Вскоре он снова заговорил. Теперь уже можно было ясно разобрать слова:
— Я все боялся, что вы, доктор, не догадаетесь, что мое сердце с другой стороны. — Невский и Табачников прямо замерли от таких слов. — Я ведь все видел. Смотрел прямо сверху. Видел свое тело скрюченное, видел, как вы убитых на носилках укладывали. Думаю, сейчас и меня так «упакуют», кричу вам, а вы не слышите. Уж, не знаю, как там пальцы смогли пошевелиться, заметил это, Славка, молодец, узнал я тебя сразу. — Он опять глубоко вздохнул. Не надолго замолчал. Слушатели по-прежнему не могли произнести ни слова.
— Уже потом в этом салоне я смотрел на себя вот с этой лампы, — он показал взглядом на светильник на потолке. Слышал, как доктор говорил о своем экзамене, об операции. А что сердце у меня неправильно расположено, то узнали только перед армией. Я ведь не болел никогда, у врачей не бывал. Да и откуда врачи в нашей глухой деревне под Костромой? — Он снова замолчал. Продолжил не скоро. Уже решили, что уснул. Но Данила снова открыл глаза.
— А ведь я видел тот свет… Сразу после попадания пули я стал куда-то улетать. Да, быстро так! Несусь к яркому свету. Боли нет никакой. Легко так и радостно мне. Это быстрее, чем на самолете, на котором в Афган везли, летел. Вдруг увидел лицо своей мамы, огромное, во все небо. Она меня и просит, чтобы возвращался домой. Один я у нее остался. Батя мой погиб на лесозаготовках — для колхоза деревья пилили артелью. Его и пришибло сосной. Три года как. Тут я и стал обратно возвращаться, увидел себя на носилках лежащим. Дальше я уже сказывал. А в свое тулово я обратно влез, не знаю как. Раз — и я уже не сверху смотрю. Доктор, я теперь буду жить?
— Будешь! Обязательно будешь. Вернешься домой. — Невский говорил осипшим голосом. Никак не мог поверить в эти его слова. — А завтра ведь у тебя день рождения. Считай, что заново родился!
— Спасибо вам! Теперь век вас со Славкой буду вспоминать. Выходит, повезло мне, что сердце мое с другого бока. А я все переживал. Мол, урод, какой.
— Теперь тебе надо поспать. А утром тебя на вертолете в госпиталь отправим. Все будет хорошо. Считай, что тебе просто повезло, ведь будь твое сердце слева — не говорили бы мы сейчас.
Данила кивнул удовлетворенно головой и закрыл глаза. Дыхание его было слабым. Решили снова дать подышать кислородом из баллона, на этот раз без маски, через трубочку у его носа (лейкопластырем укрепили). Раненый и, правда, вскоре уснул.
— Что ты об этом скажешь, Слава? Значит, существует эта самая душа, которая может свободно перемещаться, есть и какой-то «тот свет»… Нас ведь учили совсем другим понятиям. Мы выросли в атеистической стране. И вот такое услышать! Голова кругом!
— Я до сих пор не могу в себя прийти, Александр. Но ведь он все нам правильно рассказал, даже про ваш экзамен. Чудеса. Век теперь это не забуду. Но не поверят, если рассказать?! Подумают, или врет, или «свихнулся». Давайте я подежурю, а вы поспите.
— Нет, Слава, спи ты. Утром повезешь Данилу на вертолете, надо с капельницей везти, а ее тебе придется в руках держать. За одним попросишь в госпитале растворы, медикаменты. Я список напишу, что надо. Отвезешь и пустые приборы КИ-3М, может, новые с кислородом дадут. Потом вернешься с другим вертолетом. Договорились?
— Хорошо, Александр! Кстати, самый большой «соня» в мире — это медведь коала, что в Австралии живет. Он спит 22 часа в сутки. А слон спит всего 3 часа в сутки.
— Ну, как коала тебе не придется спать, а вот, как слон, еще сможешь. Иди!
Табачников вылез из машины.
12
Остатки ночи прошли относительно спокойно. Невский сделал еще несколько уколов, поставил новый флакон на капельнице, давал дышать кислородом из баллона, дал попить раненому три-четыре раза. Пришлось поставить и мочевыводящий катетер — к большой радости Данилы («нет сил терпеть больше!») и к своей радости тоже (значит, почки хорошо работают). В шесть утра уже полевой лагерь «бурлил», люди сновали туда — сюда. Появились и первые «ходоки» — в салон машины стали заглядывать офицеры и солдаты: всем хотелось взглянуть на «ожившего убитого». Невский подозревал в «утечке информации» своего водителя — шепнул-таки своим землякам! Пришел и начальник Политотдела 70 Бригады, кратко пообщался с Данилой. Долго жал руку Невского. Его старший лейтенант и попросил срочно вызвать вертолет для эвакуации раненого и погибших. Подполковник поспешно ушел, пообещав.
Проснулся фельдшер. Он выглядел вполне отдохнувшим, чего нельзя сказать о Невском — засыпал «на ходу». Слава сменил доктора у больного, отправив завтракать. Александр подчинился. Его мозг совершенно отказывался самостоятельно «соображать», выполнял лишь прямые команды. Впрочем, горячий, густой и сладкий чай придал силы. Множество офицеров обращались к доктору по поводу спасенного, еле успевал отвечать. Не все верили в иное расположение сердца, считая это «глупой шуткой». Не хотелось никому ничего доказывать.
Отправив завтракать своих подчиненных, Невский сел составлять список необходимых медикаментов, вписав, и перевязочные средства, и носилки (своих запасов уже мало осталось).
«Вертушки» прилетели уже в семь утра. Одна опустилась на посадочную площадку, другая пока кружила на высоте. Провожать раненого вышло много офицеров из управления Бригады. Даже сам командир 70 Бригады, подполковник, пришел пожелать Даниле Красножону выздоровления, пожал его слабую кисть. Кивнул головой Невскому в знак расположения. Провожали носилки до вертолета начальник Политотдела и начальник штаба 70 Бригады, нести вызвались два капитана. Люди откровенно радовались — хоть одну жизнь удалось отвоевать у смерти. Слишком велики были потери в первые дни боевой операции. На этом вертолете кроме сопровождающего Славы (который был «привязан» капельницей к раненому — держал банку с раствором) вылетали еще несколько офицеров по делам. Вертолет взлетел. Второй опустился, туда загрузили тела погибших. Вскоре оба вертолета пропали из глаз. Невский мысленно сжал кулаки. Только бы удачно прооперировали парня!
Выезд управления на новое место дислокации был назначен на девять утра. Времени было в обрез. Вместе с водителем разобрали палатку, сложили все свои «пожитки», приготовились к выезду. Невский уселся в кабине, прислонил голову к дверце и…Проснулся он уже на новом месте. Ничего не слышал и не видел несколько часов, спал «сном младенца». Три часа пролетели, как один миг. Рустам посмеивался. Рассказал о каком-то обстреле во время движения, о грохоте выстрелов, о криках. Доктор не слышал ничего. После сна можно было жить дальше. Теперь понятно, почему одной из изощренных видов пыток с древних времен по сей день, считается лишение человека сна. Это уж точно!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
