рано. Самая работа для Воронов начиналась с наступлением темноты. Под покровом ночи зло обретало полную силу. Не столько потому, что ночь покровительствовала злу, сколько потому, что ночью зла никто не ждал.
Белый осушил бутылку, закинул ноги на второй ящик и прилёг, подложив руку под голову.
Он ощутил, как постепенно расслабились мышцы, как тело обмякло. Только в такие моменты, когда разум мутнел, Войчех и ощущал покой. Только тогда он и мог побыть собой. В одиночестве. В опьянении. Когда не нужно ждать удара.
Поэтому он так редко пил. Поэтому любил уединение.
С наслаждением он прикрыл уставшие глаза. Бутылка выскользнула из руки, с тихим звоном прокатилась по каменному полу. Звук разбился на тысячи осколков, эхом пролетел под сводами замка, нырнул в холодные воды подземной реки.
Сапоги угодили в воду. Войчех удивлённо опустил взгляд на свои ноги. И зачем он полез в реку обутым?
Он поспешил на берег, скинул обувь, кинул её на траву в стороне. Босые ступни с облегчением утонули в разгорячённом песке. Он подтянул до колен промокшие порты.
Волны набегали одна за другой, пытались лизнуть его пальцы. Войчех долго наблюдал, как подкрадывалась вода.
Он часто рыбачил в этом месте раньше, когда ещё считался Воронёнком. Галка и Ворона рыбачить не любили, матушка тем более, поэтому никто не приставал к нему и получалось вдоволь насладиться одиночеством.
Осенью, когда погода портилась, Войчех чаще сидел под высохшей яблоней рядом с Ладушкой, смотрел на горящий золотой листвой лес. В их убежище на берегу Модры круглый год всё казалось серым, почти бесцветным, и только в середине осени, до наступления безвременья, когда лето умирало пышно, жарко, страстно, мир обретал краски.
Огненные, как кудри Велги Буривой. Как её родной дом, утопающий в искрах пожара, который принесли Во́роны Морены.
Щёку обожгло. Войчех прикрыл лицо ладонью, резко обернулся на высокий берег, туда, где стояли дом и яблоня.
Сверху, с высокого берега, возвышающегося над рекой, летели пепел и алые искры. Пожар.
Он сорвался с места, взлетел по тропе наверх, к дому матушки, к своему родному дому, и утонул в клубах дыма. Он бежал вслепую, замедляясь с каждым шагом. Из серо-чёрного марева летели искры. Под босые ноги ложился раскалённый пепел.
Трещал огонь. Выл ветер, разнося смерть. Конец.
И голые чёрные ветви яблонь догорающими угольками сверкали алыми звериными глазами.
– Матушка…
Но она не ответила. Она никогда не отвечала, когда он звал её на помощь, когда молил о пощаде. Матушка не слышала его.
Нет. Он мог справиться без неё. Назло ей. Всегда справлялся.
– Галка…
Но сестра лежала под яблоней, он сам её туда положил, он сам пронзил её сердце. А оно ведь любило его. По-своему – уродливо, извращённо, – но всё же любило… правда ведь? Вдруг так отчаянно захотелось поверить в любовь сестры. Поверить, что хоть кто-то на свете хоть когда-то его любил.
Но это он, Белый Ворон, убил собственную сестру. И она хотела убить его. Несмотря на то чувство, что она принимала за любовь.
– Грач…
Но брат остался в подземельях под королевским замком. Войчех даже не похоронил его. Грач остался один в свой последний миг, как и всегда. Старший брат всегда держался в стороне. Ему не нужны были младшие Воронята.
Войчех никогда прежде не просил Грача о помощи. Не будет и теперь.
– Воро́на…
Но сестра ушла первой из них. Она осталась там, на маковом поле…
Холодная рука легла ему на шею.
Войчех замер.
Тонкие пальцы ласково провели по его груди, и со спины прильнул девичий стан.
– Я здесь, братец…
Рука Войчеха потянулась к ножу. Пальцы скользнули по шероховатой рукояти.
– Ворона…
Ледяное дыхание коснулось его уха.
– Я пришла…
Медленно он повернул голову. Её карие, почти чёрные глаза оказались совсем рядом. Длинные тёмные волосы свисали по сторонам бледного лица, в них были вплетены маки.
– Как ты… здесь оказалась?
– Я пришла за тобой.
Белый сел рывком, огляделся по сторонам. Всё тот же тупик в замковом лабиринте проходов, альковов и залов. Всё тот же весёлый гул, доносившийся со двора. И песни, и возгласы, и топот.
Только сумерки стали гуще. Сколько времени прошло?
Он опустил ноги с ящика, присел, упираясь локтями в колени. На лбу выступил холодный пот. Этот сон… ему слишком редко снилось что-либо, а мёртвая сестра тем более. Белый почти и не вспоминал о Вороне. Она умерла первой. Она оказалась слабой.
Из всех первых Воронят выжил один только Белый. Потому что он был сильнее, хитрее, умнее… или?..
Почему, почему Ворона вдруг пришла к нему во сне?
Во рту вязало. Белый облизнул пересохшие губы. Нужно было найти воды. Не пива, не вина. Воды. И умыться. И убить уже наконец грёбаного лойтурца.
Стоило закончить все дела в Твердове как можно скорее. Все дела, связанные с Буривоями, и найти матушку. Если кто-то и знал, что происходило, так это она. Если кто-то и мог спасти братство, так это она.
Белый с трудом заставил себя встать. Ноги оказались неожиданно непослушными, как будто он пил не вино, а горилку и не одну-полторы бутылки, а минимум бочку.
Он уговаривал себя, что это от усталости, от волнения. Найти мёртвого Грача было неожиданно и, несмотря ни на что, неприятно. Пусть они не любили друг друга, но всё же оставались братьями. А теперь…
Медленно Белый пошёл, держась рукой за стену. Прикосновение холодного камня отрезвляло, словно возвращало к настоящему, живому миру, тянуло из гнетущего, вязкого сна подальше от яблоневого сада, провонявшего маковым цветом.
Белый зажмурился, затряс головой, пытаясь прогнать остатки сна, как вдруг раздался звон, и он наткнулся на что-то.
– Эй!
Перед ним, вздёрнув острый горбатый нос, стоял мужчина в красном остроконечном худе, ушитом бубенцами. Он сощурил тёмные злые глаза, оглядел Белого с нескрываемым презрением.
– Куда прёшь?
– А ты куда прёшь?
Мужчина криво улыбнулся и вдруг громко, дребезжащим тонким голосом засмеялся:
– Не боишься?
– А ты?
– Ты говоришь с самим Станчиком, королевским шутом, – произнёс он с таким видом, словно это само по себе представляло угрозу.
– А ты говоришь с…
– Кем?
От шута пахло вином, он был явно нетрезв, и Белый усмехнулся и неожиданно для самого себя признался:
– С Белым Вороном, наёмным убийцей.
– О, я слышал о Во́ронах. – Шут закивал, отчего бубенцы на его худе зазвенели ещё громче. – Расскажи, расскажи мне всё о вас.
Он взмахнул рукой, зазывая за собой, и прошёл мимо, направляясь к ящикам с вином. Он пнул бутылку, которую до этого опрокинул
