Джоузи сомневалась, что теперь он относился к ней как к женщине.
Он перестал ее желать, и ей хотелось узнать, почему. Хотя, может, он не так уж сильно ее и желал. Она не в его вкусе, не так ли? Кент отдалялся от нее. И она не знала, как его остановить.
Если ему хочется отдалиться, это его дело. Ведь она собиралась разработать план на оставшуюся ей жизнь?
Марти и Фрэнк будут ждать от нее ответа. Она представила себе, как они насупят брови и будут нетерпеливо постукивать ногами.
Джоузи нахмурилась. Она хотела, чтобы их отношения стали более близкими, но им незачем думать, что они могут ее запугать.
— Черт возьми! Ты все еще жаждешь крови?
Джоузи вздрогнула.
Кент.
— Все еще представляешь, как спустишь с меня шкуру после нашей утренней ссоры? — Он широко улыбнулся, и она улыбнулась в ответ.
— Нет, хотя я съеживаюсь каждый раз, когда вспоминаю, как назвала тебя чрезмерно любопытным.
Кент уселся на ступеньку.
— Не расстраивайся. Ты меня раскусила. Я жду, когда ты снова наденешь ту прелестную пижаму. Мне становится жарко, когда я представляю, как снимаю ее с тебя.
Джоузи задыхалась. Кент отшатнулся, словно не мог поверить, что все это сказал.
Он тихо выругался, вскочил и отошел на несколько футов.
Он всегда носил джинсы и футболку или рубашку из шамбре с длинными рукавами. Джоузи никак не могла решить, в чем он выглядит лучше. Когда она видела его в джинсах, у нее учащался пульс.
Облегающие футболки выгодно подчеркивали его плечи и руки. Но благодаря полинявшей синей рубашке из шамбре синий цвет его глаз казался еще ярче. Заглядывая в них, Джоузи фантазировала, как она займется с Кентом любовью долгим и неспешным летним днем.
О, кого она дурачит? Она все равно принялась бы фантазировать, что бы он ни надел.
Кент повернулся к ней, и она увидела — он старается не хмуриться.
— Извини. Тебе лучше забыть о моих словах. Мы уже решили, это было бы неразумно.
Решили? Когда?
— Я устала от разумного.
Его глаза потемнели, потом он улыбнулся.
— Как бы то ни было, Джоузефин Питерсон, ты физически не способна заниматься любовью. Кроме того, это противоречит предписаниям врача.
Джоузи знала — он прав.
И все же перед ее мысленным взором всплыли несколько соблазнительных картин. Но она попыталась их отогнать, чтобы они не могли ее мучить.
Кент снова уселся на ступеньку.
— Скажи мне, почему ты так свирепо смотрела на этот великолепный вид? Как будто собиралась причинить ему вред.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Уголки губ Джоузи опустились, она ссутулилась. Кенту хотелось усадить девушку к себе на колени и обнять ее, чтобы она не смотрела так угрюмо.
— Когда ты говорил с Марти, он сказал что-нибудь еще? Звонил ли Фрэнк?
Она расстроилась из-за братьев?
— Нет и нет.
Уголки ее губ опустились еще ниже.
— Я имею в виду, — быстро добавил Кент, — Марти, конечно, беспокоился о твоем здоровье и вздохнул с облегчением, когда я сказал, что с тобой все будет в порядке.
За последнюю пару дней Марти ни разу не позвонил и не спросил, как дела у Джоузи.
— Это из-за них ты выглядишь так, словно вот-вот кого-нибудь убьешь?
— О нет. Но, видишь ли, я до сих пор не решила, что собираюсь делать с оставшейся жизнью. Ведь именно для этого я и поехала в отпуск.
— Почему ты не можешь и дальше заниматься тем, чем занималась до того, как сказалась в Игл-Риче?
Джоузи печально улыбнулась.
— Последние два года я ухаживала за моим отцом. Этой работы больше нет.
— Извини, я…
— Не за что извиняться. Я не хотела помещать его в частную лечебницу. Поэтому я окончила курсы и стала фельдшером.
— Но больше ты не хочешь этим заниматься?
— Нет. А чем ты занимался, Кент? До того, как приехал сюда?
Этот вопрос застал его врасплох. — Я был врачом. — Он спасал человеческие жизни. Но удалился от общества, когда понял, что разрушение удается ему лучше.
Если у меня есть хоть капля порядочности, я должен оставить Джоузи в покое.
— Ты — врач? — Джоузи так резко выпрямилась, что чуть не упала со стула.
Кент удержал ее.
— Я был терапевтом.
— А почему…
Кент свирепо посмотрел на нее.
— Я обнаружил, что не подхожу для этой профессии.
— Значит, предписания врача, которым я следую — твои?
— Да.
У Джоузи закружилась голова. Он перестал практиковать не из-за матери и сестры, не так ли?
— Конечно, ты можешь проконсультироваться у кого-нибудь еще, например у доктора Дженкинса. Если хочешь, я позвоню ему, и…
— Нет. Я доверяю твоему мнению. Ты вылечил Молли, да?
Услышав свое имя, Молли подняла голову и застучала хвостом по полу. С тех пор как Джоузи начала выздоравливать, Молли почти все время проводила рядом с ней.
— Не думаю, что ты был плохим врачом. Хотя это не поможет мне понять, что делать с оставшейся мне жизнью.
— Чем ты занималась до того, как принялась ухаживать за отцом?
— Я собиралась стать учительницей. Сейчас не стремлюсь учиться. Кроме того, я не хочу уезжать из Бьюкененс Пойнта, а там у учителей не так уж много возможностей.
— Почему ты не хочешь переехать?
— Я родом оттуда. Мое место — там. И там дом, который принадлежит моей семье уже несколько поколений. Я не могу его оставить.
— Разве твои братья не могут за ним присмотреть?
— Этот дом принадлежал моей матери. Его построили больше ста лет назад, и с тех пор там жила ее семья. — И я не собираюсь его продавать.
— Если у тебя есть дом, Джоузи, значит, у тебя, по меньшей мере, есть крыша над головой.
— У меня есть родной дом, — поправила Кента девушка.
— Расскажи мне о нем.
— Там красиво. Он называется «Сады Джералдин», и это единственный дом на вершине утеса. Оттуда открывается вид на город и пляж. Маленькая тропинка ведет на уединенный пляж. Крошечный, но восхитительный.
— А дом?
— Он тоже красивый. С верандами, с затейливыми барельефами. Немного великоват для одного, но… но кто знает, как сложится жизнь? — Джоузи надеялась, что когда-нибудь там будет жить ее семья.
— Слишком большой? Сколько спален?
— Восемь.
— Восемь! — Кент вскочил на ноги. — Ничего себе…
— Да, он большой.
— А что по этому поводу думают Марти и Фрэнк?
— Они хотят, чтобы я его продала. Они считают, он слишком велик и дорог для меня.
— Я тебе завидую, Джоузефин Питерсон. Завидую, что у тебя есть такой родной дом.
— Тогда ты должен приехать ко мне в гости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
