали ладони, судорожно обхватившие рукояти весел, вытащили меня из лодки и положили, как черную выпотрошенную рыбину, на палубе патрульной лодки. Я чувствовал, что эти люди смотрят на меня, но не очень хорошо понимал, что они говорят, за исключением одного, судя по интонации, капитана лодки:
— Еще нет шести часов, — сказал он. И, видимо, отвечая кому-то: — А какое мне до этого дело? Его изгнал король, а я буду выполнять приказы короля, а не чьи-то там…
Вот так, вопреки переданным по радио распоряжениям от людей Тайба на берегу и вопреки мнению своего боцмана, который опасался неприятных последствий, командир патрульной лодки из Кусебена перевез меня через залив Чарисун и преспокойно высадил меня в орготском порту Шелт. Поступил ли он так из соображений шифгреттора, назло людям Тайба, которые хотели убить безоружного человека, или просто из добросердечности, не знаю. Нусут. То, что достойно восхищения, не подлежит объяснению.
Я поднялся на ноги, когда из утренней мглы появился серый берег Оргорейна, и, заставляя себя переставлять еще плохо слушающиеся ноги, сошел с палубы в портовый район Шелта, где снова упал. Очнулся я в таком учреждении, которое называлось Госпиталь Содружества, 4 Приморский Округ Чарисун, 24 Район Сеннети. В этом не было никакого сомнения, потому что это было выгравировано и вышито на изголовьях кроватей, на ночном столике и настольной лампе на нем, на металлической кружке, стоящей там же, на хиебах персонала, постельном белье и на моей ночной рубашке.
Появился врач и спросил меня:
— Зачем вы сопротивлялись доту?
— Это не был дот, — сказал я. — Это было ультразвуковое излучение.
— У вас были симптомы, характерные для человека, превозмогающего фазу релаксации дота. — Это был старый и опытный врач, не терпящий возражений, и мне пришлось согласиться, что я мог бессознательно употребить силу дота там, на лодке, чтобы преодолеть сковавший меня паралич. Потом, утром, в фазе танген, когда необходимо находиться в полном покое, я встал и ходил, что меня едва не убило. Когда все это выяснилось к его удовлетворению, он сказал, что через день-два я смогу выйти отсюда, и перешел к следующей койке. После него настала очередь инспектора.
В Оргорейне на каждого жителя приходится по инспектору.
— Фамилия?
Я не спросил у него, как его фамилия. Мне необходимо научиться жить без тени, как живут они все здесь, в Оргорейне. Не обижаться самому и не обижать других без особой на то необходимости. Но я не назвал имени своего клана. Ни одному орготу нет до этого дела.
— Терем Харт? Это не орготское имя. Район?
— Кархид.
— Такого района нет в Содружестве Оргорейна. Где ваше удостоверение личности и пропуск?
Действительно, где же мои документы?
Видимо, я бродил какое-то время по улицам Шелта, прежде чем кто-то привел меня в больницу, где я и очутился без документов, без вещей, без верхней одежды и без обуви и, конечно, без денег. Когда я об этом услышал, гнев оставил меня и я рассмеялся. На дне человеческого существования нет места гневу. Инспектор почувствовал себя задетым. Мой смех ему не понравился.
— Разве вы не понимаете, что являетесь нелегально прибывшим и лишенным средств к существованию чужестранцем? Как вы себе представляете свое возвращение в Кархид?
— В гробу.
— Запрещено давать неправильные ответы на официальные вопросы. Если вы не хотите возвращаться в свою страну, вы будете отправлены на добровольную ферму, где всегда есть место для уголовных элементов, чужестранцев и лиц без документов. В Оргорейне нет иного места для врагов существующего строя, бунтовщиков и бродяг. Лучше бы вам изъявить свое желание вернуться в Кархид в течение ближайших трех дней, иначе…
— Я изгнан из Кархида.
Врач, обернувшийся к нам, едва услышал мое имя, отозвал инспектора в сторону и что-то долго ему шептал. У инспектора в лице появилось выражение кислое, как старое пиво. Когда он вернулся ко мне, он сказал, цедя слова и не скрывая своей неприязни:
— В таком случае, вы, очевидно, выскажете мне свое пожелание обратиться с прошением о разрешении на постоянное пребывание в Великом Содружестве Оргорейна при условии, что вы найдете и будете выполнять общественно-полезную работу как член городского либо сельского сообщества.
— Да, — сказал я. Это все перестало выглядеть забавным, как только прозвучало слово «постоянное» — слово, от которого повеяло страхом.
Через пять дней я получил разрешение на постоянное пребывание, предписывающее мне зарегистрироваться в качестве члена Городского Сообщества Мишнори (которую я сам для себя выбрал), и мне было выдано временное удостоверение личности на дорогу до этого города. Я бы умирал с голоду все эти пять дней, если бы не старый доктор, который все эти пять дней продержал меня в госпитале. Ему нравилось, что у него в отделении — премьер Кархида, пусть даже бывший, премьер тоже очень рад этому обстоятельству.
Я добрался до Мишнори, нанявшись грузчиком на сухопутную лодку каравана, перевозившего рыбу из Шелта. Короткое и сильно воняющее рыбой путешествие завершилось на большом рынке в Южной Мишнори, где я вскоре нашел работу в холодильнике при рынке. Летом всегда в таких местах есть работа на выгрузке, упаковке, хранении и рассылке скоропортящихся продуктов. Я в основном имел дело с рыбой и жил на острове рядом с рынком вместе с другими работниками холодильника. Дом этот называли Рыбий Остров, потому что от нас всех невыносимо воняло рыбой. Но мне нравилась эта работа, на которой большую часть дня я проводил в прохладном помещении склада. Мишнори летом — это настоящая парилка, паровая баня. Все двери закрыты, вода в реке чуть ли не кипит, люди истекают потом. В месяце оцкре было десять таких Дней и ночей, когда температура не опускалась ниже пятнадцати градусов, и даже был такой день, когда жара достигла двадцати шести градусов. Изгнанный после окончания работы из своего пропахшего рыбой убежища в эту «пещь огненную», я отправлялся на расположенный в нескольких километрах над рекой Кандерер, где росли деревья и откуда можно посмотреть на большую реку, хоть добраться до нее было невозможно. Там я бродил допоздна и в конце концов почти к утру возвращался к себе, на Рыбий Остров. В моем районе Мишнори постоянно были разбиты уличные фонари, чтобы жители могли укрывать свои темные делишки под еще более темным покровом ночи. Но автомобили инспекторов неустанно кружат там, освещая рефлекторами эти темные улочки и лишая бедняг последнего шанса на личную жизнь, ночи.
Новый закон о регистрации чужестранцев был введен в действие в месяце кус как очередной шаг в партизанской войне с Кархидом, он сделал недействительной мою регистрацию, лишил меня работы и заставил полмесяца провести в приемных бесчисленных инспекторов. Мои товарищи по работе давали мне в долг деньги и крали для меня рыбу, чтобы я смог заново зарегистрироваться, прежде чем подохну с голоду. Это было для меня хорошей школой жизни. Я полюбил этих непреклонных и лояльных людей, но они жили в безвыходной ловушке, а мне предстояло действовать среди людей, гораздо менее симпатичных. Я все-таки заставил себя позвонить по известному мне номеру телефона, что всячески откладывал уже три месяца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
