Конечно, как историки, они имели право на версии и предположения, и одна из этих версий заслуживает пристального изучения: «Во время его пребывания в Москве в 1925 году он, конечно же, заполнил обычную анкету и написал автобиографию еще до своего вступления в советскую партийную организацию, и копии этих документов ушли в 4-е Управление. Таким образом, вполне вероятно, что дело Зорге просматривали в офисе Берзина в 1929 году или благодаря вмешательству Пятницкого, или как часть известной процедуры в тот момент политического кризиса и беспорядков в советской машине, когда военные разведывательные власти протянули свою защищающую длань, чтобы спасти ценных и опытных иностранных коммунистов, которые были изгнаны сталинской политической полицией — ГПУ — из аппарата Коминтерна и других агентств». Вот еще одно предположение английских авторов, на которое следует обратить внимание: «У Берзина, вероятно, было досье на Зорге, начатое еще в бытность последнего в Германии и, уж конечно, со времени его прибытия в Москву. Опыт Зорге в качестве журналиста представлял особый интерес для 4-го Управления как отличное прикрытие для операций за границей и необходимое дополнение для политического наблюдателя. Его бесспорный и разнообразный военный опыт, возможно, имел еще большее значение». Природа таких утверждений не в гениальности английских историков. Просто на Западе о деятельности Коминтерна, в том числе и ОМСа, было известно многое, да и воспоминания Вальтера Кривицкого, изданные на Западе в 1939 году, читались весьма внимательно.
Дикин и Стори, в отличие от наших историков, отлично знали содержание всех трех томов «Дела Зорге», изданных в Японии еще в 1962 г., и полностью использовали протоколы допросов Зорге, неизвестные у нас даже в XXI веке.
А в этих протоколах есть ответы на некоторые вопросы, которые у нас начали исследоваться только в самое последнее время. На одном из допросов Зорге сказал, что он представил в ОМС свои предложения. Суть их заключалась в том, чтобы разделить ОМС и шпионские организации, связанные с политическими и экономическими проблемами: «И далее я предложил, что Москве следует решительнее, чем это было в прошлом, развести тех агентов-шпионов в зарубежных странах с организациями Коминтерна, с тем чтобы быть уверенными, что степень отдаления отвечает требованиям секретности». О переплетении разведывательных сетей триады политической, военной и партийной разведок у нас стали говорить в исторической литературе сравнительно недавно, а на Западе это широко обсуждалось еще сорок лет тому назад. И далее на последующих допросах Зорге сообщил, что он предложил Пятницкому такие изменения: «Поскольку был уверен, что шпионаж, который мне нравится и для которого, думаю, я был вполне пригоден, был бы невозможен в тесной структуре партийной деятельности… Мой характер, вкусы и устойчивые предпочтения — все вело к политической, экономической и военной разведке, как можно дальше от партийных споров». Так что уже в 29-м Зорге принимает решение уйти на работу в военную разведку.
Авторы книги еще тогда правильно уловили изменение тенденций в политической обстановке в Коминтерне после изгнания Бухарина из этой организации и высказали вполне правдоподобное предположение о роли Пятницкого в дальнейшей судьбе Зорге: «После кризиса 1929 года и установления абсолютного сталинского контроля над советским правительственным аппаратом службы безопасности усилили свое проникновение в администрацию Коминтерна, начавшееся в апреле 1925 года, и было бы вполне логичным, если бы именно организация Пятницкого стала их первой мишенью. Независимо от мотивов, переход Зорге в разведку Красной Армии вполне мог быть инициирован самим Пятницким или произошел благодаря его связям и с его помощью».
Вопреки расхожему мнению о своем давнем знакомстве с Берзиным вот что рассказывал Зорге о конце 1929 года: «Во время моей первой встречи с генералом Берзиным наша беседа в основном сосредоточилась на том, насколько 4-е Управление как военная организация могла иметь отношение к политическому шпионажу, поскольку Берзин слышал от Пятницкого, что я интересовался такого рода работой. И после неоднократных встреч с Берзиным я получил в конце концов назначение в Китай». Вот так и встретились, очевидно впервые, легендарный начальник разведки и будущий выдающийся разведчик XX века.
