– Лена, – крикнула Егоровна, сводя брови на переносице. Марго ничего не ответила, молча села обратно, опустив голову так низко, что ее подбородок коснулся груди.
– Браво! – хлопнув в ладоши, сказал я, продолжая прожигать девчонку взглядом.
Ну же! Насколько тебя хватит, малышка? Сколько еще ты будешь делать вид, будто это я – вселенское зло.
– Браво, друзья! Давайте поприветствуем…
– Шестаков, да сколько можно! – классная ударила рукой, сжатой в кулак, по столу. Кажется, ей мои концерты перестали нравиться.
– Наталья Егоровна, – крикнул с последней парты Раевский. – Вы мешаете социализации девочки в новом классе.
– Адаптации! – влезла Аллочка. Наша, типа, отличница.
– Социализации! – не унимался Мишаня.
– Адаптации.
– Хватит! – вздохнула Егоровна. – Начнем классный час. У нас много тем, а поспорить вы и после успеете.
Народ чудом умолк, и начались обсуждения выпускных экзаменов, выбора вуза, нормального поведения на уроках. Мне эта муть была не особо интересна, потому что и вуз, и экзамены – дело решенное. Первое – мы с парнями уже выбрали, а второе – сдам, не дурак уж. Сейчас были дела интересней – Рита и ее отрешенность.
Я все сорок минут буравил глазами девчонку, пытаясь понять, как бы мне хотелось себя вести рядом с ней: игнорировать или изводить. Наверное, всего понемногу.
Женщин нельзя прощать.
Когда прозвенел звонок, одноклассники подскочили со стульев, не дав Егоровне даже зафиналить свою важную старческую речь. Я тоже поднялся, взял рюкзак, который висел на стуле, накинул его на плечи и пошел в сторону последней парты. Ребята медленно расходились, обсуждая гулянки в парке. Рита же быстрыми движениями сгребла пожитки в старый ранец и планировала дать максимальную скорость.
Однако у меня что-то щелкнуло, и я решил вернуться к первой, теперь уже нашей, парте. Встал в проходе, скрестив руки на груди, злорадно выжидая, когда же Романова поднимет голову. И вот она поворачивается ко мне лицом: ее глаза янтарного отлива с зеленой радужкой расширяются, и девчонка замирает на месте, подобно фарфоровой кукле в музее восковых фигур.
– Что такое? – мои губы растянулись в глумливой улыбке. Но этот взгляд потухших звезд выбил почву из-под ног. И веселье куда-то пропало, и шутки растерялись. Рита смотрела на меня снизу вверх из-под пушистых чернильных изогнутых ресниц. Смотрела, как смотрят потерявшиеся дети на взрослых, которые их нашли, как грешник на бога, держа в руках медовую свечку.
– Я пройду? – спросила она мягким голосом. И я сам не понял, почему сделал шаг в сторону, позволяя Романовой пройти. Ее запах скользнул в легкие, напоминая детство и ту проклятую любовь, подобие которой я не встречал больше никогда в жизни. Подняв руку, я задел подушечками пальцев каштановые пряди, заплетенные в толстую косу. Однако Рита то ли не почувствовала, то ли предпочла сделать вид, что ничего не произошло.
Плечи налились тяжестью, я закатил глаза и громко выдохнул. Настроение упало ниже плинтуса, хотелось взять мяч и со всей дури кинуть его в стенку. Я оглянулся, Романова почти дошла до дверей, когда к нам в кабинет завалились девчонки с параллели.
– Витя! – сладким тоном пропела Аленка. Она не заметила Риту, проскользнула мимо и буквально в долю секунды оказалась рядом со мной. Чмокнула в щеку и залилась соловьем о грядущих планах.
А я продолжал смотреть в спину Марго. Смотреть и думать – повернется или нет. Повернется или нет?! Повернется… Повернулась.
