– А сам-то что? Али не вещим тебя прозвали?
– Знать хочу, чтоб наверняка. Если сойдёмся в предвидении – целее буду сам и людей своих от беды оберегу. Чую вот. А хочу знать.
* * *
– Может, теперь ты расскажешь… Оба мне поведайте, как умирал отец? За что?! Почему? О, великие боги!
Олег поднял глаза, Силкисив сидела через стол, мощный, тёмный, из мореного дуба. В княжьих палатах всё добротно.
Нет, все слёзы выплакала.
Жена перевела настойчивый, молящий взгляд на Гудмунда. Он был третьим. Помладше Олега, но тоже с заметной сединой, горбоносый мурманин. Подвижный, живой, резкий, не в пример долговязому Олегу, но сейчас отмалчивался, предоставляя брату самое тяжкое – объяснение с дочерью почившего Рюрика.
– Помните, как мы встретились в тот самый первый раз? – вдруг продолжила Силкисив.
Конечно, никто из них не забыл и богатый пир, и охоту, на которой никем не узнанный стрелок показал удивительную меткость… Давно это было, словно с иными людьми, в другой стране, коей имя Вагрия. И правил в ней сын короля Табемысла, наречённый Рюриком, а северяне знали его как Херрауда.
Она, Силкисив, отдавая дань уважения не только скандинаву-мужу, но и дорогому её сердцу отцу, так и назвала первенца.
Мыслил ли он тогда, совсем ещё юный, но уже прославленный на многих берегах, что за мгновение до того, как златовласая дочка Рюрика окликнет его, всезнающие норны завяжут узелок на длинной прочной нити жизни Орвара Одда?!
– Тебя ведь так зовут?! – звонко, на всю залу спросила она, но услышали разве лишь сам Олег да хозяин Старграда. – Я угадала? Да?!
И встретившись взглядом с маленькой красавицей, совсем ещё ребёнком, но прознавшим всё наперёд, Олег почуял, понял, услышал – сама Фригг сучила из многих прядей ему эту новую, нежданную судьбу.
И молодой Гудмунд, и покойница сестра, Едвинда, глянувшаяся королю Херрауду в тот же вечер, и хмельной Сьёльв, вызвавший чужака-мурманина на состязание… и многие другие – все прошли пред очами вещего, как наваждение.
– Помню, – сказали братья разом. – Помним, – поправились оба в один голос.
Гудмунд усмехнулся. Олег ничем себя не выдал.
– Тогда знайте и примите, что я уже не та златоволосая девчушка! – воскликнула Силкисив. – И кто же ещё, кроме вас… Кто? Ведаю, чую, знаю. Не таите правды, какой бы горькой она ни оказалась!
И снова посмотрела на мужа. Олег тяжело поднялся. Сухощавый, сутуловатый. Шагнул к окну, притворил ставни. Обернулся.
– Дверь, – бросил он, тихо, но отрывисто.
Гудмунд вскочил в свой черёд и ударом ноги распахнул створы. То ли девка какая взвизгнула, то ли петли давно не смазывали.
Братья кинулись наружу. Частый топот не оставил никаких сомнений ни в даре Олега, ни в том, что и у стен есть уши.
– Что ни делается, то к лучшему, – вдруг молвил князь. – Надо было дверь и вовсе оставить открытой, так бы нас лучше слышали.
– Чего уж теперь? – хмыкнул Гудмунд, возвращая меч в ножны.
– Никогда не поздно исправить, – отозвался Олег. – Не затворяй!
С этими словами он вернулся к изумлённой жене, следом за ним и младший брат.
– Вот так весть о посольстве Розмича перестала быть тайной, – пояснил Олег для Силкисив.
– Почему вы не хотите мне рассказать по-человечески, как погиб мой отец?! – вспыхнула она. – Я имею на то право – знать!
– Конечно, – согласился Олег. – Сама о том просила, хотела этого. Изволь, дорогая… – И, обратившись к Гудмунду, промолвил: – А ты, брат мой, всё и так уже знаешь. Не откажи в просьбе, приведи мне Риону… А коли изыщет причины не делать этого немедля, сообщи, это я так хочу. Я так желаю и повелеваю ей явиться.
Гудмунд кивнул и вышел.
– И пусть Сьёльв пришлёт варягов, самых молчаливых, – добавил уже в спину и назвал имена.
– Хорошо, будь покоен! – отозвался Гудмунд.
– Это разве касается нас обеих?! – покраснела Силкисив.
День за днём восстанавливал он в памяти череду минувших событий, стараясь проникнуть в замыслы вышних Сил. Ничто в этом мире не случается просто так, всё имеет причину и следствие.
Олег возвратился мыслями в тот год, когда старый верный Валит, служивший ещё Гостомыслу, прислал тайнописную бересту: «Восстала вся Корела, и не будет дани Новгороду…» Сообщал он, что мутил народ некий колдун али чародей, и как приказал поймать того – не вышло. Заступились племенные вожди, словно бы сговор был промеж них. И хоть сам тот чародей как в воду канул, это лопь да корелу пуще прежнего взбудоражило.