Зорге получил свой псевдоним «Рамзай», очевидно, еще перед поездкой в Китай, а не при разработке знаменитой операции, как об этом писали некоторые советские авторы. В своих письмах «Старику» (Берзину) сотрудник Разведупра Гайлис, работавший в Китае, несколько раз упоминал Рамзая. Одно из писем было послано из Шанхая 30 ноября 1930 года. В нем говорится о возможной поездке в советские районы Сватоу и Амой и помощи Зорге в организации этого опасного путешествия: «Есть еще одна возможность. Это при помощи Рамзая. Он говорит, что у него есть некоторые возможности по организации экспедиции. Кое-какие бумаги он может получить от своего консула, тоже собирается получить охранное письмо от губернатора. Я думаю, что стоило бы дать ему директиву организовать это дело…» В другом письме от 3 декабря 1930 года он пишет об известной ему информации Рамзая о реорганизации Чан Кайши своей армии. При этом реорганизация должна проводиться с помощью немецких военных инструкторов, со многими из которых Зорге был хорошо знаком.
Деятельность Зорге в Шанхае развивалась успешно, но его участие в неудачной попытке освободить супругов Ноуленс в 1932 году, по-видимому, привело к тому, что он попал под подозрение китайской полиции. Дело Ноуленсов достаточно хорошо известно по книгам Дикина и Стори, а также Юлиуса Мадера, и нет нужды повторять уже написанное. Хотелось бы только отметить, что утверждения советских биографов Зорге о том, что он, блестяще выполнив задание в Китае, был отозван в Москву специально для переброски в Японию, не соответствуют действительности. Угроза провала после участия в деле Ноуленсов требовала немедленного исчезновения из Китая, не дожидаясь неизбежного ареста. Это было главное при решении Берзина о прекращении его разведывательной деятельности в Китае. Не будь этой угрозы, возможно, он продолжал бы оставаться в Китае, а для работы в Японии подобрали бы другого кандидата.
4 сентября 1932 года Берзин получил шифровку из Шанхая: «Связь с адвокатом и все дело с больными становится лишней угрозой для нашей безопасности. Местные же друзья достаточно окрепли и могут перенять все эти дела в свои руки. Просим переговорить с Михаилом и дать друзьям соответствующую инструкцию». На телеграмме было две резолюции: «Дайте Михаилу», то есть Пятницкому, и «Нам уже давно следовало освободиться от этого обслуживания». И Берзин, и руководство военной разведки поняли, что совмещение разведывательной деятельности с попытками освобождения политических заключенных не приведет ни к чему хорошему и только поставит под удар Зорге и его разведывательную группу.
Так оно и случилось уже в следующем месяце. 10 октября 1932 года Берзин получил шифровку из Шанхая:
«От китайского источника узнали, что Нанкин якобы обнаружил след военного шпиона. Подозревают будто бы одного немца и еврея. На основании наших старых грехов и слухов среди местных немцев полагаем, что круг подозрений вокруг Рамзая все больше смыкается. Просим срочно сообщить, должен ли Рамзай непременно выждать прибытия замены или же он может уехать независимо от прибытия последнего».
Резолюция: «Т. Попов. Сообщите Рамзаю о немедленном выезде без замены. 11.10.32. Подпись» и резолюция начальника Управления: «Пусть едет, не дожидаясь замены, иначе сгорит. 11.10.32. Берзин».
Этот впервые опубликованный в 2000 году документ поставил точку в рассуждениях и предположениях авторов книг о Зорге относительно причин его отъезда из Китая. Конечно, авторов книг не следует слишком винить в досужих вымыслах. В советские времена писать об участии Зорге в коминтерновских делах в Китае никто бы не разрешил. Вот и писали не об угрозе провала и внезапном отъезде, а об успешном завершении его разведывательной миссии. 12 ноября 1932 года Зорге сел на пароход в Шанхае и прибыл во Владивосток 21 ноября. Руководство группой перешло к «Паулю» (Карл Римм).
Зорге, как резидент в Китае, подчинялся начальнику Управления, то есть непосредственно Берзину. И принимать участие в спасении Ноуленсов он мог только с его согласия. Было ли ошибкой со стороны руководства Разведупра привлечение его к делу Ноуленсов? Сложно ответить на этот вопрос сейчас, спустя столько лет. В те годы людей не хватало, и, очевидно, Пятницкий попросил Берзина помочь людьми особенно в таком благородном деле, как спасение товарищей. Возможно, что на Берзина оказали нажим и по линии ЦК партии и он, как дисциплинированный партиец, не смог отказать, хотя и понимал все отрицательные последствия такой помощи. Ясно одно, что по собственной инициативе Берзин вряд ли мог дать разрешение Зорге оказать помощь в деле Ноуленсов.
