– А единороги у вас есть?
– Да, – вздохнул Перкинс. – В огромном количестве. Ума не приложу, что с ними делать. Хотелось бы, чтобы потенциальные писатели относились к своим созданиям с большей ответственностью. Я понимаю, когда про них пишут дети, но взрослые-то! Все единороги из утилизированных романов оказываются здесь. Прямо хоть лозунг пиши: «Единорог не для страницы номер двадцать семь. Он – для вечности». Как по-вашему?
– По-моему, о них все равно будут писать. А что, если отпиливать им рога, а самих отправлять в книги о пони?
– Я этого не слышал, – с каменным лицом ответил Перкинс. – У нас тут имеются и драконы. Иногда по ночам их слышно, когда ветер с их стороны. Когда – если – Пеллинор поймает Искомую Зверь, ее тоже определят сюда. Надеюсь, куда-нибудь в глушь. Осторожно, не вляпайтесь в орочье дерьмо. Вы ведь потусторонница?
– До мозга костей.
– Кто-нибудь догадывается, что утконосы и морские коньки – вымышленные?
– Правда?
– Конечно. Не думаете же вы, что такие странные животные получились случайно? Кстати, как вам мисс Хэвишем?
– Она мне очень нравится.
– Как и всем нам. Сдается мне, мы ей тоже нравимся, только она виду не подает.
Мы подошли к одной из башен во внутреннем дворе замка, и Перкинс толкнул дверь. За ней оказались кабинет и лаборатория. Одна стенка была сплошь заставлена стеклянными банками с заключенными в них существами всех форм и размеров, а на столе лежал частично препарированный граммазит. В желудке у него находились полупереваренные слова, почти разложившиеся на буквы.
– Не могу до конца понять, как это у них получается, – сказал Перкинс, тыкая в труп шпателем. – Вы знакомы с Матиасом?
Я огляделась, но не увидела никого, кроме гнедого коня с лоснящимися боками. Конь смотрел на меня, я – на него, но в комнате больше никого не было. И тут до меня дошло.
– Доброе утро, Матиас, – сказала я как можно вежливее. – Я – Четверг Нонетот.
Перкинс громко рассмеялся, конь ржанул и ответил глубоким баритоном:
– Счастлив познакомиться с вами, мадам. Позвольте мне еще некоторое время отягощать вас своим присутствием?
Я кивнула, и конь вернулся к каким-то замысловатым заметкам, которые он делал в гроссбухе, лежавшем на полу. То и дело он останавливался, погружал перо, прикрепленное к копыту, в чернильницу и писал крупным каллиграфическим почерком.
– Это гуигнгнм? – спросила я. – Тоже из «Путешествий Гулливера»?
Перкинс кивнул.
– В шестьдесят третьем Матиас, его кобыла и двое йеху привлекались в качестве консультантов для ремейка Пьера Булле «Планета обезьян».
– Луи Арагон некогда сказал, – заявил Матиас, – что воображение гения обеспечивает кретинов идеями на двадцать лет вперед.
– Вряд ли можно считать Булле кретином, Матиас, – возразил Перкинс, – и к тому же ты опять в своем репертуаре: «Вольтер сказал так-то, Бодлер заметил то-то…» Иногда мне кажется, что ты просто… просто…
Он осекся, подыскивая нужное слово.
– Не да Винчи ли говорил, – услужливо подсказал конь, – что любой, кто цитирует авторов, использует их память, но не интеллект?
– Именно, – ответил сокрушенный Перкинс. – Именно это я и собирался сказать.
– Tempora mutantur, et nos mutamur in illis,[37] – пробормотал конь, задумчиво глядя в потолок.
– Это лишний раз доказывает, до какой степени ты работаешь на публику, – не сдавался Перкинс. – Как кто ни придет, всегда одно и то же!
– Должен же кто-то возвысить голос в этой ничтожной дыре, – ответил Матиас. – А если ты еще раз назовешь меня псевдоэрудированным непарнокопытным, я больно укушу тебя за задницу.
Перкинс и конь гневно уставились друг на друга.
– Вы сказали, что здесь есть пара гуингнгмов? – встряла я, надеясь разрядить обстановку.
– Моя партнерша, моя любовь, моя кобыла сейчас в Оксфорде, – объяснил конь. – Изучает политологию в колледже Олл-Соулз и подрабатывает изложением устных преданий.
– Что? – переспросила я, не понимая, где может найти работу говорящая лошадь.
– Рассказывает анекдоты о говорящих лошадях, – объяснил Матиас, передернувшись от возмущения. – Надеюсь, вы слышали анекдот о говорящей лошади в пабе?
– Давно, – ответила я.
– Неудивительно, – надменно ответил конь. – Она очень занята своими исследованиями. Когда у нее кончаются деньги, она выдает новый анекдот. Думаю, сейчас она представляет анекдот о говорящей лошади и волкодаве.
Это было правдой. Безотказэн щегольнул упомянутым опусом на конкурсе талантов в «Счастливом кальмаре». Понятно, почему анекдоты ходят кругами: это просто персонажи делают очередной обход со своей устной традицией. Мне в голову пришла еще одна мысль.
– А вы не думаете, что она слишком заметна? Лошадь-то в Оксфорде?
– Вы не представляете, насколько рассеянны некоторые преподаватели, – фыркнул Перкинс. – Где, по-вашему, хряк Наполеон[38] изучал марксизм? На беконной фабрике Харриса?
– А другие студенты не жалуются?
– Разумеется! Наполеона исключили.
– За вонь?
– Нет. За мошенничество. Ладно, идемте. Я держу Минотавра в подземелье. Вы хорошо знаете легенду?
– Конечно, – ответила я. – Это получеловек-полубык, сын жены царя Миноса, Пасифаи.
– В точку, – хихикнул он. – У таблоидов был радостный день: «Критская царица и бык! Дитя тайной любви!» Мы построили копию Лабиринта, чтобы содержать его, но Общество чудовищного гуманизма настояло на предварительном его обследовании двумя их представителями.
– И что?
– Это было больше двенадцати лет назад. Думаю, они до сих пор там бродят. Минотавра я держу вот здесь.
Он открыл дверь, которая вела в сводчатую комнату под старым залом. Там было темно, воняло гнилыми костями и потом.
– Эй, а вы ее запираете? – спросила я, пока мои глаза привыкали к полумраку.
– Естественно! – ответил Перкинс, кивая в сторону висящего на крюке большого ключа. – Я что, по-вашему, идиот?
Когда мои зрачки адаптировались к недостатку света, я разглядела ржавую железную решетку, отгораживавшую заднюю часть комнаты. В центре помещалась дверь, запертая на нелепо огромный висячий замок.
– Не подходите слишком близко, – предупредил Перкинс, снимая с полки большое стальное ведро. – Я почти пять лет кормил его йогуртом, и, честно говоря, такая диета ему поднадоела.
– Йогуртом?
– С отрубями. Знаете ли, кормить его древнегреческими девственницами слишком дорого.
– Но разве Тесей не убил его? – спросила я, когда в глубине подвала зашевелилась какая-то темная тень и послышался глухой рык.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