Вспоминал, как сперва думали они с Рюриком, сумеют малой силой обойтись. Да рассудили после, что созывать надо со всей Славии на подмогу. Одною дружиной никак с восставшими не справиться – коли сильный отряд Валита перебили, навалившись со всех сторон, дело серьёзное и долгое.
Тридцать лет и три года минули с тех пор, как на острове в Кореле окончил дни свои Рюриков прадед Буривой, несчастливая земля – отняла она сына Выбора и у короля Гостомысла, правившего после. Остерегали волхвы и прежнего новгородского владыку, но Рюрик был непоколебим – раз и навсегда думал покорить беспокойного соседа.
Послали немедля и за русами к Вельмуду, и к кривичам, даже к Полату, на окраину земель новгородских – в Белозеро. Пока съезжались да совет держали – на Волхове лёд встал. Поход отложили до поздней весны…
Всё это время Полат гостил у отца, бывал и в Олеговых хороминах, навещая златовласую сестру и годовалого племянника.
– Не забыла, как в ту зиму ты просила меня принести сильные обереги? – спросил Олег Силкисив. – Чтоб Херрауда от глаза дурного защитить, – напомнил он обстоятельства.
– Да, но при чём тут мой отец?
– Погоди, жена. Я спросил тебя тогда, не проще ли глаз дурной выколоть прежде, чем посмотрит. Ты отшутилась, мол, на всякий случай. Признавайся! Был такой?!
– Почудилось просто.
– Хорошо бы, если… Уж договаривай.
– На родного брата плохо подумала, что завидует счастью нашему и твоей удаче, – призналась Силкисив. – Но теперь ты объяснишь, к чему все эти вопросы?
– Помнишь ли, как маленький Ингорь страшно болел и Едвинда умирала следом от той же хвори.
– Больно это вспоминать. Я никогда этого не забуду. И кровавую пену на немеющих губах твоей сестры. Ведь была с ней в тот роковой день. Никого не щадят лиховицы!
– Сильный был яд, – вдруг молвил Олег, изучая жену немигающим рысьим взглядом.
Она вздрогнула.
– Яд? Ты допускаешь это?! Не может быть! Застудился княжич, а с ним и мать.
– Я тоже ту пену синюшную стирал с её губ… А недавно – с Рюриковых… А между тем рана его по всем меркам шутейной была. Нож – вот он не был пустяковым.
У меня в тот злой вешний месяц оставались ещё дела в Новогороде, я должен был нагнать Рюрика уже в Алоди. Он не поверил бы никому, скажи ему, что жена и сын мертвы, хотя ещё несколько дней назад он целовал обоих. Лишь мне одному князь поверил, и похода на Корелу в тот год не состоялось.
Силкисив побледнела, зашаталась, оперлась слабеющей рукою на стол. Стала оседать, но Олег подхватил жену и усадил на лавку, сам опустившись пред нею на колено.
Слёзы градом покатились из прекрасных синих очей. Силкисив закрыла лицо, но точёные персты не могли приглушить тщетно сдерживаемых рыданий.
– Твой отец был крепким человеком, хотя смерть жены и сына подточила его силы, на здоровье он никогда не жаловался. И только потому, что унаследовал от Умилы и Табемысла редкие жизненные силы, яд не убил его сразу, как Ингоря. Он получил лишь один предательский удар, маленький порез остался у него на коже, но уже к вечеру князь не мог ни есть, ни пить, исходил потом, делал под себя, как ребёнок. Это была самая ужасная смерть, какую мог бы ожидать прирождённый воин и правитель.
Волхвы провели при нём длинную, полную мучений ночь, они жгли травы, насильно поили Рюрика вином и разведённым уксусом, чтобы вывести яд. Всё, что давали ему, – пробовали прежде сами. Я следил за каждым движением знахарей. Но они признались мне, все старания напрасны, ибо отрава глубоко проникла в кровь. Они просили пощады – и я не винил их.
Чем больше в него вливали противоядия, тем сильнее становилась рвота… Вся земля в его шатре была покрыта желчью. Он задыхался, его корчило от боли, а члены сводила судорога. Ты, Силкисив, хотела правды, какой бы ужасной она ни была. Это правда, я тому свидетель.
Порою наступало прозрение, он подзывал к себе, но уже вскоре снова ничего не видел и не слышал. Под утро он очнулся в последний раз, меня тут же позвали к его ложу, были при мне ещё Гудмунд и Вельмуд, Валит и Сьёльв с Инегельдом.
– Послушай меня, Одд, и вы все, друзья и соратники, – прохрипел твой отец. – Боги призывают меня к себе, я ухожу к престолу навьего владыки. Но вы остаётесь… Клянитесь же здесь, у смертного одра моего… Клянитесь всеми богами, что не измените начатому нами делу! Великому делу единения. А тебя, Одд, – обратился он ко мне, и тогда я опустился у изголовья умирающего на колено, – тебя заклинаю быть советником и наставником сыну моему… – С теми словами последние силы оставили его, Рюрик снова впал в беспамятство, бредил и звал мёртвую жену и Ингоря.
